Прекрасная ложь
Тот, кто жил здесь, тот умер давно.
Сочен день, как вишнёвая мякоть.
Повторяется дважды кино.
Отчего же так хочется плакать?
Кто сказал, что известен финал? –
Всё обман, волшебство и искусство.
Что Создатель создал, то создал,
Это слишком красиво и грустно.
Покрываются сетью морщин
Юный месяц, сиреневый вечер,
Эти женщины этих мужчин,
Эти губы, улыбки и плечи.
С расстояния в тысячу лет
Ничего не изменится в парке.
Собирает Франческа букет,
Виноград пробегает по арке.
На картину случайно зайдёшь,
Промелькнёшь в проходном эпизоде.
И искусства прекрасная ложь
Повторит: «Ничего не проходит».
Когда камни запоют
Всего лишь ночь, она моя.
Плывём, Жанэ, плывём!
Ни ворона, ни воробья
Под проливным дождём.
Но как блестит мой чёрный плащ,
Как весела волна!
И мой хранитель, мой палач
Сегодня пьёт до дна.
Пусть только ветер за спиной,
Пусть тонут корабли –
Моя любовь и смерть со мной.
Ты веришь в край земли?
А там за краем будет дом,
Где мы уснём вдвоём,
Единым скованные сном.
Плывём, Жанэ, плывём!
На ветке вырастет звезда,
И камни запоют.
Но не разбудит никогда
Никто любовь мою.
Невесомость
Ночью птичьи силуэты
Танцевали у окна.
Есть в них птицы или нету,
Только видимость одна?
Бледной шторы невесомость,
Двадцать первый странный век…
Может, что-то в хромосомах.
Может, змея первый грех.
Что не даст нигде покоя,
Будет биться в тишине
Сердце древнее, чужое,
Не уснувшее во мне.
То, что станет рвать рубаху
И над пропастью плясать,
Где крылу не хватит взмаха
Лёгкость неба удержать.
Сирень
Ты, как всегда, не вовремя, любовь.
Ошиблась днём, цветами, адресатом.
Ты скажешь: «Ленты чёрные готовь,
Ведь я умру. Не будет виноватых».
Ты, как всегда, найдёшь, кому больней,
Пообещаешь обнимать сильнее.
И сколько есть у боли степеней –
Ты все пройдёшь, ничуть не сожалея.
Всё потому, что так устроен свет,
Что без тебя и солнца не бывает.
И я беру сиреневый букет,
И голубую ленточку вплетаю.
Иссечение
Т. А.
В свет серебряный, в след неживой
Обмакнули вишнёвые кисти…
Вот и вишня под бледной луной,
Всё звенит иссечением жизни.
Извлеченьем из снега на свет,
Удаленьем от мира и света…
Отчего-то согласия нет
Даже в слове мерцающем этом.
Только снег примиряет луну,
Обречённость, и зыбкость, и краткость.
Я тогда безнадёжно тону,
И живу, и люблю без остатка.
Фрэзи Грант задержала побег –
И снежинка накрыла ресницы.
Долго падает, падает снег.
Иссекается белая птица.
Изменения в природе
Я держусь за край накидки,
Но уходит вещество.
Остаётся призрак зыбкий,
Что-то легче ничего,
Невесомее, чем воздух,
Равнодушнее, чем снег,
Не цветок – а лепет розы,
Не слеза – а шелест век.
Изменения в природе.
На плече вороний крик.
Только птица жизнь уходит
Облаками напрямик.
Обрывок
Я здесь давным-давно жила,
Я камни эти домом помню.
Всё так же лестница бела
И мясом тянет от жаровни.
Кувшин разбитый во дворе,
Под ним пятно вина густеет.
Который год в календаре?
Какие мощи в мавзолее?
Что за эпоха, что за дом,
О чём кричит моя соседка?
И только дым стоит столбом,
И рот глотает воздух едкий.
Ложится наземь первый снег.
Так начинается забвенье.
Так прячут сон под мрамор век,
Чтоб не увидеть продолженья.
Тонанцин
Из безыменной глубины
Всё в то же море безымянных.
Одно движение волны.
Одно дыханье океана.
Рожденье – выдох. Смерти вдох.
И между ними промежуток –
Текучей жизни краткий срок.
Глоток заката пряно жуток.
Как будто небо надо мной,
Куда-то хочется вернуться,
Сказать кому-то: «Боже мой,
Как быстро облака несутся!»
Моргнёшь – и детства не найти,
Лошадка с мячиком пропала.
Большое облако в груди.
И только солнце стало алым.
А мне бы руку протянуть
И ухватить его за гриву.
Приподними меня чуть-чуть.
И всё же красное красиво.
Лицо Марии в облаках.
Росой войны облиты склоны.
Она одна стоит в глазах,
Как Гваделупская Мадонна.
Свита
Она была в большом и малом,
Она во все стучала двери,
Да просто с петель дверь срывала,
Ей оставалось только верить.
Война со свитою своею.
Не до стихов и не до жиру.
Но в свиту – в эту ахинею,
Что поползла свиньёй по миру,
И чавкает в твоём мозгу,
И проповедует с корыта…
Война в лицо глядит врагу,
Но человечину ест свита.
Свиное рыло ни при чём,
Оно играет королеву.
И убивает не мечом,
А тем, что храм равняет хлеву.
Сверчки
Как тишина густеет от сверчков! –
Земная и нездешняя повсюду.
Пусть этот мир не стоит пары слов,
Их откровенье равнозначно чуду.
Оно звучит из тысячи времён –
О том, что было, было и проходит,
О том, что самый обречённый сон
В сравненье с ними никуда не годен.
О том, что где-то прячется душа
От всей тоски – хотя бы в этом теле.
О том, что больше некуда бежать,
Когда они безжалостно запели.
Аленький цветочек
М. В.
Кто-то сказал по случаю *
Открывшейся невзаимности:
«Писать надо было лучше,
Наверное». Божьей милости
Хватило бы на обычное,
Осталось бы на земное.
Кружат твои опричники
Белые надо мною.
Грозен ты, грозен, Батюшка
Неба, земли и моря.
Если меня спохватишься –
Место найдёшь пустое.
Лишь пустоте пожалуешь
Блик отразить во взоре,
Лепет цветочка алого,
Право с тобою спорить.
* К/ф «Объяснение в любви»
Объяснение в любви
как в кино
Был на свете Филиппок,
Был, писал о чём-то книжки.
Проходила между строк
Жизнь эпохи и мальчишки.
А о чём он их писал –
Разве в этом дело, Зина?
Что-то он такое знал,
Но сказал наполовину.
Как захочешь назови
(Всё рано ведь не читала)
Объяснение в любви,
Для которой жизни мало.
Вот и всё, окончен срок.
Почему же знаю, Зина,
Где-то пишет Филиппок
Ту, вторую, половину?
Где опять малым-малы
Все отпущенные сроки…
Ты бы вымыла полы,
Больше смерти будут строки.
Жуть
Т. В-вой
Вид этой жути разбудил.
Но, даже выбравшись на волю
Под гроздья комнатных светил,
Стоишь один, как в чистом поле, –
И ветер теребит плечо.
Не ветер вовсе, а дыханье.
Ни холодно ни горячо.
Не проповедь, не наказанье.
Понятно разом всё и так,
Что человеку непонятно.
Ты дал не рубль, не пятак
И не возьмёшь уже обратно.
Нет, всё же дура человек,
Глядит – копеечка простая,
А не кончается вовек –
И как спустить её не знает.
Перед таким любая жуть
От безысходности бледнее.
Казалось бы, ещё чуть-чуть…
Нет, никогда не протрезвеет.
Маттиола
Пахнет стираным бельём,
Маттиолой или чем-то,
Что обычно ни при чём,
Но за рамкою момента
Продевает нить в иглу,
И латает, и сшивает
Всё, что падает во мглу,
А до дна не долетает.
Потому что и на дне
Пахнет лето маттиолой.
И, разбитая, нежней
Блюз играет радиола.
Чем печальнее мотив,
Тем торжественнее вечер
Говорит своё: «Прости,
Но тебя пришить мне нечем».
Лорелея
Где-то есть этот город и есть этот дом,
Человек у окна и метель за окном.
Близорукий старик – словно пепел и дым, –
Я не знала его никогда молодым.
День и ночь у окна он не гасит огня,
Где бы я ни была, он глядит на меня.
И белёсые губы, немея,
Повторяют в бреду: «Лорелея».
Он придумал меня на речном берегу,
Но замёрзла река, и деревья в снегу –
В божьем воске отлитые цапли.
Чьё-то время стекает по капле…
Он его собирает в большие снега,
Простыню расстилает на все берега,
И приходит к нему Лорелея,
Все прозрачнее и ледянее.
Как старик постарел, не увидит она,
Только пепел и дым, и на небе луна
Облака распахнула мальчишке.
Он обнимет немецкую книжку
И уснёт у слепого окна.
© Наталья Перстнёва, 2023.
© 45-я параллель, 2023.