* * *
За шеломянем век-волкодав
завывает осипло: осанна,
и острогу с погостом воздав,
задыхается: Осип и Анна.
Захлебнётся и – настежь окно,
стрела Божия неукротима,
век-утопленник ляжет на дно,
вознесутся Борис и Марина.
Век увечен, извечен обет,
путь пророчий суть брань и обида,
не изведав позора побед,
они вместе идут на обед,
у царя отобедать Давида.
Идут тонкой тропою в горах,
между пиром проходят и рогом,
дымным мясом, швыряющим страх:
тем на пир, а незваным во прах,
между кровью проходят и Богом.
Волкодав, отдышись, оглянись:
космос вечен, а речь первозданна,
Осип, Анна, Марина, Борис,
Борис, Осип, Марина и Анна.
* * *
И сонный стон и волчий вой,
воленью века не внимая,
дышал, бессмертие вдыхая
крупноячеистой строфой,
дышал он, волчий век душил,
глушил шакальим перегаром,
меднораскатистым угаром
набыченных на солнце жил.
Он пережил, он пережил.
Наперекор дышал, кружил,
и вороша и воскрешая,
как мог, дружил, как мог, крушил,
он видел тех, кто ворожил,
тех, кто бессмертию служил,
забрасывая сети в горе,
страх выгребал он, боль и море,
тем он питался, тем он жил.
Забрасывая, он служил,
и слово на уста слетало,
и улыбалось смело, ало,
губу травинкой щекотало,
улов случайный доставало
из вечности, в которой жил.
Он пережил, он пережил.
* * *
Любовью боль утишив, вознеся
в закатный миг дыханье над порогом,
не поделюсь не сделанным уроком,
им ни к чему. Из атомов себя
я собирал, копил себя, лепил,
Пигмалион и я же Галатея,
светлея, розовея, голубея,
день воплощал себя в окне между стропил.
Автопортрет был милостив и мил,
обычный день, в году таких немало,
а впрочем – с кем такого не бывало? –
он чем-то мне приметно угодил.
И я, глагольной рифмы не страшась,
как некогда поэт сказал об этом,
откликнусь, отзовусь прощальным эхом,
меня забывших я окликну вас.
Окликну – не взыщите – на лету,
не наспех – что вы? – тихо, покаянно,
и тьма рассеется и сгинет окаянно.
Ввысь! В небо! Очи горе! На звезду!
* * *
Дмитрию Кавсану
Холодный голод гордых городов,
обглоданных в бреду бродячим мраком,
морокой, мороком,
туманным молоком.
Подковы потерявший Росинант
ещё полкруга – в мирозданье канет,
из-под хвоста иронию уронит,
забудется,
завалится,
падёт
и впавшим брюхом всадника
задавит.
Но – липкий лепет губ,
Но – снежность униженья,
победы-пораженья,
жужжание,
круженье,
ворожба.
И – терпкий трепет слов
над косною невнятицей незрячей
давным-давно,
тому века назад
из вещих
бесконечных сновидений.
И – грубый хохот труб
над половодьем зла,
над
звонкой бездны
полой пыльной
плотью,
Зияющей
и льстиво и светло,
зазывно и беззлобно,
сказал бы Гавриил,
архангел иль пиит,
звездоречиво,
зияет бездна
вопреки,
за то,
Что нарекли её
в туманном мраке,
в бреду незрячем
истиной бродячей.
* * *
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом Ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истёк.
Г. Державин, Бог
Из бездны рыхлого познанья,
зыбучих слов и зыбких снов,
из бликов – лики,
голосов
восходит дым,
редеет, тает,
таится, рдеет,
замирает
в непостижимости,
вздымаясь,
к косматой туче прижимаясь,
и распадаясь, исчезает –
к началу:
в слово и во сны,
скользит
белёсый по утёсам
дух мирозданья
бестелесный,
дух леденящий,
бездну с бездной
дух единящий,
жизнь творящий,
являя чудо
в слове, снах –
животворящий.
Велик, блажен
его познавший
в голой тоске,
осоке острой,
в тумане,
в слове,
в маете
предгрозовой,
во сне обманном,
и в туче с небом неслиянной,
чернеющей – на осиянном,
и мироздание: осанна!
провозглашает:
ан-на, ан-на,
во все концы,
небес глубины,
пределы все,
земли теснины,
и опадает, словно лист,
изъеденный и почерневший,
полуистлевший,
но – успевший
звонко и клейко
прозвенеть –
зазеленеть,
как лик – из блика,
лик туманный,
обманный,
странный,
неслиянный
ни с глубиною,
ни с небес
предгрозовою маетою,
ни с рыхлым веданьем –
взахлёб,
ни с постным медленным познаньем,
ни с чем,
бесплотен,
но сияньем
он освящает
мирозданье,
замызганное,
в лужах,
кружит
над ним орёл,
всё уже, уже,
захлёстывая петлю,
на жертву – камнем,
и звенящий,
не затихая: ан-на, ан-на,
орлу и жертве
мир осанну –
Боготворящий.
* * *
Блажь случайная златоглавая,
В зной – мороз, оконный узор,
Выплывает повоем-павою
Из теснин Иудейских гор.
Из террас виноградных – серною,
Ночь вдыхая, как пьяный Ной,
Исчезает во тьме смиренная,
Не обласканная луной.
День за днём, поспевая за ними,
Что имеем мы – не храним.
Солнце – детище Византии,
Иудейский пасынок – Рим.
* * *
Напророчил случайно, нечаянно,
Словом в пыль растирая страх,
Не нечаянно – от отчаяния:
На носилках – не на санях.
На носилках – не на санях.
Не случайный погост заброшенный,
Где зиянье крестов сквозь забор,
Белоснежием запорошенных,
Но – зазор Иудейских гор.
Взор земной, светлый взгляд сапфировый,
И меж ними – одним словцом,
Хоть и так, пусть – победа Пиррова,
Был не ловчим я, но – ловцом.
* * *
Ещё не поздно, вечность впереди,
морозно, звонко пухнут снегири,
сусально, зазеркально, мишурой
рассыплется, звеня, медовый рой,
не паукастой банькой, мёрзлой, злой,
но ижицей, ужимистой, сквозной,
не сладость горечи – живая смерти тень,
юбчонка, чёлочка, кепчонка набекрень,
суля слов горних дерзкий снегопад,
горчит вино, и сыр солоноват,
спит, как сурок, лелея свой порок,
немотствуя, неряшливый пророк,
трёхглавым лаем цербер день пропел,
пёс долго жил, изрядно поглупел,
динь-дон, Джон Донн, жемчужина на дне,
зной вечности и всадник на коне.
* * *
Солёная вечерняя роса,
Соринки соли на пречистом поле,
Литавры волн о борт,
И ящерица воли –
В расселине скалы.
Свирельных берегов
Медлительная плоть
Лоснится на ветру,
И пенится волной
Вино в зелёной бухте.
Ни льда, ни снега
С сотворенья мира.
Но и сюда коварный сфинкс прокрался,
Он спит под сводом
В ожиданье часа,
Когда начнёт
Сворачиваться свиток.
* * *
Приснится же.
Приснился сон, не вещий сон, но зряшный.
Клубился снег, минуя мой предел,
Густой ночами, по утру редел,
Рдел на востоке, к западу, незрячий,
Слепым поводырем ведомый шёл,
Великолепный,
Он огарком брезгал
Моим,
Разбрызгивал пред раствореньем в бездне
Колючий свет,
Распарывая шёлк,
Натянутый, чтоб отделить предел
Бесснежный от сапфирового света,
Месяц декабрь от месяца тевета*.
Клубился сон густой, к утру редел.
---
*Тевет – зимний месяц еврейского календаря, частично совпадающий с декабрём.
© Михаил Ковсан, 2012–2013.
© 45-я параллель, 2013.