И этот миг мигнёт
И этот миг мигнёт, и эта капля канет,
погаснет – пустота, всё поглотив, скостит,
миг – зорко в желтизне зелёный просвистит,
был – не был, отзвенев, и он опавшим станет.
Размером в вечность глаз у быстротечной лани,
стремительная – ввысь, как вниз – раскисший лист,
косноязычен дождь, и ветер не речист,
мгновение тепла – и вечный холод длани.
Усталость примет та же пустота,
мир начиная с чистого листа,
свято приемля всё, что приключилось,
включая зависть к зависти чужой,
души насущное вращенье за душой
и тела оскорбленную постылость.
В поле чистом – зернистое дно
Этот день, сочиняя, продлить,
потеряв, непременно продолжить,
не плеснуть – осторожно подлить,
чтоб пылал, не сгорая, тревожно.
Шёпот шорохов не ворошить,
лоскуты не шагреневой кожи
отделились – не склеить, не сшить,
не связать, не унять, не стреножить.
Так ли, этак, жокей или конь,
всё пожрет безъязыкий огонь,
разметавшийся обло и голо.
В поле чистом – зернистое дно,
над душою нависло оно
протяжённо, бессмертно и поло.
Тем золотистей жёлтая орда
Всё утвердив везде и навсегда,
нелепые легенды лживо правы
по части склочной выморочной славы:
не сдав, мы с боем брали города.
Паскудная история горда:
слетали головы посконные и главы
людей, соборов, чем жесточе нравы,
тем золотистей жёлтая орда.
Ломаясь и кичась, чужим лгать и себе,
судье не доверяя и судьбе,
но сочиняя гнусно и убого.
Враг тужится порыв души унять,
память сгубив, метит навек отнять
кровосмесительную свальную особость.
К черепахе, вздохнув, дорисуйте
А затем, поминая, меня
к черепахе, вздохнув, дорисуйте,
не гневите её, не рискуйте,
воскрешая украдкою для
малой шалости, не для вранья,
шума времени милость взыскуя,
что, прошедшим не брезгуя всуе,
шелестит для пришедшего дня.
Там уже ничему не пропасть,
заразительно зорко припасть,
пить взахлеб, повторяя лица
очертанья, ведь близятся встречи,
где звенят гордо звёзды и свечи,
где начала нет и конца.
Свет созвучий всё уже
Свет созвучий всё уже,
круг блаженно тесней
замыкается туже
от вздорных вестей.
Дерзко речи он служит,
без сонорных гостей
шепеляв и натужен,
рыболов без сетей.
Сам себе брат и друг,
волгло дышащий струг
вольно Ваньку валяет,
и улов и рыбак,
и мудрец и дурак,
в сеть себя уловляет.
Завидуя кротам
Я смертен, как и ты,
и ты, как я, бессмертен
в зиянье темноты
с сияньем колким в сердце.
А под землёй кроты
плетут своё усердье,
во власти быстроты
стремительные серны.
А мы всё об одном
ночь за ночь, день за днём
бесплодно и безмерно,
об этом здесь и там,
завидуя кротам:
смиренно смертны мы, стремительно бессмертны.
Не быть здесь пусту
Хромы водители, поводыри глупы,
кичливо нищенство, роскошество нелепо,
позором заросли забытые гробы,
стервятники кружат настойчиво и слепо.
С протянутой рукой из прошлого грибы
в толпу швыряют камни вместо хлеба,
отравно въедливы отечества дымы,
елейны речи быдлу на потребу.
Кто первым скажет: «Пустота, изыдь!
Не быть здесь пусту! Пусту здесь не быть!»
Прощай, мой друг Чапай! В Москву! Гремите громы!
За временем завьюженным окном,
жизнь пришлая, как степь да степь кругом…
Химеры и хмыри, храмины и хоромы.
И, правда, брат Платон
И, правда, брат Платон, припоминаю,
в тиши угрюмой Бог меня творил,
чтобы затем Его боготворил
и верил я: припомню всё, познаю
о чём, творя, настойчиво молчал,
меся, как кровь, краснеющую глину,
лепил безмолвно жизни смысл и спину
в тот ранний час начала всех начал.
Звенящих звёзд зернящийся узор
Зияющий восторженностью взор
Сквозь полую густую пустоту
Бич немоты сквозную темноту
Клочок рассвета и в начале дня
Вдохнул глоток познания в меня.
Слова и созвучия уже не нужны
Язык исключений,
речь белых ворон,
робких речений
ребячливый звон.
Могучих течений
гремучий озон,
незрячих прочтений
узорный позор.
Фривольно обличье,
фастфудны льстецы,
фантомно величье,
фанерны певцы.
Не в ножны забросим – спрячем в ножны,
слова и созвучия уже не нужны.
Прожив свою, попробую чужую
Прожив свою, попробую чужую,
разгульную, растрёпанную жизнь,
всю из пиров безбашенных, без тризн,
из прежней выпав, новой покружу я.
Уж в новой плоти звонко поживу я,
уж в новой завоюю главный приз,
уж покрасуюсь в блеске новых риз,
врагов всех ненавистных поражу я.
И потревожит только лишь одно,
как прежде, голубь залетит в окно
с какой-то вестью странной и невнятной,
бьёт крыльями, бедняге не взлететь,
мне не помочь, нам вместе леденеть,
на новой ставя старые заплаты.
© Михаил Ковсан, 2017.
© 45 параллель, 2017.