Небоскрёб Парнаса
Игра воображения, – подумал он. –
Игра воображения, как были для меня Западные Индии.
Однажды, возле мыса на побережье Кубы,
названного мною Альфа и Омега,
я сказал, что здесь кончается мир и начинается другой:
другое Нечто, другое качество,
какое я сам не могу до конца разглядеть…
Я прорвал завесу неведомого,
чтоб углубиться в новую реальность,
выходящую за пределы моего понимания,
ибо есть открытия столь громадные –
и тем не менее возможные, –
которые, в силу самой своей огромности,
сокрушают смертного, дерзнувшего на такое.
Алехо Карпентьер
Борис завершил атаку Итаки, итоговый остров замаячил вдали. В портмоне лежал билет на самолёт в Америку – бело-синяя лощёная книжечка*.
Он выберет для жизни какой-нибудь южный штат, чтобы хорошенько пропечь на солнце свои былые проблемы, прегрешения, боли. Со временем поселится в доме с мягкими стрижеными газонами, приобретёт длиннотелый автомобиль. Особняк подарит пространственную свободу – простор и покой. Эта мысль была скорее аутотренингом.Боль по Иванне не становилась глуше, хотя основная жизненная энергия уходила на атаку Итаки.
Самолёт поднялся в воздух. «Железный конь… Взлетел, как Пегас. Что-то я стал совсем романтичен – Итака, Пегас… – поймал свои образные параллели Борис. – И, увы, набит штампами. Надо это изживать. Ведь со словом “Итака” можно и доиграться…»
С недавнего времени он начал много писать и не впускал в свой мир ненужное: в сознании прорезался план хорошего, на его взгляд, романа, удалось оформить и некоторые прежние замыслы. Сейчас в руках Бориса лежали его повести, рассказы, миниатюры. Он перелистывал их, подумывая о необходимости перевести свои творения на английский язык.
Отросшие за время болезни, зачёсанные назад волосы, густые, цвета жареных кофейных зёрен, непривычно щекотали шею. Борис вспомнил, с каким восхищением на него оглядывались в аэропорту: ладный парень в длинном изящном плаще, в глазах – будущее…
Стюардесса, пикантная тоненькая девушка восточной, скорее всего корейской национальности, улыбнувшись, подала ему выпуклую чашечку с ароматным кофе, круглое печенье на пластиковом блюдце.
Он поблагодарил по-английски:
– Thank you, you're very obliging!
– It'snothing! – улыбнулась она в ответ**.
В салоне самолёта была очень комфортная температура: лицо млело от чуть уловимого потока воздуха, тело – от внутреннего тепла.
И вдруг в грудной клетке будто что-то оборвалось, самолёт начал стремительно падать. Пассажиры испуганно закричали. В салоне паника, шум, вопросы, восклицания, в мозгу Бориса – страх и острая мысль: Америки всё же не существует, это грёза… Хрупкая стюардесса стоит возле Бориса, её рот перекошен от ужаса, Борис держит её за локоть, что-то кричит, успокаивая себя ли, её, она навзрыд плачет, тычась ему в плечо лицом, его лицо окунается в тёплый ворох её душистых чёрных волос…
…Борис очнулся, поднялся и увидел, что лежит среди самолётного лома, среди груды обгоревшего металла. Он ощупал своё лицо и тело: всё цело. И даже белый костюм, на удивление, чистый. Только как-то иначе стало дышать: легче, а может, сложнее – одного глотка воздуха теперь хватало на минуты. Дыхание стало похоже на зевок. Может быть, так дышали первобытные люди, живя в девственно чистых лесах.
Борис глубоко-глубоко вздохнул и оглянулся по сторонам. На фоне невысоких голубых гор, в тумане, вырисовывался, как сначала показалось,современный город. Но очерчивался он как-то медленно, пока одним лишь мазком – гигантским небоскрёбом. Вот и долгожданная Америка-реальность.
Мозг Бориса тревожила единственная мысль: почему он не удивляется тому, что остался жив? Его должна беспокоить не эта мысль об удивлении, а мысли первичные: почему он остался жив? Где все остальные? Где хорошенькая стюардесса? Среди останков самолёта не было видно тел других пассажиров.
Небоскрёб манил к себе своей гигантской статью. Его верхушка скрывалась в небесах: своё название – «небоскрёб» – сооружение оправдывало.
Борис засунул руки в карманы: пусты – ни документов, ни денег. Из вещей осталось только то, что было на нём – одежда, обувь и ключ-гильза на шее, неуязвимая штуковина, которую ему подарила старуха в Чехии, он ещё мысленно прозвал её тогда сивиллой... Тщательно осмотрев остывающее тело железного Пегаса («И что мне этот Пегас в голову вселился: самолёт, чёрт возьми, больше похож на птицу, чем на крылатого коня!»), Борис направился в сторону небоскрёба. Он шёл недолго, но высотное здание, как по волшебству, довольно быстро приблизилось...
Огромный дом (в высоту ему не было конца и края) странным образом был органичной частью романтического пейзажа – гор вдалеке, зелёно-синей палитры леса, озера, каменного берега. У са́мого небоскрёба бил источник. Стены здания на вид и на ощупь (Борис не удержался и прикоснулся к небоскрёбу рукой, чтобы отогнать видение) были мшистыми. Борис поднял голову и тут же опустил её от головокружения: не было конца и края этому диковинному строению.
Дом-великан выглядел несовременно: без парковки, без супермаркета или минимаркетов на первом этаже, без архитектурных «выходов» во внешний мир – прозрачных стен, видимых снаружи лифтов.
В широчайшем жилище-великане нашлась одна-единственная дверь, но и та не открывалась, как Борис ни напирал на неё, как ни стучал. Вдруг его осенила идея: а что если попробовать отпереть эту дверь ключиком-гильзой, болтающимся у него на шее уже несколько лет? Ключ как по маслу отворил дверь.
Борис, озираясь по сторонам, прошёл в просторный холл. По полу прошмыгнули какие-то существа, похожие на гномов. Борис вскрикнул от неожиданности.
– Не пугайтесь! Здравствуйте! Какой номер начертан на Вашем ключе? – к Борису обращался швейцар в красивой белой униформе. Лицо его как бы светилось изнутри, глаза лучились небесным цветом.
– 25081973162, – Борис, как пароль, знал этот номер наизусть. Сколько раз он пытался разгадать его тайну! Но так и не смог.
– 2 миллиона 508 тысяч 197-й этаж, комната 3162. Пожалуйте! Вот лифт, – швейцар гостеприимно показал рукой в сторону лифта. – Предупреждаю – лифт очень скоростной.
В холл, будто бы из стены, вышел солидный мужчина в костюме русского генерала XIX века, а вслед за ним дрожащий, невысокого роста чиновник. Вдруг у чиновника отскочила от костюма пуговица и покатилась к стопам его превосходительства. Маленький человечек заволновался, попытался поднять пуговичку с пола, да неловко у него это получилось. С необычайным удивлением Борис узнал в нём… Макара Девушкина. «Вот сейчас генерал должен достать бумажник и протянуть униженному до корней волос Девушкину сторублёвку». Так и случилось.
– Это карнавал? Где я? Прошу Вас, скажите, что это за дом?
– Вы в Небоскрёбе Парнаса. Сюда после смерти попадают все более или менее достойные писатели. Здесь же обитают литературные герои, – очень миролюбиво, с готовностью объяснил швейцар.
– Я умер?
– Конечно. Ваш самолёт потерпел катастрофу.
Борис ощупал себя, ущипнул себя за щёку:
– Но моё тело при мне, я испытываю боль…
– А кто Вам внушил, что после смерти Вы станете бестелесной субстанцией? Разве Вам не нравится дышать, ощущать запахи, зимой видеть снег, в тёплое время года гулять под дождём, загорать?.. Впрочем, Ваше тело существенно изменило свои физические параметры и психические качества, и теперь Вы можете значительно больше, чем при жизни на Земле. Вы узнаете об этом позже.
Борис задумался:
– Парнас связан не только с литературным творчеством: там
жили Аполлон и все музы. И муза танца, например, и даже муза астрономии?
– Аполлона и муз Вы найдёте здесь только как литературных героев. Название нашего небоскрёба условно.
– А что такое этот ключ-гильза?
– Такие ключи наши посланцы вручают тем, кто уже состоялся как писатель. Лермонтов получил такой ключ в пятнадцать лет, а Пушкин – около четырнадцати. Вы, вспоминаю, удостоились этой чести в двадцать три года. Это относительно ранний срок. Мы, к сожалению, знали, что Вы проживёте недолго, потратите себя на страсти и мало напишете. В качестве писателя Вы сделали совсем немного, поэтому Ваша комната находится невысоко. Гении живут на многие и многие тысячи этажей выше.
– А если бы я потерял ключ или мне его не успели вручить?
– Последнее исключено. Первое маловероятно. Владелец ощущает сильный магнетизм этой вещицы и не расстаётся с ней, – швейцар улыбнулся.
– А почему в воспоминаниях о классиках я никогда не встречался с описанием таких ключей? Что-нибудь типа: «На груди Льва Николаевича всегда висел медальон в виде гильзы. На нём был выгравирован номер … » Какая-нибудь миллиардная цифра! – Бориса не оставляла мысль, что кто-то ломает с ним комедию.
– Эта вещица мистическая. Окружающие писателя люди, если и видят её, то не обращают на неё внимания. И в памяти у них она практически не остаётся, – чистые глаза швейцара выражали желание помочь.
– Ну а если я всё же потерял бы её?
– У нас имеется картотека всех обитающих здесь и потенциальных жильцов.
Швейцар нажал на какую-то яркую кнопку, включился плоский дисплей на всю стену.
– Ваша фамилия Славинский, литературных псевдонимов у Вас не было. Так, кириллическая буква С… Вот, пожалуйста, Славинский Борис. О Вас составлена биобиблиография, она здесь хранится. Та-ак, наброски романа, рукописи повестей, рассказов… Годы жизни – 1975–2002. Родился в городе Смоленске, в 1980 году с родителями переехал в Москву. Номер на ключе – 2508197/3162.
– Вот это да! Кстати, у моей жены тоже есть такой ключ-гильза, но номер на нём меньше, – вспомнил ошарашенный Борис. – Слэш, значит, отделяет этаж от комнаты. Я помню её номер – 273431/6950.
– Знаю, что у Вас отличная память, – поддержал разговор ясноглазый швейцар. – Через время Вы встретитесь здесь и с Вашей женой. Её псевдоним по девичьей фамилии – Евгения Фофанова. Эту писательницу поселят на сотни тысяч этажей ниже Вашего номера. Но Вы сможете с ней общаться, – поспешил обрадовать он Бориса.
Юноша благодарно улыбнулся.
– Вам был отмерен большой талант. Если бы Вы, Борис, отнеслись к нему не так небрежно, то теперь жили бы ближе к Данте, Пушкину, Блоку, – сочувственно произнёс швейцар.Я смогу увидеть здесь Данте, Пушкина и Блока? – вскричал поражённый Борис.
– У нас существует общение между этажами и комнатами. Одно «но» – строго по желанию тех, кто живёт выше, к ним может прийти гость с нижнего этажа.
– Скажите, пожалуйста, я попал в рай или ад?
– Ни в рай и ни в ад, – рассмеялся швейцар. – Вы попали в Небоскрёб Парнаса.
– И ещё одна просьба! – мысли Бориса метались. – Вы не могли бы посмотреть, нет ли в этой картотеке Кирилла Игнатова и его дочери – Иванны Игнатовой?
– Я знаю картотеку наизусть, а демонстрировал её для Вас. Кирилл попадёт сюда. Но его способности выше Ваших – только с его согласия Вы сможете видеться с ним. Иванна, недавно умершая девочка, здесь не появится. Увы, ведь она не литератор.
Борис сник.
– Не расстраивайтесь! Радость для писателя – увидеть материализацию своих фантазий и обобщений, не правда ли? Хотя, впрочем, Эдгару По или Данте бывает и нерадостно лицезреть плоды своих чудовищных откровений, и они чаще любуются здесь чужими литературными персонажами. Если бы Вы создали при жизни образ Иванны на бумаге, то она была бы сейчас с Вами, – тон швейцара был высоким от сопереживания. – Помнится, Вы успели написать парафраз шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта», где придали Джульетте внешние и внутренние качества Иванны. Вот с этим образом Вы сможете здесь общаться.
– Спасибо! Но кто Вы?! У Вас феноменальная память. Вы Всезнающий. Вы тоже писатель?
– Да, Я Творец. Я создал вас всех. Вы плоды Моей фантазии. И так же, Борис, как Вы в ответе за гармонию своей Джульетты, Я в ответе за всех вас – людей, животных, растения, камни. Я одновременно здесь и всюду.
– Вы БОГ?
– Ах, как же люди напичканы символикой и словесными клише! – улыбнулся Швейцар. – Борис, осваивайтесь в своём новом доме! Я благословляю Вас!
Не смея прекословить Ему, шокированный новосёл вызвал прозрачную кабину лифта…
«А смогу ли я здесь писать?» – подумал он.
– Эх, Борис... – прочитав его мысли, сказал Швейцар. – Николай Сербский считал, что невозможно стать великим до тех пор, пока не увидишь свою смерть в прошлом, а не в будущем. Может, хоть после смерти Вы поумнеете.
---
*Если бы Борис вылетал в Америку в наши дни, его, пожалуй, не устроила бы эфемерность электронного билета.
**
– Cпасибо, Вы очень любезны!
– Не за что! (англ.)
2007
На снимках:
Москва-2009, Елена Зейферт дома;
вечер поэзии автора «Небоскрёба…»