* * *
Ире Врубель-Голубкиной
Тоскливый день расправил два крыла.
О вечное подобие стекла!
Кристалл неумолимый и густой,
Наполненный печальной чистотой.
Жемчужное строенье молока,
Полёт стрелы, дыхание стрелка,
И летний день, и сон, и облака,
И зарево вечернее – тоска.
Тоскливый день – два белые крыла.
Игра неутомимого стекла.
* * *
В бездомной комнате завешено окно.
Свет холоден и слеп. Деревья голы.
Небес полуживое полотно,
Воды едва живое слово.
Свет холоден и слеп, скользит его душа
По мертвому стеклу в припадке пробужденья.
Белёсый плод. Белёсо-серый шар…
Свет холоден и слеп, как первое растенье.
* * *
В упругой влаге сентября
Колдующее чернолесье –
Дождя глухого ласка песья –
О, ржавый призрак сентября.
Благое золото полей –
Оно упало в день туманный,
Белёсый день больной и странный
На крыльях медленных полей.
Но торопись молочный свет
Впитать, как жалкое лекарство –
Нас душит собственное барство
И сон, и лепет поздних лет.
Так неожиданно гремит
В сезонном мраке голос Божий.
Он в волосах, глазах и коже
Центростремительно гремит.
Который раз тебе дано
Над чёрной влагой наклониться,
Дождя и морока напиться…
Судьбы холодное вино.
* * *
Душа травы витает в облаках,
Деревья наклоняются к дороге –
Здесь медленные солнечные Боги
Являются с улыбкой на устах.
Стопою лёгкой зыбля лёгкий прах,
Они скользят сквозь летние чертоги,
Их контуры торжественны и строги,
Их волосы в цветочных лепестках.
Дитя капризное бежит за ними вслед,
Спешит и спотыкается, и плачет –
И падает рассыпанный букет,
И катиться, подпрыгивая, мячик…
И на мгновенье оглянулся мальчик –
И в нём узнал себя стареющий поэт.
* * *
Белоснежная рыба – золотое перо – золотистый ободок –
Холмистое чудовище на беспечных полотняных песках –
Какой безумец спроектировал и закрепил тебя
В тысячах лиц,
Какой слепец запутал твои тёмные струны,
Какое слово, какой крик, какое последнее рыдание
Произнес этот пигмалион,
Когда ты подобно создателю
Погрузилась в себя.
* * *
Был дождь и град, и озноб в этот солнечный день.
И зимние улицы уходили и бесконечно смыкались между собой.
И сны повторялись,
И шаги стучали утомительно, словно бессонница.
На дорогах, у моря, в кафе – позабудь о себе –
Это последний дар,
Отданный одиночеством
Господу Богу.
* * *
Терезе-Марии-Элизабет Брожковой
Возвращается Утрехт, он снова и снова в глазах и в сознаньи,
Он возник Афродитой из коричневой пены земной.
Что искал я в тебе? Я нашёл в тебе тень расставанья.
Что нашёл я в тебе? Безнадёжность осталась со мной.
В этом городе Утрехте сонно мерцают каналы,
И над городом Утрехтом тихо плывут облака.
О в какой же мучительно-тысячный раз вечность мной обладать перестала –
Я опять не могу отвести от неё глаз и виска.
В этом медленном Утрехте, Утрехте, Утрехте дальнем,
В незапамятном Утрехте, городе длинных зеркал,
Я опять обручён с этим светом и миром прощальным
Я опять нахожу то, что я никогда не искал.
* * *
Терезе-Марии-Элизабет Брожковой
Я отрекаюсь от ног твоих, рук и от плеч.
Отрекаюсь, Тереза, от тела твоего,
Отрекаюсь от ресниц, воды, камней и стрекоз –
День медленно стоит над моей головой.
Так слово стремится вспять, волна уходит вглубь, взгляд остывает.
День безмолвно стоит над моей головой.
И растут облака словно мысли безрадостных птиц.
Не торопись уснуть –
Нет отреченья без ангела, готового принять последний-последний вздох души.
* * *
Почему гуляет море
Бьёт водой о низкий брег
Почему такое горе
Коль утонет человек?
Вот бежит по полу мышка
Попадает в западню
Этой крошке тоже крышка
В мышеловочном меню
Вот в слона стреляют негры
Полой пулей разрывной
На ходу гиганта свергли
А слезинки ни одной
Или будем плакать дружно
Над любой душой рыдать
Или уж совсем не нужно
Младших братьев убивать
Чем несчастная колибри
Хуже каждого из нас
В этом жизненном верлибре
Полном божеских прикрас
* * *
Бизоны – великое племя
Шершавой индейской земли
Зачем провинился и чем я
Когда приказал – застрели –
Зачем я заставил танкиста
Броню застегнуть и опять
Со скрежетом гулом и свистом
Бизоновый мир расстрелять
И там где стучали копыта
Где звёздный прополз геноцид
Ракетами почва изрыта
И мрак над землёю дрожит
И плачет Уолт седовласый
У речки чей сон Потомак
Я отодвигаюсь от кассы
Но мне оправдаться никак.
* * *
Играет кошка башмачком
А башмачок пищит
И панночка покинув дом
Над крышами летит
Такое бледное лицо
Такой печальный принц
За ним ночное колесо
Деревья клонит ниц
Не остановит никогда
Никто опасный лёт
А там за панночкой беда
Свои круги плетёт
Читают мальчики псалмы
Теряя строчек связь
Принц улетает в монастырь
Лежит там мёртвый князь
А на холме гремит бидон
В телеге Янкель спит
Он слышит колокольный звон
Из-под церковных плит
* * *
Ласковыми словами
В лесу говорю с зверьми
Крутят они головами
Прекрасны они вельми
Никак понять не могут
Откуда сей милый звук
А я беру недотрогу
За крыло или лапу вдруг
С каждой живою тварью
Говорю на её языке
Вот крашенная киноварью
Сидит на моей руке
Вот ляпис лазурь вот кадмий
А вот густой изумруд
И каждый крылатый рад мне
Что я оказался тут
Люблю вас птицы и звери
Я обожаю вас
В души пушистые верю
Чудные без прикрас
Вы тихие дети Бога
Дети нежной любви
Вам жить на земле недолго
Вы тоже здесь не свои
© Михаид Гробман, 1994–2014.
© 45-я параллель, 2014.