Наталья
Выборная

 * * *

 

Я села в поезд. Прошлое с перрона
размазалось по грязному стеклу,
и рельсы под колесами вагона
заплакали: «Могу, могу, могу».
Стекляшки в подстаканниках вопили,
пейзажные наброски и холсты
транс наводили кадром 25-ым,
вид из окна страдал от пустоты.
Петляло время тощею змеёю,
катился поезд к чьим-то городам,
наполненный постельною трухою
и актами банальных светских драм.
Штормило чай в стакане и желудке,
толпа напоминала саранчу...
«Могу, могу» – печаталось в рассудке,
могу-могу, но знаешь, не хочу.

 

Мальчик татарский с оливковой кожей
И взглядом миндальным  на берегу.
Сколько ещё мне купить шаурмы,
Мальчик татарский, чтобы ты полюбил меня,
Правнук великого хана, разный у нас с тобой бог.
Южный нарцисс, не в моём ты цветёшь саду,
Бредит в глазах твоих ночь,
Губы инжира слаще, тело – табун лошадей.
Мальчик татарский, только в мечтах ты мой.

          

 

пьяна вчерашним днём, пьяна –

в нём привкус мёда, мяты,
вино сочилось медной струйкой в пах,
шафраном и корицею пропах диван,
где мы с тобою улыбались,
и третьим Римом надвигался шкаф,
и стены колоннадами качались…

 

Мы будем знакомы всю жизнь,
А может и больше, кто знает,
Куда эта Лета впадает.
Мы будем знакомы, а толку?
Я волосы прячу в заколку,
Их прядями выбелит время,
Саднит православное бремя
На грешной бугристости кожи,
Мы будем знакомы, и может
В каком-то нескучном саду,
Похитив на время луну,
Пойдём по вершинам, где боги
И сами не знают дороги.
В чужих городах и постелях,
В заботах, субботах, неделях
Рассветы утратят свой смысл.
Мы будем знакомы всю жизнь…

 

 

Убереги от нирваны,
Переходящей в раны,
От сочинений пустых
Без бороды  толстых.
От бородатых, толстых
Плачут на рельсах скользких,
Анны размазав грим,
Поезд ушёл к другим.
Виснет над горизонтом
Небо каренинским «зонтомъ»
Знак уступить дорогу.
Живы? И слава богу!

 

Мальчик ветреный, бледный, северный,
дар неоновых фонарей,
я люблю тебя песней жадною,
черноокою и гортанною,
на закате стрелою пущенной,
с табунами степных коней.
Пир мой северный, князь серебряный,
сероглазой Невы король,
я люблю тебя грустью южною
и луною в реке жемчужною,
в камышовых изгибах спрятавши,
поцелуи свои и боль.

 

 

февраль полощет мокрое белье,
и снега одеяло прохудилось,
вновь, умирая возродилось,
святое нежелание моё
твоим богам молиться в упованье
на райский сад до самого утра,
на астмою измученном диване,
с периной из «ни пуха, ни пера» – 
мне и другим, и третьим, и десятым
двадцать девятым високосным днём,
сводя повествованье к многоточью,
а рифмы – к оправданию «живём»…

Бог с восточными глазами,
на умащенных шелках
отдохнуть нам не позволит
твой заботливый аллах.
Бог с оливковою кожей,
ты уносишь мои сны
за арыки и барханы,
и мечети Бухары.
Я зачем тебе, желанный,
я в гаремы не гожусь,
от прабабки Роксоланы
мне досталась только грусть,
мне достались только дали
в золотых колосьях ржи.
Бог с миндальными глазами,
отпусти… не ворожи!

 

в твоей башке клопы и тараканы,

«общак» и недопитые стаканы,

в моей замшелой лавке букиниста

хранились фолианты лет по триста,

ты прозы избегал – я не пила вина,

вот и досталась муза нам одна,

циркачка Коломбина средних лет,

пятнадцатый магический браслет

взорвался у арены на глазах,

квадрат Малевича преобразился в шкаф

посыпались упрёки, требуха,

пыль, вопли, перья, чьи-то потроха,

цирк залила гуашевая кровь,

и появилась новая любовь…

 

 

Что может поведать женщина,
мужчине, который напротив?
Что всё ещё может статься,
и в общем – она не против…
В кальянном тумане плоти,
духов, декольте, гламура
припрятана пара крыльев,
мишень и стрела амура.
В движеньях кошачья нервность,
озноб ожиданья, жалость.
Сгорая меж тонких пальцев,
дымит сигаретный фаллос.

 

бог восточный, Амир-Пулат,
карим лезвием острый взгляд,
женщин сводит с ума, их пламя
прорастает в саду цветами,
затанцует – и солнце встало,
и зоря розовее Лала,
а полюбит – над ним звезда,
ни архангела, ни Христа…
на горячих его губах
то шайтан поёт, то аллах…

 

                             

металлом

с привкусом дождя –

так пахнут

рельсы горизонта,

которые уводят

от тебя,

событий, дат…

и натюрморты

овощей,

цветы в вазонах,

светотени

мир превращают

в фиолет

и в  буйство

чувственной сирени

густеет…

сумерек камедь,

ленивый бог

в пурпур  одетый

переплавляет

солнца медь

на две монеты

тебе и  мне…

 

человек человеку бог,

преподобие Образа с парой ног.

человек человеку нечет

или чёт – может быть, ни чета,

по вере даётся –

не поймёшь ни черта,

отнимается просто так,

человек человеку – дурак,

тварь дрожащая

и порог – вышел вон

и исчез в паутине дорог…

 

 

 

Я не жалуюсь, Отче, на свое бытиё.
В этом мире подлунном только тело – моё.
От Лукавого – средства, от Всевышнего – цель,
Двери в рай по наследству не сорвать мне с петель.
Алчет вечность-гиена недопрожитых лет.
Ей оставлю на память хромосомный портрет.
Я жила так бездумно, словно в вене игла,
Как прожилки на листьях, как на ветке смола.