Хронософия

Четвёртое измерение № 4 (172) от 1 февраля 2011 года

Приговорка метрошная

Солнце спит. Автобус возит.
Пан Мороз Москву морозит.
Презирая снег нутром
Будем двигаться метром.
Сядем рядом на сиденье,
Нарисуем сновиденье,
Хорошо тебе и мне
По метро летать во сне.
Сядь поближе, поскакушка –
Что ещё соврать на ушко?
Целовать тебя легко –
На губах-то молоко
Не обсохло, не погасло.
Поцелую – станет масло,
Мы намажем бутерброд
И туннелю сунем в рот,
Откупаясь от подземки –
Пусть соседи пялят зенки –
Их земля сотрёт в труху.
Мы с тобою – наверху.
Время лопнуло пружину,
Значит нам пора по джину,
Краснословит москворечь
Что ещё до дна беречь?
Кивера да ментики…
Ваши документики?
По Тверской идут менты
Между ними – я да ты.

Льзя

Снегирька на фемидовых весах.
Сырой овёс в мясистых словесах.
Библиотик. Моргающее веко.
Овечья вера дикого эвенка.
Оленье белокурое пятно
На фоне соплеменных поколений.
У каждой пятой павы взор олений
А розу оборвали – изнутри
Глядит младенец. Тряпку подотри
И вымой пол слезами – будешь евнух
Подальше от восторженных и гневных
Лелеять свой сушёный виноград
И составлять на память Вертоград.
Разрыв-трава – отсюда до Рязани.
И ангел с византийскими глазами
Бестрепетно моргнёт в колокола
И выдаст маховое из крыла –
Пока в груди не кончились чернила,
Дави свою историю, Данила,
Макай, пиши, задумчиво творя
Несоразмерный профиль снегиря
Нельзя ли? Льзя! Слюной креста родняся,
Тотчас пойдёт походом князь на князя,
Любой дурак полезет на рожон
Таскать за косы девушек княжон,
Потом уйдёт разбойничать лесами…
Славянцы подавились словесами
...Сам-князь концы обкусанных усов
Макнул уныло в чашечки весов.
Писец писах – клочки овечьей пряжи.
Снегирька, пой: сестрица, лепо ль бяше?
А брата нетъ.

* * *

Петербург. Петроград. Голодуха.
Трубы, трупы, рассветная морось.
Город вымерз. От каждого слуха
Он теряет и гордость и голос.

Бескозырки выходят на Невский
В полном блеске сапог и медалей.
…Ваши штуки, товарищ Гриневский,
Не поймёт мировой пролетарий.

Чудаки возвращаются с воли,
Им по карточкам – пайка и борщик…
Поезжайте-ка в Африку, Коля –
Из поэта плохой заговорщик.

Наплевать, кто стоит у кормила
Наверху – равноценно багровы
Основание нового мира
И фундамент для града Петрова.

…А на Марсе, не зная о Марксе,
Дети Тумы мечтают о странном…
«Аэлита» безмолвствует в «Арсе».
Точит дева слезу над романом.

Баллада волн

Тонкая прелесть увядшей розы
В старой тетрадке, в большом пакете
На антресолях, куда подальше,
Чтоб не нашли ни коты ни дети.

Ключик в шкатулке. Шкатулку эту
На барахолку снесла соседка,
А барахолку закрыли летом –
Даже бомжи там бывают редко.

Дама – хозяйка моей шкатулки –
В Хайфе. Рисует углём заливы.
Дома в шкатулку мою бросает
Косточки вишен, айвы и сливы.

Ключик висел у неё на шее,
Но оборвался, когда в Эйлате
Она решила пойти купаться
И поспешила, снимая платье.

Рыба, которой случилось мимо,
Съела добычу, вздохнула кротко
И поплескала к своим саргассам,
Мудрая рыба с седой бородкой.

Сэр капитан рыболовной шхуны
По уши в море, по шею в тине,
В синие волны закинув невод,
Ходит по рубке и пьёт мартини.

– Дело ль мужчине, – твердит лукавый, –
Словно взаймы проживать на свете
Вместо кровавой и бранной славы
Пялиться в воду закинув сети?!

...Время на рынок – искать к обеду
Карпа, форель, золотую туну.
Чистить, кромсать, посыпать мукою,
Жарить и тихо мечтать про шхуну,

Море оттенка увядшей розы,
Золото, сабли, костры, Карибы...
И заглянуть – просто так, от скуки
Что там во рту у уснувшей рыбы?

* * *

Летальный исход из любого яйца –
Разбитость о бытность.
Царапает царь
Усталую шею парчовой петлёй.
Умрёт - и наутро картофельной тлёй
Проснётся на грядке в холодной росе,
А ныне пред ним расстилаются все.
Моя скорлупа в зеркалах изнутри
И словно урод с Нотр Дам де Пари
Я прячу глаза, закрываю лицо,
И тёмным птенцом заполняю яйцо.
Слепой василиск, громогласный горбун
Зверею, расту и готовлю гарпун,
Чтоб в ночь пробужденья рывком расколоть
Зеркальную твердь и небесную плоть.
Падение в смерть. Истечение вод.
Раскрытые крылья. Летальный исход

* * *

Осенние любимые отзывчивей иных
На людях нелюдимые, хмельные без вины,
Глаза слезят до просини и мёрзнут поутру...
Кого сегодня бросили, того и подберу.
И будем мы богатые, в багрянце и парче,
Топтать мосты покатые, глотать вино речей,
Летать-летать над крышами, вдвоём лежать на дне,
Смешной закон – чем выше мы, тем небо холодней.
Не мучь меня вопросами – ужели каждый свой
Окажется разбросанной, бессмысленной листвой?
Ужели лиц отчётливых от лаковых личин
Однажды разлучённые уже не различим?
...Луна заледенелая ползла за окоём,
Не лебеди, не белые, стояли мы вдвоём.
Свистели псы вокзальные... И по губам текло
Последнее, опальное, осеннее тепло.

Расставальс

Ни ножом по руке, ни ногой на межу.
– Всё в порядке?
– Окей!
– Уходи!
– Ухожу.
Под шуршанье грошей сентябриной казны.
– До свиданья?
– Прощай!
– Навсегда?
– До весны...
Расставальс вечеров, поцелуи с утра.
– Не болей!
– Будь здоров.
– Нам пора?
– Мне пора.
Кувырком с чердака, по-пластунски в нору.
– Не скучай!
– Ну, пока.
– Ты уйдёшь, я умру?
– Будешь жить, вспоминая наш Самбатион,
Белой яблоней, птицей, доской на мосту.
Слёзы канут в потоке, расступится он.
...Я зерном обернусь и в тебе прорасту.

Крапивное племя

...Где капитана с ликом Каина легла проклятая дорога...

Николай Гумилёв

От калины окалина,
От рябины труба.
Поколение Каина –
Голубей голытьба,
Крошки хлебного дерева
На ладони двора.
Мастерство лицедеево –
Тыкать кончик пера
в душу первого встречного
И писать эпилог,
Вместо вечного млечного –
Головой в потолок.
Авель в «опеле» барином –
Зёрна нынче в цене.
Чечевичным, распаренным
Закуси обо мне.
На Васильевском острове
В припортовой тени
Без зазрения розданы
Окаянные дни.
Колыбелька качается,
Золотые ключи.
Наше время кончается,
Ночь – лечи-не-лечи.
Я лечу голубицею
За брюхатой луной,
Окна тысячелицые
Наблюдают за мной.
Горожанки румяные
Водят спать горожан,
Иномарки багряные
Льнут к своим гаражам.
На траве перекошенной
Замерзает роса.
Сердце скачет горошиной,
Все ветра by your side
Мегаполькой, бульварами,
Кружат пары и пар
Поднимается ярами...
Чем ты, Каин, не пан?
На ноже медвежатина,
Горький дым в облака.
Неуступчивость – платина,
Плата лет велика.
Поколение Каина,
Спит связав рукава.
Вместо рая – окраина,
Вместо Книги – глава.
Бунт окончился праздником,
Ничего не болит.
И смеётся над пасынком
Из геены Лилит.

В добрый путь

Осенняя любовь нехороша,
Она слепа, бескрыла, безголоса.
Её тревожит скрип карандаша
И не пугают медленные осы
И не томит растресканность плода,
Багровое нутро несмелых зёрен...
Простой гранат. Обычная еда.
Дарёному плоду не смотрят в корень.
Разыгрывая страсть по сентябрю,
Рядятся девы в медные вериги.
Болтается каштан в кармане брюк,
Кленовый лист закрыл страницу книги.
Гусиный клин в разорванную грудь
Вбивает Норд. И не дождаться Веста.
Московскими дворами в добрый путь
Уходит неневестная невеста...
Осенняя любовь стара как мир,
Ей чужд полёт, зато знакомы бденья,
Она распоряжается людьми
По правилам свободного паденья.
Ни мёда у неё, ни молока,
Задует свечи и порвёт, где тонко...
Но не оставит под дождём щенка
И приютит бездомного ребёнка.

А идише мурр

У пятницы семь кошек на неделе.
Одна тоща, а остальные в теле.
Одна бесхвоста, прочие хвостаты.
Одна с дипломом, прочие – бастарды.
Неделя кошек – пёстрых, белых, рыжих,
Гуляющих пешком или на лыжах,
С корзинками, с перчатками в кармане,
По солнышку, под дождиком, в тумане.
Куда ни глянь – глазами-фонарями
Они следят за окнами, дверями,
Мурлычут под кроватью, спят на полке,
Шипят и бьют, когда приходят волки.
У детских колыбелей, сны покоя,
Они сидят – одна или по двое.
У стариков они лежат, зевая,
У самых ног – чтоб грелась кровь живая.
У тех, кому пора оставить прах
И двинуть ввысь – они воруют страх.
День пятницы – подённые заботы,
И кошки кротко ждут приход субботы –
Кадриль метёлок, тряпки опахало,
Куриный суп, и кнедлики, и халу,
И рыбу фиш… Пока идёт веселье.
У кошек ша – почти до воскресенья.
На чердаках, в бесхозном старом хламе
Они живут кошачьими делами
Считают звёзды, слышат, как знакомо
Скрипят полы и полки в толще дома.
Как дышат, пьют, парят под облаками,
И говорят чужими языками.
Покуда не открыт воскресный виски,
Не выйдут кошки – ни на зов, ни к миске,
А если им служить надоедает –
Теряются в ночи, сереют, тают,
Сидят на облаках – и не грустят.
…У пятницы сегодня семь котят!

Хронософия

Уходит время в канотье, в костюме белоснежном,
Уходит в криках и нытье, в пустом и неизбежном,
Уходит письмами в тайгу, плацкартным разговорцем,
Уходит с каждым «не могу», за каждым чудотворцем,
За ветхим шорохом иглы, кружением пластинки,
За вкусом мятной пастилы, за фраером с «Гостинки»,
За чёрным кофием «о, да!», за россыпью ромашки,
Уходят радость и беда, обиды и промашки.
Минует день минует век, другими именами
Заполнит новый человек места, что были нами.
И смех, и грех, и дым, и дом, и трепет, и молчанье,
И смена вех, с таким трудом расставленных в начале.
Другую встретят, разлучась, другого ночь разбудит...
Есть то, что прожито сейчас. И лучшего – не будет.

В кругу земного шара

Кто одинок в ночи – огонь без сигареты,
Окошки-маяки, пустые гаражи.
Бокал без коньяка, кобыла без кареты,
Разрушенных домов слепые миражи.
Забытая в метро про Томаса Лермонта
Баллада в переплё-… а «те» оторвалось.
Унылый красный зонт на фоне горизонта
Обрывок кумача в кудрях чужих волос
Букет летящий вниз. Короткий крик вороны
И сброшенный с креста кладбищенский венок.
Бетонный серый ёж московской обороны.
Троллейбусный народ... А кто не одинок?
Благословенны вы, ходящие по двое,
Сплетающие сны, ладони и тела.
Одним дышать на лад, храня тепло живое,
Другим дышать на лёд, оттаивать дотла.
И пальцем по стеклу, белёсому от пара,
Стыдливо выводить заветный «О» да «Е»...
Кто не был одинок в кругу земного шара,
Тому не знать любви и смерть не одолеть.

* * *

...Остынет август. По календарю
Такая дата, что не повторю.
Грозятся, под Рязанью лес горит,
И месяц, важный как архимандрит,
Невозмутимо прячется в дыму.
Какое веко ни приподниму,
В обоих стынет та же чертовня –
Мол, канул век и не было меня.
Другой актёр заполнил эту роль,
Машиах сдал на паспортный контроль
Поддельный документ и потому
Как миленький отправится в тюрьму,
Пока апостол в аэропорту
Меняет серебро на пустоту.

«...Я опоздал на празднество Расина».
Так что ж поделать? Жадных ждёт осина,
Несчастных – осень. К тем кто одинок
Подкрался август, шумный как щенок.
По желтому шуршанию бульвара
Гуляет неосмысленная пара,
Учитель составляет свой москварь,
Творит, дрожа от счастья, чудо-тварь,
И пахнет дымом, лесом и водой.
И город видит звёзды...
Кроме _той_

* * *

Шалом Шекспиру – дыня пахнет дыней,
Томительным трудом, глухой гордыней,
Печальной красотой пчелиных сот.
Смотри, как по губам стекает сок
И странно – сладость впитывает кожу.
Дыханием тебя не потревожу,
Но буду любоваться, как уста
Беспомощно твердят «устал, устал».
И сталь прорежет треснувшую корку
До белого нутра и крикнет «горько!»
Весёлый хор гостей. Неси вино –
Оно горчит сегодня. Старый Ной
Не ныл, а пил – и вот, его седин
Не пощадил его беспутный сын.
Поэтому зарок – рожаем дочек,
Не путаем места стручков и строчек,
Играем в словари наедине,
Я отогреюсь, ты заледеней.
Шекспир мне друг, но истина отныне
В прохладной и сырой природе дыни,
В голодных ртах взыскующих галчат...
Мне будет сладко. Гости – замолчат.