Наталья Резник

Наталья Резник

Четвёртое измерение № 36 (240) от 21 декабря 2012 года

...и на лезвии живут!

 
* * *
 
Когда солнце упало к моим ногам
И свет померк,
Мы все ходили в гости по четвергам
И пили каждый четверг.
 
И мне говорили вокруг: «Держись,
Не исчезай пока,
Пока в четверг продолжается жизнь –
Стакан о стакан».
 
И я с тех пор не прячу лицо
И не схожу с ума.
Да и кто знает, в конце концов,
Где свет, где тьма.
 
* * *
 
Юзеры, зацикленные на «мыле»,
Такие, как мы, компьютерные наркоманы,
Прорываются, прорываются через мили,
Прокладывают электронные автобаны
 
По лесам, рекам, горным отрогам,
Через урочища, скованные заклятьем,
Чтобы потом лететь по этим дорогам
За одним коротким рукопожатьем.
 
Я строю проспекты, автострады, шоссе, хайвеи
Сквозь понятия адресов, времени, эмиграций.
По ним я уже и ходить и ездить умею.
Но и ты научись по ним до меня добраться.
 
* * *
 
Разделить бы нам счастья крохи,
Идиотам, сиречь поэтам.
На границе одной эпохи,
Где росли за одним буфетом.
Нет ни возраста, ни старенья.  
Что для вечности наши годы?
Есть одно на двоих горенье.
Мы с тобою одной породы.
Мы с тобой из одной больницы,
Где забытых не навещают.
Нам, наверное, всё простится.
Всех юродивых там прощают.
 
* * *

Забирай меня как есть,
С тем, что раньше оборвалось,
Без того, что называлось
У других – девичья честь.

Мы поселимся в краю,
Где одни поэты бродят,
Где они себя находят,
Там и я себя пропью,

Где бежит моя Нева
От обид и сожаленья
И по щучьему веленью
Рифмой крепятся слова.
 
* * *


                                   На свете счастья нет,

                                   Но есть любовь и боли.

                                               А. Грицман

 
На свете счастье есть,
в чужих домах,
куда нам входа нет,
в уютных маленьких квартирах, гаражах, на дачах,
в чужих умах
и в семьях, где спокойствие и свет.
Где свет на год вперед оплачен,
оплачен каждый счёт.
А я, как раньше,
счастлива несчастьем.
А как ещё?
 
* * *
 
Закончились правильные слова,
Рифмы, ровные стихотворные размеры.
Врачи упрямо утверждают, что я жива,
Но врачам у меня с детства не было веры.
 
Какая может быть жизнь без гладких рифмованных строк,
Изгнанных, правда, из современной поэзии за рутину.
Ещё до того, как сплошной стихотворный поток
Захлестнул всемирную электронную паутину.
 
Что за стихи без подсчёта слогов в строках,
Делающие жизнь всё бессвязнее и корявей
Я думала, что могу её удержать в руках,
Но она вырвалась и покатилась, разбрасывая человеческий гравий.
 
Стихи как жизнь: на словесной дыре дыра,
Жизнь как стихи: беспорядочное движение.
Это всё-таки жизнь – твердят упрямые доктора.
Но что они понимают в стихосложении!
 
* * *
 
Убегаю вдоль по лезвию
От разбившихся корыт.
Если я сегодня трезвая,
Значит, магазин закрыт.

Справа пропасть повстречается,
Слева –  лестничный пролет.
Кто на лезвии качается,
Тот костей не соберёт.

Не жалей ты ноги резвые,
Их с корнями оторвут.
Залезай ко мне на лезвие.
И на лезвии живут!
 
* * *
 

                                                   Марине Гарбер

 
В косметическом кабинете она мне говорит:
«В Колорадо женщины старятся очень быстро.
Интенсивное солнечное излучение
и сухой климат убивают нежные клетки женской кожи.
Женщинам в нашем возрасте следует жить во влажном климате
или пользоваться увлажнителем не реже двух-трёх раз в неделю».
Я думаю: «Женщины вообще старятся быстро.
Сначала у тебя в метро спрашивают номер телефона,
потом спрашивают, сколько лет твоим детям,
потом вообще ничего не спрашивают,
кроме «на следующей выходите?»
А ты всё ещё чего-то ждёшь, как будто впереди сто лет
и косметические процедуры могут вернуть прожитое в Колорадо время.
Она мне говорит: «Вы регулярно увлажняете кожу?»
«Конечно, – говорю, – регулярно: два-три раза в неделю увлажняю слезами
по своей уходящей молодости.
В нашем сухом колорадском климате иначе нельзя,
иначе начинаешь мечтать о влажном морском климате.
А во влажном морском климате – поверьте на слово – меня давно никто не ждёт».
 
* * *
 
В поисках оттенков смысловых,
Правильного слова,
Слова,  что живее всех живых,
Что живей любого
Взгляда и касания рукой,
Жеста, плача,
Бьюсь над незаконченной строкой,
А иначе
Комкает короткое письмо,
Горло сушит,
Слово, умирая. И само
Ночью душит.
 
* * *

В первой главе меня хотели повесить на фонаре,
Разъярённая толпа за мной по пятам гналась,
Но говорят, что ты тогда на меня смотрел,
И чудесным образом я от толпы спаслась.

Во второй главе за тонкую кромку льда
Я уже в прорубь делала шаг вперёд,
Но, говорят, ты думал обо мне тогда,
И сам над прорубью сросся волшебный лёд.

Заключительная глава
Началась смертельными битвами,
Но я в ней пока жива
Твоими молитвами.
 
* * *
 
Самолёты меня таскают туда-сюда,
На аэродромах пыль за собой клубя,
Но куда б ни летела, я чувствую, что всегда,
Увозят они всегда меня от тебя.

И я улыбаюсь людям чужим с трудом,
Тысячи миль безумные пролетев,
И входя в новый гостеприимный дом,
Думаю, что ты опять неизвестно где.

Ты тоже, наверно, едешь, идешь, летишь
В нашей с тобой совсем не нашей стране.
Но если под гул мотора ещё не спишь,
То думай, думай, пожалуйста, обо мне.

И тогда нас завяжет в узел твоей судьбой,
Если верить твоей непостоянной судьбе.
И тогда и только тогда самолёт любой
Меня всегда-всегда привезёт к тебе.
 
* * *
 
Бритвой глаза режущий свет ли,
Тяжкий узел спутанных строп ли,
Или свистящие в зимнем ветре
Чьи-то невозможные вопли
 
Мешают летать, чёрт возьми, мешают,
Мешают мчаться к воротам рая.
А нам летать и не разрешают.
Нас вообще на ключ запирают.
 
«Вы, – говорят, – психи, сидите тихо,
Вспоминайте товарищей увезённых.
Потому что на всех летающих психов
Не напасёшься гробов казённых».