Все стихи Риты Александрович
* * *
В ветхом свитке тоненькою ниткой
чьих-то слов бесхитростная вязь:
«Господи, зачти мне жизнь попыткой,
что тебе, увы, не удалась...»
* * *
В этот холодный вечер месяц ползёт, увечен,
Словно стыдясь, что замечен, прячется между туч...
Тени прохожих хмурых, листьев остатки бурых,
И на скамейке мокрой кем-то забытый ключ.
В этот осенний вечер, в этом бледном тумане
Только лишь я и ветер – кажется, мир ничей...
А я в нём стою посредине и сжимаю в кармане
Тёплой пока рукою кольцо без своих ключей...
* * *
Всё чаще прячу в Стену Плача души моей прощальные записки – друзьям ушедшим, недругам и близким... Казалось, вроде виделись намедни, и даже помню, кто и что сказал – и вот уж, провожая в путь последний, иду за ними, опустив глаза.
Всё чаще прячусь в Стену Плача, где много дат и мало вех, где слышен звонкий лай собачий и беззаботный детский смех, и где пишу себе записку, в которой, опустив глаза, вслед за собой – к ушедшим близким – иду назад.
* * *
Давай играть, что нам с тобою восемь, и наши сны невинны и легки, а всё, что было, в сторону отбросим движением морщинистой руки. Давай-ка снова сядем мы в кружок, и чей-то голос, детски хрипловат, мне скажет: «Рассчитаемся, дружок, а кто остался – я не виноват». Осталась я, но я не помню правил, – глаза в другую сторону косят, и кто-то подло стрелки переставил в другое время, где нам шестьдесят.
* * *
Дети Авеля, дети Каина! Что вы бродите неприкаянно? Что вы бродите, что вы ищете, плотью слабые, духом нищие? И плодите таких же лишних – слабых плотью и духом нищих, оставляя им вместе с отчеством, как пророчество – одиночество...
Они тоже проклятьем Боговым, повторяют судьбу убогую – неприкаянны, непокаянны, дети Авеля, дети Каина...
* * *
И повторялось всё, как встарь: я не смотрела в календарь, переходили ночи в дни, а месяцы – в года. Однажды вышла налегке с гадальной картою в руке и просто села в самолёт, летящий в никуда.
Я просто сяду в самолёт, и будет долог мой полёт: сквозь облака – через века и звёздный путь... Однажды выйду налегке с гадальной картою в руке
и просто сяду в самолёт – когда-нибудь.
* * *
Как приятно качаться
Бездумно и плавно
На маразма просторах,
Ночью с мужем общаться
Активно, на равных,
Но не помнить, с которым.
Выходить по утрам,
Забывая одеться,
С безмятежной улыбкой,
Но событья мельчайшие
Раннего детства
Помнить памятью зыбкой.
И, встречая на кухне
Кота Филимона,
Улыбаться спокойно
И протягивать мясо
Ему церемонно,
Позабыв, что – покойный.
Как приятно качаться
Без мысли и воли,
Без проблем и отметин,
И, качаясь, кончаться,
Чтоб не было боли,
И уйти, не заметив...
* * *
Который год весна проходит мимо моих окон... и вкус надежды, призрачный и мнимый, и в горле ком, и невозможность жизнь прожить иначе иль эту − вспять, и что-то тоненько в душе моей заплачет опять, опять...
* * *
Май месяц – стало быть, весна...
Смотрю на капли дождевые:
Они ползут, словно живые,
Они причудливо кривые
По всей поверхности окна.
Май месяц – стало быть, весна...
Весной, себе я говорю:
Дожди; не может быть иначе.
Стою задумчиво-незряче
И, в унисон с природой плача,
В окно рассеянно курю.
Май месяц – стало быть, весна...
Забывчивы её повторы,
Но опускает тихо шторы
Который день и век который
Стоящий молча у окна...
Май месяц – стало быть, весна.
* * *
Маршрут несложен: понедельник – пятница; трамвай, работа, магазин и дом. И прошлое назад тихонько пятится, и помнится вчерашнее с трудом. Нет ничего грустней и бесполезней недоуменья на чужом лице, когда стихи – история болезни с расплывчатым диагнозом в конце.
* * *
… моим родным и людям их поколения –
с чувством любви и благодарности.
Моим родным из Староконстантинова,
Чья память возрастом ещё не запорошена,
Кто ясно помнит платьице в горошину,
Пальто тяжёлое с подкладкою ватиновой,
«Рашель» с пуховкой, «Шипра» терпкий запах,
На полочке – коробочку «Кармен»,
И «Трёх медведей» на массивных лапах,
Да «Незнакомку» – украшенье стен.
А на дворе – варенье в мисках медных,
Хозяйки хвалят каждая своё,
И наверху полощется под ветром
Крахмальное постельное бельё.
Моим родным, кто в век их беспокойный
Сполна узнали, что такое страх,
Прошли через репрессии и войны,
Сидели в гетто и концлагерях,
А возвратясь домой на пепелище,
Вновь разжигали стылые угли.
И как-то жили, весело и нище,
И выживали тоже, как могли.
И до тех пор, покуда это помню,
Неважно нам, в какой сейчас стране
Моих евреев местечковых корни
Живут во мне.
* * *
Не хочется сегодня о плохом –
Устала от капризов и болезней
И отдала Пегаса в нерсингхом.
Взяла кота – дешевле и полезней!
Увы, с тех пор опять хожу к врачам:
Недолгий сон тревожен мой и зыбок,
В нём кто-то ржёт призывно по ночам...
Неужто кот? – Куплю, пожалуй, рыбок.
* * *
Лене Катишонок
Непредсказуемо-наивны
Судьбы интриги:
Меня вела из Украины,
Тебя – из Риги.
Я шла покорно за судьбою
Со смыслом тайным:
Чтобы мы встретились с тобою
В кафе Бруклайна.
В тебе узнала бы Гомера
Я с первой встречи,
Когда б не рижская манера
И краткость речи;
А ты, не приложив усилий,
Спросила просто:
«Ну, как тебе, мой друг Вергилий,
По нраву ль Бостон?».
* * *
Ни желаний, ни грусти,
обмелела река:
мы в пустом захолустье
своего же мирка,
захолустья, в котором
очертили свой круг,
где тяжёлые шторы
гасят улицы звук...
* * *
«Ну, как дела?» – Могу ответить, могу и просто промолчать: всё тот же кот, хочу отметить, и близкой старости печать, и – дочь, талант необычайный, и банк простил нам все долги, и муж мой, цвета розы чайной, сидит послушно у ноги.
* * *
Нырнуть в чужую жизнь, прожить судьбу чужую, – боюсь, опять свою же прокружу я и, встретив перекрёсток трёх дорог, я выберу налево – не направо; и снова пролистаю те же главы с невнятной вязью торопливых строк.
* * *
После многочисленных попыток
Бог создал меня себе в убыток;
Результат печален был и скуден...
«Ни себе, – подумал, – и не людям».
* * *
Проходящих лиц мельканье –
Светлячками в море,
День таблеткою в стакане
Растворится вскоре.
Грешный ангел за плечами,
Крылышки из ситца....
Время слижет нашу память,
Память – слижет лица.
* * *
Становишься с годами ниже – к земле поближе, и чувствуешь, как старость лижет твои ступни; но вот эмоции всё те же, хотя и реже, и краткий сон забвеньем смежен, длиннее дни. А жизнь уходит между прочим, и круг порочен; и мы давно сошли с обочин – мелка река... И смотрит Бог, как строгий отчим – союз непрочен, и с каждым вздохом жизнь короче – длинней строка...
* * *
Шабат Шалом! Горит свеча,
Прошла соседка в юбке длинной,
Запел протяжно кот в гостиной
И закачался сгоряча.
Подумал грустно: почему,
Блюдя заветы и идеи,
Идут молиться иудеи,
А я, изгой, сижу в дому?!