Наталья Горбаневская

Наталья Горбаневская

Вольтеровское кресло № 23 (119) от 11 августа 2009 года

Есть у ангелов привычка…

  • Несколько избранных стихотворений
 
* * *

 

Милый, милый, удивлённый,

вижу, вижу: над тобой

с деревянною трубой

ангел деревянный.

 

Он трубит, но глух и тих

голос дерева сухого,

и неслышно слуху слово

с пересохших губ твоих.

 

За стеной в застенке тонким

стоном вспыхнул трубный глас,

ангел вспыхнул и погас,

уголь в угол, да и только.

 

Сохнет, сохнет трубный глас,

сохнут слёзы возле глаз.

Дождь по веточке зелёной,

ангел гаснет удивлённый.

 

* * *

 

О, как на склоне

жестка стерня,

на небосклоне

ночного дня.

 

В полнеба тень и

в полнеба темь,

судьбы сплетенья,

как лесостепь.

 

Но, влажным сеном

шурша впотьмах,

помедли нетленным,

продлись не во снах.

 

* * *

 

По досточке по тоненькой,

по брёвнышку, по шпале,

на берег, отдалённее

всего, о чём шептали,

 

всего, о чём шепталися

над картою-двухвёрсткой,

а досточка шатается

над бездною развёрстой,

 

раззявленною, явленной

очам как бесконечность,

законченная яминой,

куда упасть, калечась...

 

По досточке трясущейся,

качающейся, шаткой,

передвигаясь, в сущности,

скорей ползком, чем шагом,

 

над бездною висячею,

на берег тот неближний,

где нам сияет счастие

потусторонней жизни.

 

* * *

 

Эта глиняная птичка –

это я и есть.

Есть у ангелов привычка –

песенку завесть.

 

В ритме дождика и снега

песню затянуть,

а потом меня с разбега

об стену швырнуть.

 

Но цветастые осколки –

мусор, хлам и чад –

не смолкают и не смолкли

и не замолчат.

 

Есть у ангелов привычка –

петь и перестать.

Но, непрочный, точно иней,

дышит дух в холодной глине,

свищет – не устать.

 

* * *

 

Муха бедная в янтарь

ненароком залетела.

Орвелловский календарь

оборвался до предела.

 

Бедной мухе в янтаре

не вздохнуть, не трепыхнуться.

А на нарах в январе

в тесноте не повернуться.

 

Орвелловский переплёт

в тихой печке пламя лижет.

Муха бедная поёт,

но никто ее не слышит.

 

* * *

 

И.Б.

 

Там, где пушкинская осень над тосканскими холмами,

там, где лавровая прозелень сквозь позолоту клёна,

тёплый ветер октября, лёгкий парус корабля,

удивлённа и доверчива перед ангелом Мадонна.

 

Там, где стоптаны стопами изгнанничьими камни,

там, за гулом автострады, оправдание светает,

облака плывут на юг, в синем небе склянки бьют,

зорю бьют, опять из рук ветхий Данте выпадает.

 

* * *

 

В начале жизни помню детский сад,

где я пою «Шаланды полные кефали», –

и слышу, пальцем вымазав тарелку:

«Ты, что ли, голодающий индус?»

А школой был военный снегопад,

мы, как бойцы, в сугробах утопали,

по проходным ложились в перестрелку,

а снег горстями был таков на вкус,

 

как сахар, но без карточек и много...

Какая же далёкая дорога

и длинная вела меня сюда,

где первый снег – а он же и последний,

где за полночь – теплей и предрассветней

и где река не ела корки льда.

 

* * *

 

Проглотив девяносто обид,

я скажу непреложно:

если мышка за печкою спит,

значит, счастье возможно.

 

Если «Спи-моя-радость-усни»,

значит, не расплескалась

та, что красит счастливыми дни,

серебристая малость.

 

* * *

 

Таянье, тленье, латание,

пение и лопотание,

лепет, и пепел, и прах,

охра, и порох, и страх.

 

После зимы из берлоги

тяжко выходишь на свет,

иволга свищет в овраге,

ива вцепляется в земь.

 

Воем воздушной тревоги

душу встречает рассвет,

туч скороспелых ватаги

красятся в зелень и синь.

 

Иволга кошкой мяучит,

стонет, и плачет, и мучит

светочувствительный слух

флюсом, что за зиму вспух.

 

* * *

 

В голове моей играет

духовой оркестр,

дирижёр трубу ругает:

– Что же ты не в такт?

А трубач о соло грезит,

не несёт свой крест,

в общий хор никак не влезет,

дует просто так.

 

Дирижёр ломает палочку

в мелкую щепу,

голове моей задымленной

не прижать щеку

к теплой меди, в забегаловку –

нет, не забежать,

и колючей рифме вздыбленной

на складу лежать.

 

* * *

 

На зарайской на картофельной гряде

потрудись, как в райском вертограде,

как не трудятся нигде уже, но где

не впустую просят Бога ради.

 

Виноградарь, виночерпий, вертопрах,

потрудись, как сиживал когда-то

вскоре надолго забытый старый Бах

над кантатой стопятидесятой.

 

Выкопай, приподыми и обтруси

с тех туберкулезных клубней глину,

во раю ли, в огороде, на Руси –

сказано: «Трудись, и не покину».

 

* * *

 

Кто там ходит под конвоем

«в белом венчике из роз»?

Глуховатым вьюга воем

отвечает на вопрос.

 

Иней, розами промёрзлый,

колет тернием чело.

Ветер крутится промозглый,

не вещает ничего.

 

А в соседней зоне Дева

не смыкает слёзных век.

Шаг ли вправо, шаг ли влево –

всё считается побег.

 

В тихом небе ходит Веспер –

наваждение...

А конвой стреляет без пре-

дупреждения.

 

* * *

 

Девятый день,

в последний раз

в земную сень

гляжу на вас.

 

И не тропарь,

и не елей –

налей стопарь,

и мне налей.

 

К чему слова?

Умолкните.

Я счастлива

в нетемноте,

 

где истина,

и путь, и свет,

где нету дна

и бездны нет.

 

* * *

 

Нету гибче и лёгче

эн того языка,

что и шепчет, и квохчет,

как на нарах зэка,

 

что и веет, и реет,

как андреевский флаг,

как матросы на реях

и как досточки плах.

 

Что лилеет лилово

и лелеет десну,

праславя... праоснова –

рубит пращур сосну.

 

И что сеет и веет,

вырезает и льет

из кириллицы веер,

из глаголицы мёд.

 

1941
(Из ненаписанных мемуаров)

 

пью за шар голубой

сколько лет и никак не упасть

за летучую страсть

не унять не умять не украсть

за воздушный прибой

над заливом приливом отлей

из стакана вина

не до дна догори не дотлей

кораблей ли за тот

что несётся на всех парусах

юбилей но война

голубой или серенький том

не припомню не помню не вспом...

 

Чита – Братск – Чуна

(Памяти Ларисы Богораз)

 

Я ли нешто в эту непогоду,

не видав извилины Байкала,

добралась впотьмах, по гололёду

от аэропорта до вокзала?

 

Был октябрь. Зима лежала плотно.

Руки-ноги в ДОКе* леденели.

Индевело желдорполотно

от начала до конца недели.

 

Шпалы осеняла благодать

хмурого таёжного рассвета,

и под ними было не видать,

как ведут скелеты до Тайшета.
 

---

*ДОК – деревообрабатывающий комбинат, где тогда работала Лариса.

 

* * *

Хвою выпарили ели,
в прах ссыпаются бугры.
На какой мы параллели?
Сколько градусов жары?

Сколько градусов от центра
города или Земли,
где меня переоценка
с распродажей замели,
где ни цента, ни процента,
ни клочка чужой земли.

Если точно, то ни пяди,
как написано в тетради,
пожелтелой не со зла,
где таблица умноженья
и готовые решенья,
как на складе в Ленинграде,
когда веют дыма пряди,
а еда уже зола.

© Наталья Горбаневская, 1967–2009
© 45-я параллель, 2009.