Михаэль Шерб

Михаэль Шерб

Четвёртое измерение № 11 (359) от 11 апреля 2016 года

Элегия для...

варенье

 

На рассвете во двор выбегает отлить Фома,

По бурьяну струя хлещет прямой наводкой.

И под градом полива расцветает цветок-чума:

В колокольчатой чашечке плещется царская водка.

 

Сгнили звёзды, как вишни, и горизонт померк.

Скошен стебель под горло, и травы пошли на силос.

Лишь цветок-чума вызревает в ягоду-смерть.

Как же много её в этот год для нас уродилось!

 

Собирать урожай выйдут бабы за край села,

«Вiтре буйний», – споют, да прошепчут: «Кохаю, любий!»,

Похоронят надежду, – скорее б она взошла,

И наварят варенья, чтоб мёртвым помазать губы.

 

битва при Лепанто

 

Подросткам-домам нелегко было вдаль убегать,

А после – на тоненьких сваях вставать на пуанты.

Старинный собор был похож на разбитый фрегат,

Вернувшийся в гавань из битвы морской при Лепанто.

 

На вьюжных, на южных фронтах отступала зима,

Полуторка солнца по пояс в грязи буксовала,

И я понимал, что погода подскажет сама –

Сорвать ли покровы, соткать ли ещё покрывала.

 

Некрашеный шпиль оседлав, горлопанил петух,

Что вектору ветра пора бы сменить направленье,

Пока наждаком немоты я оттачивал слух

И бархаткой тьмы протирал помутневшее зренье.

 

реквием

 

Хрустела земля под мёртвым песком,

С неба сыпалась мгла,

Когда накрывали плотным платком

Спятившего щегла.

 

Он пел, раскрашенный иудей,

Про чёрное солнце – пурим,

Про то, как блуждал в лесу кораблей

Державный подросток Рим.

 

Всё, что на свете щегол повидал,

Ему представлялось сном.

Из глотки его ледяная вода

Мёдом текла и вином.

 

В точке всегда замолкает глагол, –

Речи положен предел.

Воздуха нет под платком, но щегол

Кричал, трепыхался, пел.

 

золотая рыбка

 

Там деревянные карнизы,

И пахнет клеем переплёт,

И цинковое солнце Ниццы

Кошачьи погреба печёт,

И ветер дышит горячо

На обгоревшее плечо.

 

Там выцветает небосвод

Под плёнкой глянцевых открыток,

И набухает вонью рынок, –

На снулой рыбе тает лёд.

И тротуар покрыт мазками,

Когда чернильными плевками

Шелковица на пыль плюёт.

 

И самый длинный летний день

Сгорает быстро, словно спичка.

Тебя здесь нет, но по привычке

Смотрю в аквариум окна, –

Там люстры золотая рыбка,

Но лампа в ней всего одна

Горит, – так пасмурно, так зыбко,

Что тень на белом потолке

Дрожит, как мир дрожит сквозь слёзы.

 

И парки вышивают звёзды

На погребальном полотне.

 

архитекторы снов

 

Архитекторы снов, любоваться на вашу работу –

Ежедневное счастье апреля. Шепча и смеясь,

Вы мешаете жидкую синьку и жирную грязь,

Чтоб сложить витражи и потом пережечь в терракоту.

 

Архитекторы воздуха, зодчие хрупких времён,

Лаборанты пыльцы и аптекари радостных взвесей,

Паутиной лучей расчертите для птиц поднебесье,

И в опалубки света залейте яичный бетон.

 

Архитекторы звуков, строители трелей и гамм,

Арматурщики струн, инженеры тугих молоточков, –

Превратите меня в незаметную нотную точку,

Помогите упасть, высоту опрокинув к ногам.

 

псалом

 

Пробирайся сквозь сон, а во сне пробирайся сквозь сонм

Воплотившихся призраков, тех, что реальности чётче.

Часть пути проползи, чтоб подняться на выжженный холм,

Сорняки убирая с пути, словно волосы чёлки.

 

Сонный увалень-шмель заблудился в сухой бороде,

Золотые цикады стрекочут жаре на потребу,

Проповедуй стрекозам искусство ходьбы по воде –

Самый первый этап восхождения к летнему небу.

 

Вырой яму по росту, но прежде исполнить посмей

То, что ты на земле был от века обязан исполнить:

Тонкий саженец новой грозы посади на холме,

Окружив его острыми копьями яростных молний.

 

Будут резкие шквалы поникшие листья терзать,

Будут плотные кроны противиться им всё упорней.

Виноградной лозой разрастётся по небу гроза,

По земле разбегутся её серебристые корни.

 

Щёлкнет огненный хлыст и раскатится гулкая медь,

И лоза над холмом переломится хлипкою тростью...

Ни о чём не прошу, только дай мне успеть рассмотреть,

Как в дорожную пыль упадут её спелые гроздья.

 

элегия для Майи Шварцман

 

Ты устанешь от улиц-жгутов

И застывших фасадных оскалов.

Слишком узкие кольца мостов

Не натянешь на пальцы каналов.

 

Лишь тоска разольётся сильней

Из-под кровель сомкнувшихся сводов, –

От тягучих подводных теней,

До протяжных гудков пароходов.

 

Это жизнь проплывает теперь

Вереницей бессмысленных сводок,

Незаметных весенних потерь

И безрадостных зимних находок.

 

Так слипаются катышки лет,

Так стекаются шарики ртути.

Балерина на ножке-игле

Фуэте свои крутит и крутит.

 

Это время сквозит из дверей,

Из ослепших глазниц маскарадов.

Это смерть проплывает, и ей

Ничего уже делать не надо.

 

элегия для Петра Межурицкого

 

Пусть старцы, видавшие виды,

Расскажут нам, где оно – дно.

Бессмертна моя Атлантида, –

Теперь она с морем одно.

 

Лежат под кирпичною зыбью –

Безлюдных квартир якоря,

Медузы фонтанов, и рыбья

Брусчатки блестит чешуя.

 

На пальце распухшем – колечко,

Но стала рука плавником,

Не вложишь ни корку, ни свечку,

Ни строчку, ни рубль с пятаком.

 

Ни речи не слышно, ни воя,

Хоть жабры раскроешь, хоть рот.

Беззвучно теченье немое

Песчинки куда-то несёт.

 

элегия для Анны Дымковец

 

В гуашных разводах мне чудится Древний Китай,

Точёная кость и стеклянная звонкая небыль

Пергаментных старцев, хранителей облачных тайн,

Верёвочный мост, уводящий в янтарное небо.

 

Мне снится дракон, и огонь на его языке,

И ворон, который слетает на землю, проворен.

Я вижу глаза его медные: в каждом зрачке

Чаинки, как ласточки, вьются меж маковых зёрен.

 

Там поле начертано тушью на каждом зерне,

И листья платанов слепых превратились в ладони,

Там ливни идут босиком по колючей стерне,

И кровью рассветной потеют небесные кони.

 

Сегодня приснился мне призрачный Древний Китай.

Там стебли кувшинок проворно в венки заплетая,

Мелькают прохладные пальцы изнеженных дев,

Струятся тела их, по пояс в прозрачной воде,

И длинная музыка льдинкой над озером тает.

 

наставление птицам

 

Из расколотых яиц

Прорастает травка слуха.

Птицы сделаны из спиц,

Из папируса и пуха.

 

Величавы, суетливы,

Блёстки, трели, переливы,

Шёпот, шорох, шелест, свист.

 

Пышным венчиком из перьев

Плотный воздух взбейте пенно,

Раскачайтесь вдохновенно

На качелях высоты,

Звонкие, как горло горна,

Раскладные, как зонты,

И компактные, как зёрна.

 

Птицы, правнуки драконов,

Мы вас слушаем и внемлем.

Вниз спускайтесь, к нам, на землю,

К нам слетайте: на балконы,

На картины, на иконы,

Или лучше – прячьтесь в кронах, –

Станет каждый сад фруктовым!

 

Клюйте просо, крошки хлеба,

А потом – взмывайте в небо, –

Вам в уютных гнёздах тесно,

Душно вам в древесной тине, –

Вы – пловцы морей небесных,

Гончары блакитной глины,

Слойки солнечного теста.

 

льежская элегия для Наташи Резник

 

Свисали с неба гроздья духоты,

Скрывала свет завеса водяная,

«Я умерла» – так написала ты,

И соврала. Я видел – ты живая.

 

Бесплотен, колыхался как мираж

Размокший город. В паутине трещин

Запутались предметы и пейзаж,

И лишь твои черты – всё резче, резче.

 

Вдруг высветило, словно фонарём:

Мы можем обезуметь или спиться, –

Теперь мы живы. После мы умрём.

Затем умрём, чтоб в жизни раствориться.

....

 

Стихи затихли. Не стихала речь.

Она текла причудливо и споро.

А перекрёсток ранку светофора

Для нас зелёнкой не спешил прижечь.

 

элегия для Бахыта Кенжеева

 

Проще некуда. Выйду на воздух,

пот чернильный стирая со лба –

и мычат раскалённые звёзды,

будто глухонемые гроба.

Бахыт Кенжеев

 

А когда он вплывёт, словно крейсер

В слишком узкую гавань, твой день,

Душ прими, аккуратно побрейся,

Да рубашку почище надень.

 

Расцветёт над тобой хризантемой

Горний мир: синеглаз, желторот.

(Пожелаешь увидеть подземный –

В пешеходный спустись переход).

 

А когда полетишь поневоле,

Козырнут на прощанье дома.

Это чёрное – русское поле,

Это белое – мать-Колыма!

 

Запах снега и запах навоза.

В небе облако – дым из трубы.

 

И мычат раскалённые звёзды

Словно в трюме немые рабы.

 

элегия для Нади Жандр

 

Серебро, лазарет тополей,

Где кровит – там прикладывай вату,

Этот сбившийся в тень, клочковатый,

Самый медленный день на земле.

 

Пустошь неба и гул голубей,

Тонкий пух, пряный клей тополиный,

Солнце полдня свистулькой из глины

Я поставлю на полку полей.

 

Стынут стоны стволов на ветру,

Время полдня и солнцеворота,

О, протяжная жизнь и свобода, –

Только вас я с собой заберу.

 

элегия для Дмитрия Воденникова

 

Дух дышит, где хочет,

Дух пишет, что хочет.

 

Он дышит корицей, гвоздикой, печеньем.

Собою самим сочинённый сочельник,

Он правит пером из отточенной стали.

Что хочет – то пишет, иного – не станет.

Он пишет по новой, таинственной пашне

Позёмкой и почерком птичьим неровным,

Он дышит из трещин печёных каштанов,

Как будто из маленьких чёрных жаровен,

Он греет ладони и пышет в лицо мне,

И падает снегом, и падает духом,

И падает пухом на мех горностая,

Он падает с неба, а я воспаряю,

Как будто бы мы на огромных качелях

Качаясь, проходим сквозь стены панельных

Домов и тоскливые тусклые лампы,

Летим, за собой оставляя тоннели,

Летим, Изнывая прохладным свеченьем,

Друг другу навстречу, затем удаляясь.