Олег
Калиненков

* * *

а не приблизишься к богу ты даже на штык,

сколько ни ройся в себе, ни геройся, ни лаяй –

чудище смотрит в себя, словно в бездну язык,

словно в елену – с креста, но из уст менелая.

дразнится, не истекая ни кровью ни льдом,

тянется ввысь, обречённо, как шпагу глотая,

в сторону вишну плевком орошая содом,

шанс обретая.

* * *

входят два психиатра в одну и ту же,

не слишком быструю, но щекотливую реку.

смотрят в глаза друг другу – весьма пастушьи,

делятся тем, что отпущено человеку.

и соглашаются – речка была что надо.

каждый шлепок отзывался – не фрейд, так зигмунд.

и если судить по мимо проплывшим гонадам –

консенсус достигнут.

* * *

Выбивая из чашки ягоды от компота,

к сорока семи набил на носу горбинку –

насмерть стоят полувековые шпангоуты

с профилями доколумбовских инков.

И, постигая слабость свою чувствительными местами,

всех обойдёшь блудниц – ба! знакомые лица –

но ни одной не отыщется родом из Месопотамии,

чтобы разлиться.

* * *

Из перспективных недотрог

я выбираю шельф бумаги:

там, где поглубже, ставлю «бог»,

а здесь (помельче) – место саги

о путешествии в себя

с невозвращением оттуда...

(не то чтобы с ума сведя...

и не до уда магнитуды...

но, развернув свои мозги,

она поставила на хокку,

и не найдя во мне ни зги

её пожизненного срока,

японский бог ей был судья

и лобной – Разина ладья)

А что вовне? –

В материй сгустки

из флуктуации пространства

кошачьи щурятся двуустки,

уста их  -иться могут раздво-

и тут же  -мкнуться могут со-

Вам дыбу или колесо?

Есть кнут, коль рамки слишком узки.

картина маслом

наполнив плотью слово кровь,

и духом слово бог,

одно к другому приноровь –

и пах, и в нём сапог.

а под размах да разворот

означенной души

ты в этот пах, кровей извод,

все яйца положи,

и отступи на три шага –

не падает ли свет

невыгодно? чай ночь, ага...

извод, фонарь, багет...

* * *

матросов утыкаясь мордой в снег

провидел в генетическом распутстве

как захлебнётся кровью печенег

на блок-посту у скифской нашей пустыни

составленной из неба без воды

и от меча с мечом алаверды

а ты лежишь не дуя в пиалу

и выпиваешь за святаго духа

за луч из забинтованной лилу

за на ночь от вакулы оплеуху

и чуешь, как растёт сквозь эту жесть

ещё не хвост, но понемногу шерсть

* * *

нам бог послал способность удивляться.

я не просил – волненья, то да сё –

а вот послал! – представленные к яйцам,

мы распинаемся, влияем и пасём...

и разбираем до последней буквы,

в балду играя, самое начало –

границу между выпуклым и впуклым,

дабы от удивленья полегчало.

* * *

нам иногда пошлёт судьба посредством взгляда

со стороны два маяка – и станет ясно

как в божий день, что до сих пор несло куда-то

за девушкой с веслом во всяко-разном

её предназначеньи с видом сзади...

а помнится – в лицо читал Саади

и целовал – туда же, бросив вёсла –

пока не послан...

* * *

ну, вот и пободался за счастье под образами...

он выслушал так, будто часто сбывая истому ту,

снова руку отдёрнул дающую, с её неземными глазами

и всем симулякром, сопутствующим этому омуту.

будто сам не поймёт – наградил или душу вынул,

и смотрит не сквозь, а на то, как легко позади меня

её карта разыгранная укладывается в картину,

наивно подписанную его подходящим именем.

* * *

первый глоток – словно пальцем в желудок.

чуешь себя изнутри...

столько с последнего раза побудок –

не бовари!.

небо пристроит лекало, и втуне,

как из бедра,

плещут в необщую серость фортуны

их номера.

и в гиппокампа глуши гуляй-польной,

в смысле – груди,

дыры латает центон колокольный –

не навреди..

* * *

собирался левый дождик

на родимые места,

и подмигивал художник

мне с нательного креста.

вот уж небо око смежит,

но осине недосуг –

в мир торчит как прежде в пешей

досягаемости сук.

и, заламывая руки,

на земле одной ногой,

выпускал листов хоругви

дым души её нагой.

* * *

средь негров, выпивающих не наспех,

сам – белый, точно вышел не из робы –

лежишь не разогретый, словно айсберг,

глядишь на ватерлинию европы.

никто тебя до срока не изымет

из неба близорукого зеницы...

гора не влазит в руку, значит – вымя,

и с голышом со временем сравнится.

* * *

человек не похож на цветок

даже если глаза васильковые

даже если смотреть сквозь леток

хоботок в исступленьи высовывая

ещё чуть – и он встанет с колен

поцелует и выронит сорри

человек – не цветок, он вполне

был на них иллюзорен.

* * *

человечище с виду матёр,

но забава его проста:

тащит в урочище (будь то шатёр,

будь то свежее пепелище)

всё, что плохо висит – с креста,

или там – заратустра втёр,

запоминает места,

и новых не ищет –

типа растёт над собой до поры

распирающий обезьяну

недобог? прометей?.. и адепт их борьбы

за неё без изъяна.

эпитафия

я не был слеп и видел сны

из мраморной лоскутной плоти

потусторонней новизны

с пережитым на обороте

хватило слов – не завершить

не исчерпать и не украсить

ни кавер сумерек души

преобладающих во фразе

ни плоский одноглазый мир

в себя вобравший от немногих –

как если б нянек от семи

не слишком строгих