Наталья Горбаневская

Наталья Горбаневская

Вольтеровское кресло № 16 (184) от 1 июня 2011 года

Вопросы – всё чаще...

   

Новые стихи

 

*

Всё ещё с ума не сошла,

хоть давным-давно полагалось,

хоть и волоса как метла,

а метла с совком поругалась,

 

а посуды грязной гора

от меня уж добра и не чает

и не просит: «Будь так добра,

вымой если не чашку, хоть чайник...»

 

А посуды грязной гора

постоит ещё до утра.

И ни чашки, ни чайник, ни блюдца

до утра, дай-то Бог, не побьются. 

 

*

Не остави меня. Не оставь.

Не отстань от меня, что бы я ни

вытворяла. Как бы ни буянила...

Не расплавься, как сталь, не растай,

 

как снежок с пробухающих почек

в одну ночь. На пути не постой.

Не расправься со мною за почерк

запутанный, непростой. 

 

*

Шептанием, бормотом, басом,

охрипнув и осипев,

как Мцыри, сцепившийся с барсом,

душу вспоминанья припев.

 

Поминки сменив на пожитки,

на ветхую рухлядь вещей,

отпраздную праздник «дожинки»

среди недожатых полей.

 

И сердце моё не вещует,

не смотрит ни взад, ни вперёд,

и лишь недействительность чует

мой скорый – к чему? – поворот. 

 

*

Что-то я стала всё чаще в стихах задаваться вопросами,

жалят нещадно меня комарами, скорее чем осами,

жарят на медленном, как поросёнка, огне диалектики,

не оставляют ни пяди, ни дня утвердительной лексике.

 

Местоимения если – одни лишь неопределённые,

сущности тают, на виды, на племя и род поделённые,

и отлетают с подпочвы и почвы – и в небо зелёное!

 

Ох, нелегко заменить вопросительный знак восклицательным,

как цеппелин от цепи отцепить, не орудуя скальпелем,

как журавля досыта накормить угощением цаплиным.

 

Ох, нелегко... 

 

*

По линейке, по правилу

целый век проживя –

что тебя переправило

к берегам без жилья,

 

без того и без энтого,

словом, без ничего,

счастья одномоментного

не щадит существо,

 

не жалеет эссенция

экзистенции зол,

серый-пепельный светится

под углями подзол,

 

тянешь плуг или борону,

под отвалом зола,

по ту сторону

и добра, брат, и зла. 

 

*

Там, где булки растут под деревьями,

где прогулки сгущаются в тьму,

пилигрим, переспутанный вервием,

в языке, непостижном уму,

 

объясняется, может быть, с Господом,

может, аспидом, чтобы не впасть,

где под спудом, нарывчиком оспенным,

воспаляется жадная страсть. 

 

*

Лёгкие деньки,

чижолые ночки.

Подоконники

непрочны, непорочны,

 

точно моряки,

матросы с броненосца*,

чьи броневики

не по волнам носятся.

 

                        *Товарищи матросы,

                          Купите папиросы... 

 

После Всенощной

 

Не задачей, не заданием,

не стирая в прах и дым –

научи мя оправданием,

оправданием Твоим.

 

Научи меня смирению,

отучи от лишних слов,

чтоб ни вервию, ни ремнию

не развязывать узлов.

 

Оправданием учи меня,

и помилуй, и подай...

Безо времени, без имени,

если сможешь, оправдай. 

 

Выходя из кафе

 

Бон-журне? Бон-чего? Или бон-

послеполуденного-отдыха-фавна.

Объясняюсь, как балабон,

с окружающей энтой фауной.

 

Лучше с флорою говорить,

с нею – «без слова сказаться»,

и касаться, и чуять, и зрить,

не открывая абзаца…