Конец лета
На повестке конец пусть не света, но лета,
всё равно я никак не приветствую это,
потому что противно душе и уму
подчиняться опять неизвестно чему,
потому что час от часу будет не легче,
потому что до Судного дня недалече,
потому что амнистия выйдет врагу,
потому что живу не на том берегу,
потому что, устав от сомнений бесплодных,
я не выдержу натиска птиц перелётных,
потому что представить себе не могу,
как бывают красивы деревья в снегу.
Параметаморфизм
Кто переходит в новую веру,
просто обязан начать с мракобесия –
это знакомо было Гомеру,
этому учит любая профессия.
С новою верой такой будет luxus,
что остаётся не праздновать труса,
старая вера – породистый уксус
в губке у жаждущих губ Иисуса.
Поклон
Если Бог – метафора,
то она божественна;
на поклоны автора
просит зал, естественно.
Параллель
У бомжей та же проблема,
что у декабристов:
слишком далеки они от народа.
Шанс
Здесь каждый город, как лакей,
и что ни княжество, то рай,
и это в принципе ОК
и не без послевкусья драйв,
и шанс изгнание из рая
забыть, резвяся и играя,
на день, а может – на года,
кто как сумеет, господа,
спасибо доброму трамваю
морскому на его тропе –
я в мыслях тоже здесь бываю –
от Ниццы и до Сен-Тропе.
Индульгенция
В низинах ели печенье с чаем,
в высокогорьях пасли овец:
«Сын за отца не отвечает», –
сказал народу его отец.
Заветам Пушкина верны
Поэзия должна быть с человеческим лицом.
Глуповатым.
Искупление
Он пересел в партер из ложи,
но к счастью нашему, моложе
от перемены мест не стал –
в пути от ложи до партера,
кряхтя, заканчивалась эра,
освобождался пьедестал.
От Колымы до Красной Пресни
страну спасали их болезни,
и, воплощая Божью блажь,
по всенародному хотенью
небытие являлось тенью,
внося изрядный оживляж.
Пусть этого казалось мало,
а после и того не стало,
но до чего хорош был слив
и распрощаться с прошлым повод, –
кто знал, что мне был уготован
великий город Тель-Авив,
откуда сутки, если прямо,
пешком до гроба Авраама,
в чём искупление моё,
хотя узнаем мы едва ли,
зачем нас и кому сдавали,
но точно – каждому своё.
Разговор с другом о невозможном
Неодолимых сил агент
и даже хуже, друже,
конечно, город Карфаген
не может быть разрушен,
не может быть убит Ахилл,
о чём все знают, кореш,
хотя Парис его убил,
с чем тоже не поспоришь.
* * *
Хоть свысока поплёвывай на шторм,
хоть вырубайся до седьмого пота,
в искусстве гениальное – ничто,
в искусстве лишь божественное – что-то.
Стихи и царства
(на смерть Евгения Евтушенко)
...Если будет Россия,
значит, буду и я.
Евгений Евтушенко
Дело, может быть, в моде –
почему бы и нет –
государство уходит,
остаётся поэт,
вечно снова творимый
для нездешних снегов –
нет империи Рима,
есть поэты его.
Ответ
– Скажи мне, Господи Иисусе,
Израиль – место для дискуссий?
Как относиться к фарисеям,
а то ещё не то посеем,
и что народу дать на ужин?
– Рим, Пётр, должен быть разрушен.
Встреча
Весьма устав от повседневности,
за неимением иного
я вышел из черты оседлости
и сразу встретил крепостного.
Не то чтоб сердце было ранено,
или мороз пошёл по коже –
он мне казался марсианином
и я ему, конечно, тоже.
И, разойдясь без чувства сильного
по тем краям, где будет туго,
мы больше, вплоть до штурма Зимнего,
уже не видели друг друга.
Аншлаг
Когда-то поэты собирали стадионы,
сейчас и футбол стадиона не собирает –
казалась Чаша сия бездонной,
казалась даже подобьем рая
земного, правда, где – было, было –
толпа пускала Судью на мыло,
спасая душу свою и тело, –
и толпы живы, и судьи целы,
и никуда не девались гунны –
не замечай, что пусты трибуны.
Беглец
Апостол Павел тот ещё Декарт,
что больше чем серьёзная материя –
товарищи, внимание! На старт
выходит христианства бухгалтерия,
о чём предупреждали в старину,
и я в последний раз в своей гордыне
смотрю на вавилонскую луну,
которая родней земли отныне.
Место в строю
Боюсь, в пределах Ойкумены
все тексты боговдохновенны,
к тому же и все люди братья,
что, может быть, и не проклятье,
и только украшают ряд
слабейший текст и худший брат.
Метод
Это, конечно же, надо уметь –
выйти по-доброму из пике:
что у Достоевского на уме,
то у Смердякова на языке, –
если и впрямь предначертана грань
и заповедано скиснуть уму,
пусть уж такое несёт эта дрянь,
что и подумать нельзя самому.
* * *
С кем вы, покойные мастера культуры?
Профессия
Явленье Бродского Иосифа народу
повестку изменило, но не сходу,
не привело в смятение умы –
не то что эпидемия чумы.
Без суеты сует поэта слово,
подобно дудочке волшебной крысолова,
из дома отчего зовёт сестру и брата
туда, откуда в город нет возврата.
* * *
Что может поколение сие?
Успешен как ты, право, но постой –
легко родиться там и в той семье,
а ты не там попробуй и не в той.
* * *
Травы друг к другу подогнаны плотненько,
птицы и звери творят церемонии,
бог из семьи иудейского плотника
с этим безумием в полной гармонии, –
тем хороша воскресения мания,
что ублажает подобием вальса,
и никогда не придёт понимание,
как я на этой земле оказался.
Ну очень доброе
1.
В порту Одесском, ещё том,
при атеизме развитом
я лично видел, как в Пирей
отплывал архиерей –
вот он плывёт, а мы глядим:
то был владыка Никодим.
2.
Через десятки тысяч дней
при жизни всё ещё моей
на пароходе небольшом
я лично сам в Пирей пришёл –
и тут какая на фиг злость,
раз невозможное сбылось.
* * *
Как на вождей, приятель, ни гони,
парадами командуют они,
а мы, какую жвачку ни жуём,
у них, прошу прощенья, под ружьем
и этак или так идём в тираж,
когда звучит команда: «Шагом марш!».
Обратный транзит
Пополудни половина третьего –
неужели это Шереметьево
и свободны, будто в поле вороны,
выходы на все четыре стороны,
и, конечно, каждому по вере
воздаёт испытанный конвейер,
и я сам, хвала билетной кассе,
лично убираюсь восвояси,
и, как второгоднику зубрёжка,
предстоит мне скатертью дорожка?
Пополудни половина третьего –
канул в бездну миг, а не стереть его.
© Пётр Межурицкий, 2018.
© 45-я параллель, 2018.