В списках значилась: R043
«45-й калибр» – конкурсная подборка
* * *
И было так – воздушный океан,
Колючие древесные узоры
И некто, оглушён весенним хором,
Глядел в туман. И видел сквозь туман.
Послушно растворялся в синеве,
Ещё неплотной, сизой, голубиной.
Нет не любовь, созвучия к любимой
Плескались морем в гулкой голове
Не всё ль равно – придумана? жива?
Ни голоса, ни взгляда, ни касанья,
Лишь имени напевное звучанье
И заново рождённые слова,
Ещё никем не сказанные вслух
С такой горячей, острой, сладкой болью.
И было так. И названо любовью.
Он был один. И певчий мир вокруг.
Червень
Пыль на червонных косах
Зноя долин нездешних.
Хищно гарцуют осы
На стебельках черешни.
Сонно скользят движенья,
Сухо мерцают взгляды.
День объявил сраженье,
Ночь принесёт пощаду,
Будет водить прохладой
По обожжённым спинам.
Зеленью винограда
И серебром маслины
Ночи долин нездешних
В алые плещут ставни.
Как колыбель черешню
Осы качают плавно.
Воздух упруг и тесен,
Солнце течёт по крыше.
Червень, червонный месяц
Огненным жаром дышит.
Реки свернулись в кольца,
Жадно вздыхают кроны
В просинь двора-колодца
Свесивязыкзелёный.
«Kings of Leon» & Joe Dassin
Ясное небо сверкает отточенной сталью.
Маревом душным, дрожащим заполнена спальня.
Порох, песок, раскалённые трубы Леона...
Кофе с дождём и фиалки в стакане картонном...
Сонно клекочут горгульи на жёрдочке Сены,
Серые камни хранят вековую усталость.
Снова включаем подряд «Королей» и Дассена –
Мир, из которого нам ничего не досталось.
Вязкое «р«над шипящей машиной эспрессо...
Грохот тяжёлых орудий испанского рока...
Мы сочинили Париж и придумали мессу.
С жёрдочки Сены сорваться, взметнуться до срока,
Перелететь на багряное знамя Кастильи –
Львиные морды и солнце на бархатных лапах.
– Дом не похож на корабль и не ведает штиля.
– Дом не похож на корабль и не ведает трапа.
Рок и шансон, притяженье Средиземноморья.
Дождь и фиалки, кирасы и замок песочный...
Руки и плечи в предутреннем странном узоре –
Смятые простыни, цепкие пальчики ночи,
Что исчезают под душем. Ещё полусонно –
Кофе наощупь, улыбка, прощальные марши –
Львиный раскат, голубиные вязкие стоны...
Наши фантазии на день становятся старше.
Le Francais
На этом языке нечеловечьем
Написаны сонеты и законы.
Мы вязнем в голубиной хрупкой речи –
Приманке для доверчивых влюблённых.
Фарфорово, жеманно, леденцово,
Придумано для севрских статуэток,
Туманное картавое не-слово
Качает горбоносым силуэтом,
Касается горячей нежной кожей,
Зовёт виолой, лютней, мандолиной...
Как странно, что они на нас похожи –
Все эти люди с горлом голубиным,
Погрязшие в заботах и расчётах,
Спешащие на ужины и встречи,
Что в языке для птичьих перелётов
Такой же смысл как в нашей жёсткой речи.
Но чудится особая осанка,
Мерещится мерцание вуали...
Картаво и протяжно – парижанка,
Гортанно и хрустально – пасторали.
Молочны небеса и камни сизы,
И бег времён сменяется скольженьем,
И хочется виконта и маркизы,
Воркующих до головокруженья.
* * *
Ломают волны звукоряда
Окаменевшую гортань.
Не страсть, не мука, не награда,
Не утешение, не дань,
Но ясно слышимое: «надо».
Оцепенение, усталость
Как плед отброшены к ногам.
Не всё ль равно – уйду, останусь?
К каким векам и берегам
Несёт не дар, скорее данность.
Ещё неясные черты,
Ещё не слаженные чары,
Но побеждённые кошмары
Неутолённой пустоты
Сменились звоном и пожаром.
Наутро новая тоска
Привяжет день к минутной стрелке,
Но устоял и ждёт отделки
Вчерашний домик из песка
Поэт великий или мелкий,
Не всё ль равно?
* * *
Чужого слова не пиши,
Не тронь чужой строки.
В своей пылающей глуши
Мы все ученики.
У всех границы на замке,
Незыблемы поля.
В своей бессмысленной тоске
Мы все учителя.
Учителя... ученики...
Высокопарный бред.
Но подражания легки,
А в лёгком счастья нет.
* * *
После карих каштанов и пегих берёз
Разноцветную смальту скрепляет мороз
И скользят каблуки, и летят светляки
С буйной чащи промокших волос.
В небе отмели, скалы и пенный прибой,
Вольный воздух обёрнут тяжёлой слюдой
До продорогших костей, до багряных кистей
Я залита зеркальной водой.
Стали волосы кроной, а пальцы корой.
Я в осенней тоске растворяюсь порой,
Мне однажды, без слёз, раствориться всерьёз,
Стать своей и чужой детворой.
Но колючего ветра сжимая края,
Распрямится, заплещется странное «я»,
Бестолковый пожар, неприкаянный дар,
Никому, ничему не судья.
В этой грустной осенней смешной голытьбе,
На минуты забыв о мышиной борьбе,
Я зачем-то должна оставаться одна,
Подбирая дорогу к себе –
Пустота ли внутри, неразобранный хлам?
Что блестит и тускнеет по пыльным углам?
Ведь без этих основ я единственных слов
Не прочту, не пойму, не отдам.
* * *
Скользкое утро, колючая дрожь. С ветром привычно вальсирует дождь. Пляшет, вминая в блестящий паркет пышного шлейфа бензиновый след, переплетая потёки огней на акварели – ребячьей мазне. Детская кисть не жалеет воды. Чьи-то следы как осколки слюды скатятся в реку, осядут на дне. Зябкая тень на зеркальном окне. Чёрные космы, смешной хохолок. Дождь беспокоен, нелеп, одинок, в небо уходит ступеньками рек.
Завтра вернётся под именем «снег».
Гладкие щёки, неженственный взгляд. Бледные губы привычно молчат. Ногти без глянца и лоб без морщин. То ли для старости мало причин, то ль, обойдённая в юности страсть, дарит над временем странную власть. Вечная девочка в мокрой траве. И седина на изгибах бровей. Глупая девочка, мать и жена. Часто бываешь нужна и нежна. Чаще бываешь пуста и грустна. Дикая девочка, вечно одна. Чёрные патлы, в бровях седина. И ледяная подушка окна.
Скользкое утро, размытый перрон. Чёрные кудри пугают ворон. Кофе картонной синицей в руке. Клейстер бессонницы на языке. Чем-то шуршащим полна голова. Дождь повторяет чужие слова: «что не случилось, того не вернёшь». Зябкие плечи, лягушечья дрожь. Пухлые веки, искрящийся клей. «Что не случилось, о том не жалей. Что не случилось, случится во сне.».. Завтра, наверное, выпадет снег.
* * *
Краснощёкое яблоко рыжего гамена,
Дребезжащая дудка унылого Гаммельна,
Благородная сухость забытых пергаментов –
Это осень –
Не юное звонкое золото,
Равнодушный оскал повзрослевшего города.
Это – мысли размыты и чувства размолоты.
Пряный ветер настоян на листьях и лестницах,
Хной окрашены кудри вчерашей прелестницы.
Бледноликое солнце прозрачнее месяца.
Это рыжий судья, хулиганка, бессонница,
«Ничего не простится, но что-то не вспомнится».
Это медного неба чеканная конница.
Но навстречу, по крошеву, пешая странница:
«Ничего не случится, но что-то останется,
Ни о чём не жалей, соучастница таинства»
Царство млечных пустот и ликующей просини.
Я однажды уйду холодеющей просекой.
Неужели останется – с бору по сосенке –
Две случайные строчки – подружки-ровесницы –
Постояльцы на мраморной пушкинской лестнице?
© Ольга Шенфельд, 2013
© 45-я параллель, 2013