* * *
Не дальше, чем на три штыка
Лопатных залегают корни –
О том, что глубже, я не помню,
И оттого строка легка.
Её не тяготят века,
Не облепляют глины комья.
И вот почти порожняком я
Иду-бреду издалека.
Пустой, беспочвенной свободе
Неудержимо счастлив, вроде,
Но понимаю головой,
Что проплутаю, словно Каин,
В краю скитаний, неприкаян,
Без пут системы корневой.
* * *
Стою над течением речки,
В догадках тону:
Какой же фальшивомонетчик
На дне отчеканил луну?
Фильмоскоп
Помню, как с холода, сбивая с ботинок сугроб,
статный, красивый и не облысевший ещё,
сродной сестры отец нам подарил фильмоскоп.
И научил смотреть.
(Он тоже потом ушёл.)
Помню зелёную ручку, при повороте которой
кадры, как в жизни, один за другим менялись:
вот меня с аппендицитом увозят на скорой;
вот, повзрослев, друзья со двора потерялись.
Помню возможность жизнь прокрутить до конца,
радость без ограничений – как подобает ребёнку,
взгляд исподлобья, добрый чужого отца,
хруст, с которым кончалась каждая плёнка.
* * *
Удивится жена, если я в разговоре
На особый, из детства язык перейду,
И представит внушительный ворох историй,
Как писал первый матерный стих на заборе
Мальчуган, не стесняясь, у всех на виду.
В подворотне не рос я, но малая площадь,
На которой ютилась семья впятером:
Мама, дядя, сестра, я, бабуля – полощет
До сих пор в моей памяти денно и нощно:
То погаснет, то вспыхнет далёким костром.
Я читал день-деньской всё подряд, и вначале
Бранных слов не водилось в моём словаре,
Но помалу словарный запас наполняли
Нецензурными фразами ссоры, скандалы
И ребята – друзья-недрузья – во дворе.
Каждый вечер, ворочаясь в тесной кровати,
Слышал я, как сосед на ребёнка орёт.
Забивая мне в уши бетонные сваи,
Где-то ниже врубали на всю «Вороваек»,
А за стенкою дядя включал «Depeche Mode».
* * *
Рисуй с меня всё, что хочешь,
За музою следуй, автор!
Я буду в твоих натюрмортах сочных,
Портретах, особенно авто.
Придай мне любую форму,
Представь, что я – заготовка.
Великим ваятелям дашь ты фору –
Ведь лепишь живое, чертовка!
Вложи в меня страсть и рвенье,
Вкус мёда и нотку мяты –
Чтоб, как неудавшееся творенье,
В сердцах не сожгла меня ты!
А впрочем, сожги, если хочешь!
На то твоя воля, автор!
Я вновь проступлю в натюрмортах сочных,
Портретах, особенно авто.
* * *
Прекрасный ангел, что ж ты, горяча,
Нещадно рубишь с хрупкого плеча?
Забыв о том, что нет суда на «нет»,
Не терпишь отрицательный ответ
И требуешь повсюду и всегда
Ты от меня безропотного «да».
Скажи, зачем в размахе нежных крыл
Я неземную красоту открыл
И не заметил сразу – вот дела! –
Два сажей перепачканных крыла?
* * *
Зеркальную гладь озёрную легко рассекают вёсла.
Так мы с тобою расходимся. Проходят зимы и вёсны –
Озёрная гладь качается и снова встаёт, как была.
Так мы с тобою встречаемся – до следующего весла.
* * *
Сегодня ровно две луны,
Как мы расстались. Что же?
Кого винить? По полвины
У каждого, похоже.
Чуть больше, может, у меня,
Но не принципиально.
По-прежнему на простынях
Твой дерзкий запах в спальне.
Я две подушки на кровать
Бросаю, как обычно,
И на твою претендовать
Не смею, по привычке.
В моей упрямой голове
Ещё блуждает счастье:
Я режу яблоко на две
Примерно равных части
И с каждым разом по чуть-чуть,
Борясь с самим собою,
Остатки памяти и чувств
Срезаю с кожурою.
* * *
Неуёмная ты моя, не сидится тебе,
Не живётся спокойно, в сытости и достатке.
Гавриил-архангел трубит на трубе,
И Георгий копьё поднимает в схватке.
Неприличная ты моя, не жалеешь слов
Ни любви, ни ненависти тем паче.
Тот, кто бился всерьёз за твою любовь,
За неё пострадал и в сторонке плачет.
Истеричная ты моя, ты не знаешь мер
И на слово одно отвечаешь дважды.
Как одна из самых странных химер
Для того, кто забыл о тебе однажды,
Непреклонная ты моя, в полуночный сон
Ты приходишь без спроса, звонка и стука
И твердишь о величии тех времён,
Тех, которым я предпочёл разлуку.
* * *
Хотели, как всегда, а вышло – мырк.
И вот сидим: кто в шаге от тюрьмы,
Кто – от сумы, но выбираем сами
Из этой пары зол, хоть нелегко
И стол дубовый гнётся под платком,
Наполненным ржаными сухарями.
А как иначе, если дальше мрак?
Точнее – мрык. На печь Иван-дурак
Забрался кое-как, тесня соседей,
И слышит всюду колокольный звон,
Но не поймёт, зовут ли на поклон,
Войну, поминки или на обедню.
Всё пасмурнее сводки новостей.
Как продвигаться в этой темноте
И как альтернативный путь нащупать?
Не по воде Христом – по льду шагать
И по старинке руки в прорубь – ать!
А вдруг там щука?
* * *
Тяну дрезину. Транспорта иного
освоить мне не довелось, увы.
Меня другие обгоняют снова,
осмеивая с ног до головы.
Тяну дрезину, размышляю: если б
стелился под ногами не асфальт,
а крепкие, проверенные рельсы,
я б чуть быстрее устремился вдаль.
Пока же в сутки маховая сажень,
и раздражает аж до тошноты
вокруг не прекращающий миражить
пейзаж небесноватой красоты.
Меня уже облюбовали птицы.
Так чешется макушка под гнездом,
что подмывает антиутопиться,
как только набреду на водоём.
* * *
Что принесли Христу волхвы? –
Кусочек сахарной халвы.
Великовозрастный Каспар
Принёс младенцу куклу в дар.
Сберёг лучину Мельхиор
И от неё зажёг костёр.
Сам Бальтасар к яслям присел
И колыбельную напел.
И ангелов бессчётный сонм
Вязал носочки в унисон.
* * *
То ли ангел напел языками,
Не знакомыми человеку,
То ли путь указала река мне –
Та церквушка седьмого века,
Чьи нагретые солнцем камни
Я запомнил на ощупь, вехой
Стала в годы моих скитаний.
Неприметный проём оконный.
Дым свечей. Еле слышный ладан.
В полутьме я смотрел на иконы,
И казалось мне, что от чада
Плакал пеший святой и конный,
И старушка, что у колонны
Оказалась со мною рядом.
И стояла, словно влитая,
Без единого вздоха и слова...
Каждый всполох жара свечного
То являл её мне, то снова
Пропадала она, выцветая.
Только отсвет огня живого
Выделял её очертания.
Очарованный этим, иного
Я подумать не мог: «Вы – святая.
Отчего мне Вам не молиться?»
По дороге от церкви шагая,
Я искал в незнакомых лицах
Тот же свет. В ясном небе птица
Выгорала кусочком ситца –
Ближе к солнцу и ближе к раю.
* * *
Замшелый памятник, и никого окрест,
Как водится зимою нелюдимой.
Сметают воробьи в один присест,
Смеясь медлительности голубиной,
Ржаные крошки – суета и бег,
И это понимают однозначно
Стоящий на морозе человек,
И тот, что в бронзе пережил свой век,
И ёлка, сбросившая с веток снег,
Как балерина, сбросившая пачку.
© Роман Поплавский, 2015 – 2017.
© 45-я параллель, 2017.