Мария Наприенко

Мария Наприенко

Четвёртое измерение № 33 (345) от 21 ноября 2015 года

И бессмысленно сны разгадывать…

Здесь не останется…

 

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины...

Данте Алигьери / Михаил Лозинский

 

Здесь не останется берёз,

Когда зелёных листьев стая

Ворвётся в осень жёлтых слёз

И, на траву не наступая,

Ты выйдешь за пределы рая.

 

Сады протянутся вослед

Рябиной, спелой облепихой.

И ветер выронит сонет.

И запоёт глухарь так тихо,

Что вечность выльется из лет.

 

Под волны зарыдает лес...

Дубы, осины, ели взвоют.

Здесь не останется чудес,

Хотя когда-то ты их стоил,

Как солнце стоит этих мест.

 

И, точно волки по лугам

В холодной предрассветной влаге,

Все музы кинутся к ногам

И разбегутся по бумаге,

По этажам

Минорных гамм...

 

* * *

 

Белых берёз свет

Над темнотой дней.

Сути слов с губ бред

Плач сей Земли всей.

 

Чистых небес синь,

Слабость рифмуй проз!

Не высыхай – стынь,

Капля моих слёз!

 

Ветреный глаз блеск

Возрасту честь дал.

Вечной любви плеск

Смысла судьбы бал.

 

Иосифу Бродскому

 

Для одних это свежескошенная трава или сено; для других – рождественская хвоя с мандаринами. Для меня – мёрзлые водоросли… привязанность к этому запаху следовало, вне всяких сомнений, приписать детству на берегах Балтики…

Иосиф Бродский, «Набережная неисцелимых»

 

Эго старших конфессий. Но Божий превыше суд.

Тебя любит Господь, без скульптур, без икон, без красок.

Протестантской тропой в католический твой приют,

я пришла, изъясняясь на ломаном итальянском.

 

Сан-Микеле твоей Венеции – это рай.

Этот город хранит каждый шаг твой, твой голос носит

по планете, гондолы на волнах качают май –

это ты в колыбели судьбы, это ты, Иосиф!

 

Посмотри на меня через время – откуда знал

ты так много всего, чему здесь – на Земле – не учат?

Как смирение в узких улочках отыскал

и прощением и любовью наполнил звучность

 

этой тихой воды, этих скомканных островков,

где мосты бытия притупляют слепое время?

Ты Венецию слил с темпо-ритмом своих стихов.

Ты остался дышать в ней, безудержно и со всеми.

 

Тяжкий дар – исцелять безнадёжность своей страны,

потеряв навсегда её, на расстоянье жизни

от неё находясь, лишь в Венеции видя сны,

в Петербург уносящие, делая память чистой…

 

О свободе её дыханием говорить –

разве может свобода быть сказочней и прекрасней?

С её мистикой слившись, вдоль берега светом плыть –

«только плакать и петь», что Венеция – это счастье…

 

* * *

 

Любимый, ты знаешь, зима не рождает весну.

От этого холода не остаётся надежды.

И лето штормит только в памяти, а под одеждой

язычески тело скулит, проклиная луну.

 

Мы путаем пост и веселье, мы путаем боль

с прелюдией истины. Не дорожим чудесами.

И больше не верим в них. Мир человеческих воль

горячими пальцами в ад превращаем мы сами.

 

Простудою дует на город обветренный лес.

Мороз надрывает проспектов текущие шрамы.

И март замирает на двадцать девятом числе

и смотрит в тебя февралём, как ребёнок, упрямо.

 

* * *

 

Это было войною с плеч,

Когда нечем друг друга радовать

Там, где ангелов не привлечь

И бессмысленно сны разгадывать.

 

Это плакала моя тень,

Безнадёжная, как распятие.

И дарованный светлый день

Мы совсем не на то потратили.

 

Продолжение пустоты

Это ты,

Во вчера мной встреченный,

Где дыханием сжёг мосты.

И просить уж у Бога нечего.

 

* * *

 

Даже выйди из тела – грехи тебя обличат.

Мир устал – без тебя и давно – заливаться плачем.

Полутонно – как в фортепиано – сверчки журчат.

Только мы – ненасытные – через ступени скачем.

 

Проходи и садись! Разливай по стаканам рай!

Посмотри, как Всевышний тебя от меня отводит!

Научись говорить перед тем, как сказать: «Прощай!»

И любить научись! А хотя – и любовь проходит.

 

Проходи! Проходи! Двери, окна позакрывай,

Чтобы бесы, в соседях сидящие, не проснулись!

Это проводы нашей весны, где танцует май,

Покидая которые, к дому мы не вернулись…

 

Новосибирску

 

* * *

 

Никакая родина другая

Не вольёт мне в грудь мою теплынь…

Сергей Есенин

 

Больше нет таких улиц, уткнувшихся небом в виски

и целующих волосы. Нет таких окон в подъездах.

Никому таких знаний, для каждого взора полезных,

не желаю, но всё-таки самой красивой невестой

я вернусь в этот город, не выдержав смертной тоски!

 

Он бежал по железной дороге объятьями рук

моей бабушки, дедушки преданным, мерным молчаньем…

И друзей нет других, заполняющих воспоминаньем

мою молодость, юность, отчасти став каждым желаньем

моей зрелости, творческих поисков, всяких разлук.

 

Он позднее взрослел без меня, но в тот день фонари

зажигал, как причастную косвенно, благословляя…

Мама верно ждала. И метались дома, вырастая…

Я узнаю его по заснеженным признакам рая.

Ничего больше делать не надо – дыши и смотри!..

 

* * *

 

Это когда больше года не видеть глаз,

Самых родных, а вторых теперь нет на свете...

Это когда вдруг дают тебе «бизнес-класс»

Вместо того, что написано на билете...

 

Это когда полнолуние, ночь в гостях,

Праздник Святых Апостолов, в церкви свечи...

Это зубная боль... Это стыд и страх...

Это когда не хватает поэту речи...

 

Это когда ты, как водится, промолчишь,

Что прилетаешь, но большего нет сюрприза...

Это когда суматоха, а ты стоишь...

Будто бы сесть и поехать должна быть виза...

 

Это всё то, чего не записать на диск...

Не показать в кино... Не купить в подарок...

Стоп. Объявляют: «Посадка. Новосибирск»,

Аплодисменты!.. Небо земного шара...

 

* * *

 

Друг другу надоели так, что боль

О прожитом в разлуке неуместна,

В преддверии чудес скорей полезна.

С поста взаимно любящей уволь.

 

Друг друга изучили так, что взгляд

За километр, в темноте и сзади

Твой взгляд узнает, но приличья ради

Не скажет телу повернуть назад.

 

Друг другом дорожили до того,

Что одиночество нам будет раем,

Пока не станешь ты недосягаем,

Пока в свободе правды торжество.

 

* * *

 

Начать с того, с чего начать

Пора давно. Рояля звуки

Устали сыгранно молчать,

Забыв, как их касались руки.

 

Начать с того, с чего начать,

Следы стерев, недопустимо,

Но мы-то можем наплевать,

Не быть как все, играть без грима.

 

Начать с того, с чего начать

Мешали все, кому мы верим,

Когда тебя ждал в кружке чай,

Звонок, глазок и ручка двери.

 

Начать с того, с чего начать

Рискованно, но и немало.

Лишиться права оболгать

Порывы чувств. Начать сначала.

 

* * *

 

Как город краток, еле уловим.

В духовном гнёте память так предвзята,

Что небо в звёздах кажется пустым,

А каждый, кто здесь не был, виноватым.

Как больно видеть, столько лет спустя,

Что никуда тебя не выгоняли.

И ты – его любимое дитя –

Глаза отводишь, отдаёшь медали

И вновь уходишь, детство пригубив,

Глотая слёзы, заставляя тело

Тебя нести, хоть как-то убедив

Себя, что ты однажды станешь целым.

И всё прощаешь, потому что боль

Сильна не столько, сколько преходяща.

Пока душа поёт фальшиво «соль»,

И музыка не станет настоящей.

 

Тюрьма

 

Ограничена тушью под серостью глаз тюрьма.

Чтоб не дать тебе слова, я первой тебя стыжу.

Так и думала: ты постепенно сошёл с ума.

Нет, мы разные, глупенький: я до сих пор схожу.

 

Нарисованы звёздами на небесах кресты.

Мы под землю уйдём и растаем в голубизне.

А когда я смеюсь, над судьбой своей плачешь ты.

Я-то знаю, чей взгляд ищешь ты без конца в луне.

 

Это будто уже не мы. Выдают глаза

Лишь желание плакать и плохо себя вести.

Дама – не королева – я сразу беру туза.

Я иду от тебя, чтобы веру твою спасти.

 

Мы грешим по закону и молимся на суде.

Безрассудно играем мы роли своих отцов.

Помнишь? Помню, мы вместе тянулись к одной звезде.

Я смиряю тебя с тем, что наша тюрьма – любовь.

 

* * *

 

Наблюдая за всем, как за нами глядят облака,

мимика страстно ревностна.

В воздух хочется крикнуть погромче, как жизнь глубока,

равно как и поверхностна.

 

Растворяется выдумка ночи в приходе зари,

плачется ей метелица.

Замечая, как сонно на ветке грустят снегири,

в нас ностальгия теплится.

 

Прозревая в тисках равнодушного мира тоски,

идолы запорошены.

Далеко так от края сердца, как к нему же близки,

как в эту жизнь не прошены.

 

* * *

 

Берёзовые гнёзда в бирюзе...

Душа, вскочив на сарос до вертепа,

на край выходит поглазеть

на чьё-то небо.

 

Здесь каждый из двенадцати домов

мог быть родным и стать последним.

Сцепленье четырёх углов;

жизнь – их наследник.

 

* * *

 

Этой истиной правит предательство.

И, пока коридор озирается,

в предлагаемые обстоятельства

входит детство и не разувается.

 

Мокрый снег передержан калошами,

и следят по беспамятству валенки.

Маем иволги в яслях взъерошены.

И Меркурий останется маленьким.

 

Потому и молчание – золото,

что приятно смотреть и безвластвовать.

И Сатурн ни серпом и ни молотом

не пугает Поллукса и Кастора.

 

* * *

 

Распятых сосен за окном

бег, ретроградное скольженье.

Прочь от Москвы, гребя дождём,

плыть, уличая в преступленье

молчать, терпеть, переступать

через себя и улыбаться.

Берёзам душу оголять

стволами, с липами мешаться.

На час от света удалён

осенний день. Забитым в холод,

деревьям слушать в унисон

всё уменьшающийся город.

Он так открыться норовит,

но помнит, подливая музе:

октябрь – не время для любви

и жизнь – не место для иллюзий.

 

* * *

 

От пения чужого соловья

в объятьях не тобой открытых окон

какая-то невидимая я

включает свет и в небо смотрит боком.

Она с другими о тебе молчит.

Она тебе другим на адрес пишет.

И говорит тебе, и говорит

о том, что ты один её не слышишь.

 

* * *

 

Тебя не встретит в городе весна,

как ни была б тобой полна она

и сколько б дней нам ни была должна.

Тебя не хочет помнить сердца стук,

но слышится из глаз, из ног, из рук.

Меж нами невозможен виадук.

Тебе не верит радость бытия,

а как цвела, когда была твоя,

когда хотела с нею слиться я!

Меня тебе не презентует юг,

не обернётся, колеся вокруг.

Тебя не любит каждый мой испуг.

Тебя не слышат точные часы.

Душа оглохла, но опять Весы

забрали Солнце с взлётной полосы.

Здесь ласточки твоих не знают нот,

а голос мой их до сих пор поёт,

уже без слов, но и других не ждёт.

Так улыбайся, где бы ни пришлось

найти друг друга, даже если врозь

быть, уповая лишь на встречу вскользь.

 

* * *

 

Эта улица – в сердце её католический храм

так и просится вырваться в прошлое, чтобы не помнить

в ней меня, чтобы новые лица придать именам

и не слышать шагов, доносящихся плачем из комнат.

 

Эта улица к нотам привыкла, как к фазам луны

и вернёт сюда каждого, здесь говорившего с Богом.

Эта музыка выше предательства, слаще, чем сны.

Всепрощения свет благодать разольёт по дорогам.

 

Эта улица ждёт тебя, несколько вёсен спустя,

сколько б поисков жадно душа твоя ни проходила.

Эта улица знает, что ты перед Богом дитя,

что просить может лишь об одном Его: «Боже, помилуй!»