Наталья Резник

Наталья Резник

Четвёртое измерение № 1 (421) от 1 января 2018 года

…а мы живём в консервной банке

Ева

 

Благоденствуют в тандеме

Ева и Адам.

Ева топчется в Эдеме

Пяткой по плодам.

 

Фрукты втаптывает в почву

Мужняя жена.

Ева ничего не хочет,

Счастлива она.

 

Но нетронутым умишком –

Глупое бабьё! – 

Ева чувствует: с излишком

Счастья у неё. 

 

Еве просто так и слишком

Многое дано.

Кисло яблоко, глупышка.

Отрезвит оно.

 

Лопай яблоко, родная.

Дело на мази.

Я сама ещё не знаю,

Что тебе грозит.

 

То, что трогать запретили,

Разгрызи, порви.

Брось Эдемы для рептилий

И иди, живи.

 

Гора и Магомет

 

Если гора не идёт к Магомету,

То и Магомет к горе не идёт,

Любит другие горы, и ту и эту,

Но гору свою упрямо ночами ждёт.

А гора бы пришла, но ей не сдвинуться с места,

Нет домам и деревьям на ней числа.

Не слышно горы жалобного протеста.

Чужими корнями в землю она вросла.

Гора уже давно не зовёт Магомета,

Послушно стоит ей отведённый срок

И целую жизнь ждёт одного рассвета,

Когда вознестись явится к ней пророк.

 

Секретарша

 

Снова жалкий проситель стоит на пороге.

Бьёт на пороге проситель начальству челом.

У секретарши больные отёкшие ноги.

Она их стесняется, прячет их под столом.

 

Шефы сменяются над головой секретарши.

Она им носит кофе и пишет отчёт.

С каждым шефом на шефа становится старше.

В шефах её секретаршее время течёт.

 

Аудиенции смирно ждёт посетитель,

Ждёт, секретаршей и другими богами храним.

Кофе хотите? Нет? А что вы хотите?

Все мы ходим под ним. Все мы ходим под ним.

 

Нимфа

 

Безголова она и безрука.

Ей две тысячи с гаком в обед.

И ни мужа, ни сына, ни внука...

У неё даже имени нет.

 

Что потеряно, верно, разбито.

Меж домов прорастает трава,

Где кусками под землю зарыта

Молодая её голова.

 

Ты в своей беломраморной пудре

Размышляешь о римских пирах.

А её совершенные кудри 

Рассыпаются в мраморный прах.

 

Сколько лет ещё, двести ли, триста

Безголовой стоять неглиже?..

Невдомёк ей. Но жалко туриста:

Он не знает, что умер уже.

 

Колыбельная

 

Успокойся, мой мальчик,

И ложись на бочок.

Слышишь, жалобно плачет

Колорадский жучок.

 

Он мечтает, как дети

О стране дураков,

О заветной планете

Нежеланных жуков,

 

Где пристанище жучье

И жучиный уют.

Их там дети не мучат,

Птицы их не клюют.

 

Там жучиным вещает

Он своим языком

И себя ощущает 

Настоящим жуком.

 

Засыпай, мой любимый.

Жук силён и здоров.

Обойдётся без мнимых

Жуковатых миров.

 

Не печалься, отрада.

Утекает вода.

А жучок в Колорадо

Навсегда, навсегда.

 

* * *

 

У кого-то перо никак не остынет

От жара горячечного стиха,

А у меня внутри выжженная пустыня,

В которой попадается словесная шелуха.

 

Здесь прошли толпы поэтов русских:

Классики и другой современный сброд.

Вот – следы крови, вот – выпивки и закуски.

Столько топтали – ничего уже не растёт.

 

Вам кажется, что она ещё не допета,

Ваша зарифмованная тоска?

А у меня внутри кладбище русских поэтов,

Где я брожу в поисках живого ростка.

 

* * *

 

Та мышь, которая в запарке

Кусочки сыра стиснув ртом,

Несёт товарищам подарки,

Уже пожертвовав хвостом,

 

Оставив лапу в мышеловке,

Забрызгав кровью ламинат,

За чудеса своей сноровки

Она награду из наград

Предвосхищает сердцем мышьим,

Биеньем мышьего нутра.

Мышиным возбужденьем дышит
Её мышиная нора.

 

Там каждый втайне грезит сыром
И сам бы в мышеловку влез.

О, там не просто примут с миром,

А там возносят до небес!

 

От старика до мыши-крошки

Жрут, задыхаясь от любви,

И засыпают, сплюнув крошки,

Что перемазаны в крови.

 

* * *

 

Как только я иду в кабак

Одна порой ночной,

То стая бешеных собак
Бросается за мной.

 

Они бегут, поджав хвосты,

Упорно глядя вниз.

Им вслед – бездомные коты
И легионы крыс.

 

Потом, пока в стакан смотрю,

Качая головой,

«Зачем нам люди?» – говорю
И слышу дружный вой.

 

Когда же нас под утро гнать
Пытается халдей,

То твари тащатся опять

К пристанищам людей.

 

И пуст под утро мой ковчег.

От изгнанных зверей.

И только плачет человек
В просвете у дверей.

 

Шпроты

 

…а мы живём в консервной банке.

Живём в сплоченье шпротных масс.

У нас заводы, школы, банки.

Всё, в общем, так же, как у вас.

 

Конечно, воздуха нехватка,

Но, если дышим, то своим.

К тому ж у нас полно порядка
И масла – хоть залейся им.

 

Лежим, касаемся задами,

И в шпроту шпротный глаз глядит.

Когда мы так лежим рядами,

То нас никто не победит.

 

Кто хочет распрощаться с банкой,

Тот недостоин званья шпрот.

А вдруг уедешь с иностранкой
И угодишь на бутерброд!

 

Лишь иногда покой нарушит

Вопрос мучительный один:

А что там всё-таки снаружи:

Толпа ликующих сардин?

 

Но глухо, как в кабине танка,

Один из шпрот на самом дне
Сказал: «Весь мир – большая банка».

Ему видней. Ему видней…

 

* * *

 

У меня в бутылке чистота вешних вод,

По стенкам её текут картины Дали.

Там, в середине, от ужаса к вечности переход
И спокойствие моё и всех народов земли.

Ближе ко дну я слышу весёлый смех.

Это моя смерть разевает прореху рта.

– Выпей меня, – говорит. – Я вернее всех,

Надёжней любви не будет ни здесь, ни там.

 

2009

 

Нет порожнего пустей

Под конец переливаний.

Завершился год смертей,

Год смертей и расставаний.

В нашей славной стороне

Мы привыкли веселиться,

Но останутся во мне

Все исчезнувшие лица.

На поминках годовых

Забываясь этой ночью,

Я о мёртвых и живых

Порыдаю в одиночку.

 

2014

 

Лето заканчивается грозой и громом.

Кто-то маленький плачет.

Новая жизнь начнётся погромом.

А как иначе?

 

Мы ещё не добили, нас ещё не разбили

Походя на кусочки.

Не плачь, маленький, о тебе не забыли.

Мы ещё не дошли до точки.

 

Мы ещё праведным гневом не догорели,

Скопом не озверели.

Мы пока окончательно не созрели

Для света в конце тоннеля.

 

Лето заканчивается грозой и громом,

Полуразрушенным зданьем.

Новая жизнь начнётся погромом.

Продолжится ожиданьем.