Олег Шварц

Олег Шварц

Все стихи Олега Шварца

Ветка

 

На книжной полке – сорванная ветка,

Весенний луч, похищенный рукой,

Её сорвал мальчишка-малолетка,

Готовит маме он подарок свой.

 

Не испытать ей солнечные грозы,

Не пить корнями высосанный сок,

Гуммиарабиком свернувшиеся слёзы

Стекают с ветки, точно как со щёк.

 

Вдруг ветер свежий ветку сдунул с полки,

И с силой бросил на паркетный пол,

И разлетелись звонкие осколки

Хрустальным звоном деревянных смол.

 

Зимний город

 

Как не похож был мир нагромождений

На тот, что в комнате упрятался моей,

Он поражал упрямством искажений,

Слияньем света, снега и теней.

 

Петляла ночь, по горло погружаясь

Меж зубьями раскинутых домов,

И ветер ел пространство, не чураясь

Ни выпуклых, ни вогнутых углов,

 

Боками натирался о предметы,

И расшибался, попадая в них,

И были, как молекулы, согреты

Снежинки от дыханий ветровых.

 

Зима окоченела и завязла,

Запуталась в макете городском,

И тротуары, смазанные маслом,

Упрятались под снежным пирогом.

 

Казалось, будто комната стояла

На самой недоступной высоте,

Рисуя переулки и причалы

На зимнем свежевытканном холсте,

 

Штрихи домов и улиц наносила,

Наклеивая снег на желоба,

И проливала рыжие чернила,

Где падала железная труба.

 

 

Когда-то здесь было гетто

 

«Когда-то здесь было гетто», –

И мама взмахнула рукой,

Задумалась. – «Нет, постой...

Не здесь. Может рядом где-то?»

 

Но мальчик не понял её, –

«Что значит – здесь было лето?»

Но мать не спешила с ответом,

И дома, укутавшись пледом,

Читала она Марка Твена,

Вполголоса, проникновенно,

Как будто бы сыну про гетто

Рассказывала по секрету,

 

И в комнате было уютно,

И спать не хотелось. Об утре

Никто не хотел вспоминать,

От строчек кружило кровать.

 

Полоска оконного света

Закладкой легла на страницу,

А может, на небе гетто,

И мама могла ошибиться?

 

Гудела вдали электричка,

И в небе сверкнула комета, –

Искал кто-то, чиркнув спичкой

Пропавшее мамино лето.

 

Колледж имени мистера Джона

 

Кто такой был Джон Брайс, я не знал никогда,

Колледж имени мистера Джона

Проколол мою жизнь и завис, как звезда,

Над балконом у самого дома.

 

Курс был краток. Пять дней отходил я туда,

С парты клял тель-авивскую зиму,

Дождь по листьям стучал, как стучат поезда,

За окном проходящие мимо.

 

«Вы садитесь со мной!». Ты была так строга,

Как с нашкодившим братиком младшим,

Проливались дожди и вздымались снега

Над дрейфующей партою нашей.

 

Я уехал, и поезд мотало в огне

Уходящего дня над заливом,

И весна Калифорнии скалилась мне,

Увязая в зиме Тель Авива.

Это было в две тысячи пятом году,

Но найди меня, я заклинаю!

Может, имя твоё, что забыл на беду,

Прокричит мне гусиная стая.

 

Я назвал тебя Джава. Пусть бредится мне,

То что мы там учили как будто,

И взойдёт в Сан Франциско туманной весне

Тель Авив той зимы поминутно.

 


Поэтическая викторина

Ливень

 

Тугая дверь сорвалась, как отвес,

Меня захлопнув в телефонной будке.

Шёл ливень. Реки падали с небес

Минуты три, а мне казалось – сутки.

 

Дома потели, плавились в стекле,

Носами хлюпал близорукий город,

Вдруг ты внеслась, ворвалась на метле,

За руку ухватив меня, как вора,

 

И за тобою ухнула гроза,

Пошерудив по небу дальним эхом:

«А у тебя красивые глаза», –

Смеялась ты и плакала от смеха.

 

И мокрых губ, и мокрых глаз костры

Сжигали дождь за стенкой водопада,

И каждая секунда той поры

Летела в рай из ливневого ада…

 

Скажи мне, кто ты? Через тридцать лет

Я в этот дождь сбегу, как от погони,

И наберу твой номер, а в ответ

Увижу лишь рекламу на айфоне.

 

Мексика

 

С балкона виден океан,

И Мексики решётки в окнах,

У мостовой здесь много ран,

Что не булыжник, то изъян,

И женщины, что можно сдохнуть.

 

Таксист-усач из темноты

Машины выглянул в окошко,

Сто двадцать песо за финты

К вратам отеля «Три звезды»

Его цена. А мне бы кошку

Искать чернее черноты,

 

Салют трещит. До слепоты

Огни танцуют в небе танго,

Моста расшатаны болты,

И воздух пьян от маеты,

И в улицы ныряешь ты,

Как водолаз без акваланга.

 

Прибой меня сбивает с ног,

И катит камни – не укроюсь,

Тут берег не для недотрог,

Но парню это невдомёк,

Он продаёт мне кошелёк,

Гитару, бусы и рожок,

Хоть я в воде уже по пояс.

 

Чужая гордая жена

Добилась кукольного веса,

Диета больше не нужна,

Шезлонг натянут, как струна,

И даже в голосе слышна

Победа доллара над песо.

 

Пойду в деревню, как в музей,

Здесь окон чёрные квадраты,

Малевич рисовал когда-то,

Бездомные ютятся хаты,

Они – музея экспонаты,

И вроде, мой костюм в заплатах

Или того ещё бедней.

 

Бродячий пёс кивнёт, зевая,

И подытожит свой зевок

Гремучим лаем. Заглушая

Звонки одесского трамвая,

Он остановки объявляя,

Мне скажет: «Мексика, дружок!»

 

О себе

 

Не хочу быть поэтом,

Не хочу просто так

Перед музой и светом

Щеголять как дурак,

 

Рекламировать стансы,

Размусоливать всем:

«Ах, какой я прекрасный

Стихотворный тотем!»

 

Мои строки, как вишни

В обветшалом саду

Безнадёжно повисли

У людей на виду.

 

Я хочу быть поэтом,

Оттого что я жив,

И бросаю монету

В провиденья обрыв.

 

Я хочу вожделенно,

Мир растущий обняв,

Сочинять теоремы

Вдохновенных забав,

 

И отдать на закланье

Человечьим глазам

Всех моих созиданий

Непостроенный храм.

 

* * *

 

Смотри, как в полное молчанье

Фигуры их погребены,

Талантов прежних изваянья,

Эмблемы гордой тишины.

 

Они застыли в ритме вечном,

В движенье жизни, в гуще дел,

И камень взглядом человечьим

Не выдал древность юных тел.

 

Сонет

 

Секретом неразрывных уз,

Арканами любви нетленной

С младенчества храбрец и трус

Скреплён со мною неизменно.

 

И детства образ, словно тень

Со мною водит хоровод,

Напоминая каждый день,

Что давний кончился полёт,

 

Что все творения пусты,

Но помнят райский аромат

Земли весенние сады,

Посаженные невпопад

 

И верю я, что не случайно

Сплелась со мною жизни тайна.

 

 

У памятника Пушкину

 

Этот снег, как залежалая подушка,

Прикорнул у постаревшей пушки,

Беспардонно растолстевший голубь ищет

На плечах поэта сны и пищу,

И приклеивает ветер к бакенбардам

Пушкина хрустящие кокарды.

 

Снег глубок, – пора примерить лыжи,

На скамью прилягу и приближу

Я к себе сквозь ветки ледяные

Небеса знакомые такие.

 

И твоя улыбка заиграет

На оконных клавишах трамвая,

Закружит строенья в танце вьюжном,

Зимний город всё-таки был южным,

А теперь, как за Полярным кругом

Он покрылся снежною кольчугой.

 

Где-то мир готовится весенний,

Там, где снег не плавят наши тени,

И, быть может, мы, забыв про зиму

От любви своей несёмся мимо?

 

Улица нашего старого дома

 

Может быть, листья воркуют иначе,

Ветер унылый гудит по-другому,

Там, на сбегающей к морю и дачам

Улице нашего старого дома,

 

Где за трамваем ограда несётся,

Словно собака за убегающим,

Лампой настольной сверлящее солнце

Зайчики к окнам цепляет пылающие,

 

Солнце, разорванное как бумага,

Всюду развешенное и разбросанное,

Жжёт и палит, выпивая всю влагу,

Города карту сжигая потрёпанную,

 

Люди на карте, дома, переулки,

Солнце на улицах тут обозначено,

Всюду оно – в нарумяненной булке,

В ржавой монете, за булку уплаченной,

 

В слове, в глазах, в светофорном трёхцветье,

На проводах, на бордюре приземистом,

В супе, едва на плите разогретом,

В мальчике, отчасти помнящим те места…

 

Как же я нежился в солнечном городе,

Не понимая его назначения?

Мне говорили, что круглое горе-де,

Вряд ли имеет ко мне отношение.

 

Счастлив я, друг мой, что поезд на Вену

Фыркнул, чихнул, и оставив перроны,

Вырвался в небо, как птица из плена,

В мир улетая совсем незнакомый.

 

Я оставался заложником улиц,

Злым иностранцем, врагом смуглокожим,

Гнулись за мною деревья. И дулись

Лица в ужимках случайных прохожих.

 

Что я им сделал, поверь, непонятно,

Дождь, да и тот приносил меня в жертву,

Жизнь проходила, как сон безвозвратный,

Даже любовь затерялась в конвертах.

 

Улица к морю сбегала иначе,

Ветер гнусавил совсем незнакомо,

И янтарём обожжённые дачи

Падали мёртвой гирляндой у дома.

 

Утро и тучи

 

Чернее и ниже небо,

Ещё далеко до ночи,

Но света сегодня не требуй,

Там весь небосвод обесточен.

 

И только к утру электрик

Заменит сгоревшие пробки,

Ты скажешь: «Каким это ветром

К нам свет возвращается робкий?»

 

Успели привыкнуть мы к тучам

Под нашим тройным одеялом,

Любовь, словно молнии лучик

Средь тьмы к нам в окно постучала.

 

И так не хотелось нам утра,

И этих лучей на паркете,

Что снова согнал кто-то мудрый

На небо все тучи на свете.

 

Человек-невидимка

 

Над дорожкой застывшая дымка,

Вдалеке силуэты людей,

И бредёт человек-невидимка

По невидимой жизни своей.

 

Он красив, хоть уже и не молод,

Но в его постаревшей душе

Светлый нрав, превратившийся в холод,

И мечты догорели уже.

 

Исчисляя дорожку не в метрах,

А в часах, а быть может, в годах,

Он идёт, подгоняемый ветром,

От начала её – в никуда.

 

Он живёт в своём доме, как в гетто,

На столе ждёт набросок стиха,

Он допишет его до рассвета,

И отправит потом в облака.

 

Юля

 

Не успел рассказать тебе, Юля,

Здесь полгода сплошные июли,

Здесь на сваях дома-луноходы,

Нет мороза и Нового Года,

Здесь собралось полсотни народов

И моя тут не в моде порода,

А твоей тут и вовсе не надо,

Словно белых ночей Ленинграда.

 

Знаешь, я не хотел этой битвы,

Здесь и так, как по лезвию бритвы,

С детонатором ходит под кожей

Тот, кто нè жил ещё, и кто пòжил.

 

Часто кажется: что-то заело,

И пластинки ужалено тело,

И заезженная дорожка

Воет, словно февральская кошка

 

Я, наверное, с неба свалился,

Машут мне на прощание пирсы

Той страны, того моря игрушки,

Лес пройдя, я стою на опушке,

Повзрослевший, я выгнан из дома,

Может это почище погрома.

 

Запечатано детство в конверте,

Но его я упрячу от смерти,

Сохраню, словно Невскую сырость,

Я не шил своё детство на вырост

 

Разве можешь ты быть иностранкой?

Мне сегодня приснилась Фонтанка

И туман Ленинградский оттуда

Заразил меня лёгкой простудой.

 

Привези с собой белые ночи

Или дни, или все, что захочешь,

Гладкокожие лужи, в которых

Пойман в кадре покинутый город,

А над ним в клочья порванной пеной,

Как потерянные колена,

Возвратившись в знакомые стены,

Будут жить облака, биться лбами

Между лужами и небесами.

 

Я бы хотел...

 

Я бы хотел, чтоб на этой тропинке

Ты появилась, её серебря,

Точно луна, разбросав серебринки

Ты поплывёшь, как ночная заря

 

Я подарю тебе две незабудки

В лунных лучах засияет роса,

И расцветёт иноземное утро,

Звёзды, как солнцa взойдут в небеса.