Регина Мариц

Регина Мариц

Четвёртое измерение № 27 (231) от 21 сентября 2012 года

In nuce

 

Август

 

Ей приснилась ковыльная, крымская,

карамельная степь на ветру,

где по-девичьи облако прыскало

перед близкой грозой.

 

Поутру

вышел дождь – лепестковый, ромашковый –

вымыл в комнате окна и пол.

 

Что ж такого привиделось тяжкого,

что так мертвенно тянет подол?

 

* * *

 

Август ранен зарёй навылет,

и бессмертник зажёг соцветья.

Степь несётся тропой ковыльей

и несёт на ладонях ветер.

 

Голос ветра слегка надтреснут,

то нальётся волной, то схлынет.

Вяжет губы неспетой песней

привкус лета слегка полынный.

 

Гаснет август во сне хворобном,

ветер гасит бессмертник.

Росно.

Шевелится в степной утробе

нежеланный ребёнок –

осень.

 

Отпуск в сентябре

 

...обмякшая волна,

нахохлившийся пляж,

до сини накупавшееся небо

и ветра в облаках затейливая блажь,

и солнца продырявившийся невод –

очерчивают круг осенних перемен,

неспешности сакральную защиту...

а чаячья печаль –

магический рефрен –

в заплечное молчание зашита.

 

---

Неизвестно зачем, зачем разбегаются волны спешно

по извечно ничьей воде, по раскоскам слепых ветров,

разметая гагачий гвалт, проливая настрой нездешний

в заурядный земной разлад, под неверный песчаный кров.

 

Непонятно куда, куда утекает прибой бездомный,

и не чует волна конца, и не чает иных начал.

Я когда-нибудь всё пойму, а пока что в моих ладонях

чернодонная лодка-ночь до рассвета нашла причал.

 

In nuce

 

Осенняя хандра – с повинною

явилась, жар перетерпя.

Уже дрожит по-воробьиному

худая крыша сентября.

 

Но там, под зябкими застрехами,

где ветры взяли отступных,

теснится в ладанках ореховых

предвкусие начал иных.

 

Деревья золотом расплакались:

исход, феерия, огонь.

 

Орехопад.

Орехоблаговест.

Услышь. Успей. Тяни ладонь.

 

Мелкозём

 

Ветер в язвинах овражных

веет мелкозём.

Мне так важно, мне так важно

помнить обо всём.

 

Мир недавно стрекозиный –

божия роса –

зацепился за осину

и – под образа.

 

Принимай меня, тревога,

я теперь твоя.

Колокольцами трезвонит

тропочка-змея.

 

Дай мне соль земной октавы,

маленький сверчок,

чтобы петь, пусть для забавы,

да шатать шесток.

 

А когда взойдёт на плаху

медленный закат

в длинной перистой рубахе

до муравных пят,

 

обними меня вразмашку,

ветер, приголубь,

чтоб не страшно, чтоб не страшно –

взяться за полу.

 

Есть сад...

 

T.V.

 

Есть сад, и тяжелы по осени деревья.

Есть дом, где чистота на скрипочке играет.

Есть правнук

и подлесок за деревней,

и солнце, что заходит за сараем.

 

Есть всё, чтобы уйти: оставить – не зазорно.

Но жаль телушку, и в кадушке – тесто.

Лучатся в решете сухие зёрна,

и квохчет ночь на сточенном насесте.

 

Дачное

 

Проснёшься, ткнёшься в коридор –

в густой пыли пасутся двери,

и спит стоваттная тетеря

заре весенней вперекор.

Обойные луга –

грибы

жиреют в пойменных угодьях,

и мохноногое отродье

плетёт ажурные гробы.

 

А ты стоишь,

жуёшь туман

безмыслия в минутных сотах,

и ждёшь, когда проснётся кто-то,

тебя заметит и –

в карман.

А там уютно, там тепло,

подушкой – мятная ириска,

слова щекочутся в записке...

Видать, родного припекло!

 

Вдруг слышишь: «Фить, ти-вить, ти-вить» –

и жмуришься, и мрёшь.

Откуда –

так тоненько, так острогрудо?

Ни выдохнуть, ни проглотить.

И рвёшься –

ввысь ли, под откос?..

И трёшь глаза –

а ты крылата

и машешь полами халата,

свистишь и тащишь пылесос.

 

Я когда-нибудь, наверно...

 

Я когда-нибудь, наверно, стану правильной и скучной,

будет память о прошедшем – ахиллесовой пятой,

жизнеделию земному стану следовать научно,

изучив его законы до последней запятой.

 

А пока что,

наудачу,

я выдёргиваю перья

из моих крылатых бредней

и точу их, как могу,

лезу в облачные выси –

напролом,

на самый гребень –

и высаживаю плотно

в грядки строчек

зёрна букв.

Звёздозёмом удобряю,

лунолейкой поливаю

и молюсь об урожае на неправедный восток,

сладострастно ожидая, чтобы в облачной леваде

из рассады малых зёрен вырос аленький цветок.

 

В чудоделии блаженном пребываю безотлучно,

каждый день твоё терпенье понапрасну теребя.

 

Я когда-нибудь, наверно, стану правильной и скучной...

 

Если это вдруг случится –

может быть,

пойму тебя.