Наталья Резник

Наталья Резник

Четвёртое измерение № 35 (383) от 11 декабря 2016 года

Когда меня выдумывали боги …

* * *

 

В чём сила, брат? Она в молчанье,

Она в ненаписанье слов,

В неколебимом незвучанье

И нерушимости основ.

Она таится в недвиженье,

Железном сжатии клещей,

В неотдаленье, несближенье

И неизменности вещей.

Но лишь одно мгновенье дрожи,

Один незаглушённый звук

Стальную силу уничтожат,

Опору выдернут из рук.

И, как ни соблазняют черти,

Будь твёрже, чем земная твердь.

Ты понял, брат, что сила в смерти?

Неуязвима только смерть.

 

* * *

 

Когда меня выдумывали боги,

Не то по пьяни, а не то от скуки,

Они мне криво прикрутили ноги,

Они мне косо привинтили руки.

Не в этом – говорили боги – сила,

А знали б в чём, себе бы силы взяли.

Я голову и мыслей попросила.

Хороших не осталось – мне сказали.

Моих богов творения убоги,

А я – на фоне многих неудача.

Хоть бога нет, ко мне приходят боги.

Мы вместе сочиняем, пьём и плачем.

 

* * *

 

На горло случайно надавишь,

И я подвываю слегка,

Как будто касается клавиш

Едва пианистки рука.

 

Она хороша без изъяна,

В ней музыка гордо поёт,

И больно она фортепьяно

По клавишам пальцами бьёт.

 

Сказали, что падая, пьяно

Я в зале пыталась орать:

«Зачем на себе, фортепьяно,

Ты ей позволяешь играть?»

 

* * *

 

Покой уютной тишины

Её влечёт,

Но есть хозяин у струны –

Её смычок.

Он любит не её одну,

Её одну,

И он насилует струну,

Струну, струну...

По венам медленно во мне

Беда течёт,

А на издёрганной струне

Дрожит смычок.

 

* * *

 

Пока не видно дирижёра,

В оцепенении застыв,

Прикосновения чужого

Страшатся нотные листы.

 

Пускай и ценности всего-то

В них заложили на пятак,

Боятся глупенькие ноты,

Что будут сыграны не так.

 

Что скажет нотный лист безгласный

Тому, кто, мучаясь, играл?

 

Не ты ли, Господи всевластный,

Мне дирижёра выбирал?

 

* * *

 

Марине Гарбер

 

Они меня преследуют, роятся,

Колотят в лоб, они стучат в висок.

Спаси меня от тем и вариаций –

На тему и без темы – строф и строк.

 

В них смысла нет, в них смысла нет ни грана,

Одна отрава, сорная трава.

Открылась незалеченная рана,

И хлынули ненужные слова.

 

Как будто за чужие прегрешенья

Обрушился безжалостный поток.

Но если не прервать словосмешенья,

И из него прорежется росток.

 

* * *

 

Михаилу Юдовскому

 

Ты снова пьёшь, мой дорогой Орфей,

Безудержно, бессмысленно и дико.

И спит, напившись в стельку, Эвридика –

Твой будущий бессмысленный трофей.

 

А впрочем, пусть она спокойно спит.

Найдётся средство от любви и женщин.

К чему спускаться в сумрачный Аид?

Мы здесь себе устроим ад похлеще.

 

С утра, благодаренье небесам,

Излечишься от первой нервной дрожи,

И кто тебя – ты скажешь – уничтожит,

Когда себя не уничтожишь сам!

 

Но Эвридике вечность не истлеть –

Ты вспомни, не показывая вида.

И закури, чтоб ярче догореть.

Ведь это же кратчайший путь к Аиду.

 

* * *

 

Михаэлю Шербу

 

По песочку ползёт младенец,

Разевая беззубый рот.

Никуда младенец не денется:

Встанет, вырастет и умрёт.

 

Телом к старости он износится

И душой бессмертной внутри.

Но пока он на ручки просится,

На улыбку его смотри.

 

Мне поверь, что нелепо рвение

Неизбежно в могилу лечь.

Бесконечно одно мгновение,

Продолжается бесконеч...

 

Отец

 

Горы, язык и люди –

Были не наши.

Я говорила: «Я русская.

Отпустите

домой, домой, домой».

Только ты понимал,

Пока и сам не лёг

Недалеко от дома, дома, дома…

В трёх кварталах.

 

И из чужой земли американской

в меня пророс.

 

* * *

 

Если не можешь писать, не пиши – 

Говорю себе, бью себя по рукам,

Но детские корявые «жи» и «ши»

Ползут по бумаге, подобные паукам.

 

Строятся в слова, строчки, сами собой:

Что жито-прожито, прошито Ленинградом.

Хватит – говорю я им – час ночи, отбой,

Я давным-давно живу в Колорадо,

 

Всё это уже было: сто лет как свели мосты,

И сто раз написаны белых ночей картины,

Но пауки ползут, заполняя листы

И мой колорадский дом опутывая паутиной.

 

* * *

 

Мой мальчик, ты не лгал и не лукавил,

Ты повесть недописанную правил,

В которой я менялась и росла.

Меня ты перечёркивал и правил

И черновик забросил и оставил.

И всё, что было, всё, что ты оставил,

Я продала. По строчке – продала.

 

* * *

 

Красивый и в меру здоровый,

С приличною выслугой лет,

Что скажешь ты, деятель новый,

О чём ты напишешь, поэт?

 

Болезнью и страхами в печень

Не бил безмятежный покой.

Депрессию медики лечат

Насильно. Порядок такой.

 

Ничто по ночам не тревожит,

Спасибо счастливой судьбе,

Ты сам безупречную кожу

Ногтями дерёшь на себе.