* * *
Обижаюсь, услышав,
что реки – маленькие,
деревушки – невзрачные,
край – заброшенный.
Для меня каждый цветик –
цветочек аленький,
и о каждой травинке грущу
нескошенной.
И дома называю
хозяев именем,
пусть дымок
не над каждою крышей
тянется.
А весною стою
над морями синими.
Кена, Чурьега, Сондола –
все красавицы.
А когда повезут –
будет день –
дорогами
в наволоцкий край,
на моё пристанище,
мимо серых поженок
с перелогами…
Нет, не мимо! –
Со мною они останутся
навсегда...
* * *
О Тихоне земля смиряет ход,
задрёмывают травы и овраги,
и птица звонко петь перестаёт,
и слово медлит вызреть на бумаге.
К макушке лета тянется июнь,
но шар затих, бока на солнце грея.
На одуванчик ночи белой дунь,
не то застынет время, как в музее.
Пусть шевельнётся, двинувшись вперёд,
гонясь за улетающим рассветом.
Земля пойдёт – и человек пойдёт
дышать июльским воздухом, согретым
желанной сенокосною порой,
где звон косы на дальних перелогах
сливается с вечернею зарёй
и ставят стог, как будто славят Бога.
* * *
Едва легла –
проснулась от дождя
и слушала, как где-то
за сараем,
неспешным шагом
к дому подходя,
он вёдра и тазы перебирает.
По кровле деловито
постучав,
в минуту обнаружил,
где протечка,
латал, латал,
спустился в сад,
устав,
бродил, вздыхая,
средь цветов и трав,
и долго тёр
с ворчанием
крылечко.
Кузнечик
Я этим летом радостно живу,
единым днём, как раньше не умела.
Бросаюсь за кузнечиком в траву,
в малинник забираюсь то и дело.
Прости меня, любимый старый дом!
Едва ли разберу твои завалы,
беседуя с весёлым воробьём
и замирая над цветочком алым.
Ленивица, мотовка тёплых дней,
счастливая, в песчинках вся, под вечер
иду домой, а на двери моей
сидит горчичный маленький кузнечик.
Яблоко
И Дерево, и Дева, и Змея
существенны, почти первопричинны.
Ты помнишь голос вешнего ручья,
несущего песок речной и глину?
Казалось бы, да как вместится в нём
земля, и лес, и небо с облаками?
Но космос отражает водоём.
А яблоко – преображает – память.
Пчела
От младенчества до старости
было велено пчеле,
день за днём блуждая в зарослях,
мёд искать по всей земле:
на лугах, в траве некошеной –
(ох, и сладок травостой!), –
на полях, где тенью прошлого
чахнет колос золотой.
Затравела-замуравела
вся округа до небес.
Богатырскою заставою
поднялся на пожнях лес.
Не добраться в тридевятое,
не найти путей-дорог.
Спи, царевна русопятая! –
Не поможет и клубок.
Только память неуёмная –
хвать! – и высветит до слёз
потаённое, укромное –
лето, детство, сенокос…
Раскосив гнездо пчелиное,
братья, дымом из земли
пчёл прогнавши, соты вынули
и опять косить пошли.
Слаще нету мёда дикого,
но гляжу на чёрный рой.
У пригорка с земляникою
над разрытою норой
кружит, кружит… Делать нечего –
улетает. Над золой
остаюсь одна до вечера
грустной маленькой пчелой.
Иногда теперь мне кажется,
что возмездья пробил час,
со старинных наших пажитей
жизнь выкуривает нас.
А во тьме взгляну на улицу –
от тепла и до тепла
у озябших окон трудится,
вьётся белая пчела.
* * *
Всё пошло, как водится, с молотка.
Что не надо – отдано просто так.
И остались реки да облака,
да за дальней далью – Иван-дурак.
Шлёт ко мне он весточки каждый день,
только этих весточек нет грустней.
Смски щёлкают – трень да брень,
да не пишет он, как живётся с ней.
И пустынна утром моя изба,
и лежат – не тают весною льды.
Если мне Иванушка не судьба,
может, вовсе нет у меня судьбы?
* * *
Знаешь, ни с кем говорить не хочу,
ехать за тридевять вёрст спозаранку.
Мне бы прижаться к родному плечу,
думку свою бы шепнуть, негаданку.
Только зачем эти думки тебе,
вольное слово у нас под запретом.
Маюсь в своей пятистенной судьбе,
вяну, как травы пылающим летом.
Возвращение
Хрупкий ваш мир я ничем не нарушу,
просто вернусь в свой заброшенный скит.
Буду лечить там бессмертную душу.
Странно: бессмертна, а всё же болит…
Долго болит от укола любого,
пуще всего – от твоей нелюбви.
Вылечить можно единственным словом,
только слова облетели твои,
сжались, померкли, становятся пылью,
горькой, надсадною, вязкой, как дым.
Знаю: былое покроется былью
и порастёт не одним – так другим.
Ведаю: лечит и время, и дело,
если заполниться им за края.
…В горенке тихой сижу онемело,
в доме своём, а сама – не своя.
* * *
Поля лесные выброжены все,
как будто зверь неведомый – невемый! –
прошёлся здесь по утренней росе,
проникнув сквозь податливое время.
Вернулась в дом – и сумрак на порог.
Смотрю в окно, а мысли мчатся в чащу.
…И на стекле трепещет мотылёк,
огромный, странный…
как ненастоящий.
Песня
Ой, пошто ты, Север-батюшко,
вымораживаешь дом,
по углам да под кроватями
через стены дышишь льдом?
Словно гонишь прочь постылую,
к незнакомой стороне.
Чуженина полюбила я –
только верен он не мне,
хоть давись железным хлебушком,
сохни в поле лебедой. –
Лучшей доли поздно требовать:
я – седая, он – седой…
…От печного жара красного
разболелась голова,
но не греют дом напрасные
пустотелые дрова.
* * *
Да куда я в Крещенье уеду
от лугов, от снегов, от синиц?
Брат протопчет тропинку.
По следу
побреду за водой.
У теплиц,
сиротливо глядящих из снега,
постою. – Далеко до тепла…
Над рекою нахмурилось небо,
И позёмка по свету пошла.
Потянуло, задуло, завыло –
И не выбраться из пелены.
Друг мой милый!
Да есть ли ты – милый?..
Близок дом. Далеко до весны.
* * *
Не люблю времена перехода.
Вечность рушится, давит сезон,
да вдобавок шумит непогода,
закрывая собой горизонт.
Цепенея в плену бездорожья,
чтоб совсем не изныть от тоски,
вспоминаю родные остожья
и рыбалок ночных костерки,
голос Мельницы*,
вольный, великий,
от разлива до самых снегов,
и тревожные чаячьи крики
с унесённых водой берегов,
и дряхлеющий мост,
и часовни,
и не нужную больше траву…
Засыпаю, прижав к изголовью
землю, где родилась и живу.
___
* – Мельница – порог, образовавшийся там,
где когда-то была мельница.
Молитва о себе
Это дурное женское,
глупое естество
плачет порой и молится,
Просит пустить на волю.
Только не слушай, Господи,
ты никогда его.
Да и куда же выпустишь? –
Лишь на реку да в поле.
Разве сумеет дурочка
жить на другом краю
даже своей деревни,
не то что чужого мира?
Вряд ли неделю вытерпит
и у Тебя в раю,
хоть и не привередница,
пусть назовут придира –
всё же не к быту, Господи, –
хлеба и молока
хватит ей, чтоб насытиться
и не желать иного,
видеть из окон реки,
церковь да облака,
да иногда рождалось бы
и трепетало Слово…
© Ольга Корзова, 2012–2017.
© 45-я параллель, 2017.