Марина Ракивненко

Марина Ракивненко

Все стихи Марины Ракивненко

И плыл сентябрь...

 

... И плыл сентябрь, и паутина

Гардиной порванной парила.

Дождинка томно и картинно

Ползла по ней, как по перилам,

В пыли переливаясь радужно.

И таял день. А канувшее в лето пекло

Сменила дымчатая нега,

И птицы, словно хлопья пепла,

Заляпали холстину неба.

Деревья брошенными гнёздами

Тянулись вслед. Плела осенняя морока

Канву густеющего мрака,

И облачная катаракта

Луны затягивала око.

И падал, фонарём просеянный,

Полынный дождь. И плыл сентябрь.

 

Из страны моей вавилоновой...

 

Из страны моей вавилоновой

Уезжают любимые люди.

И утраты душ переломанных

Ни в какой не измерить валюте.

И кричим мы на всю Вселенную,

Только крик в океане тонет.

И пространство, поросшее временем,

Между нами вуалью густою.

 

По мосту телефонной трубки

Океан перейти, как блюдце,

Спрыгнуть прямо в любимые руки,

На груди родной задохнуться…

 

Но стареет душа сиротой,

И к плечу бедой не прильнуть.

Подступает тягучая муть –

Постных будней постылая топь.

 

А мы крутим любовь, как скакалочку,

Словно радугу, держим за кончики.

И старушка-Земля вперевалочку

Перепрыгивает через радугу,

Как с уроков сбежавшая школьница.

Только водная гладь подрагивает.

 

Ах, страна моя вавилоновая…

 

 

Исповедь

 

...И было холодно во тьме

Лететь сквозь тот тоннель,

Сродни парению комет,

В земную колыбель.

Я выплеснулась в эту жизнь

(А где-то умерла),

И жизнь пошла меня кружить

В глазах и зеркалах.

Тянулась многими руками

И милостью даров,

А я её пугалась каверз,

Опасностей дорог.

Скучая на её мели,

Я свойствами другого мира

Пыталась этот наделить

И, в ожидании кумира,

Поспешно отводила взгляд,

Чтоб зря не обнадежить,

Рядилась в неприступный лёд

Поверх других одежек

Или влюблялась невпопад,

И гарь любви перегоревшей

Стояла в горле горстью горя.

Наставь, Господь наимудрейший,

Как жить, с судьбой не споря.

Спасибо, что в мякине дней

Ты шепчешь мне шальные рифмы,

Что краска на гитарном грифе

Истёрта пальцами друзей.

Прости, что, мучась укоризной,

Друг другу вновь и вновь

В сердца вонзаем нелюбовь,

Зазубренные жизнью.

И не отдать долгов, увы,

За гам застолий хоровых,

Восторг ночей бессонных,

За запах скошенной травы,

Привяленной на солнце,

За зимний лес в парче,

Метелей хороводы,

За сетку солнечных лучей

На теле сквозь морскую воду,

Дождя веснушки на асфальте,

За то, что выстроен без фальши,

Торжественен и твёрд

Грозы густой аккорд.

Не покидай меня в тот миг,

Когда качнётся мир,

Расступится кромешный мрак,

И я почую, как

Пружиной боль свилась,

Чтоб душу вытолкнуть на волю.

И сердце молния расколет

На два тугих крыла.

 

Коснусь твоей руки...

 

Коснусь твоей руки – ладонь тепла –

Как призрачно-легки сейчас тела...

И близко, за порогом рук душа,

И остаётся только сделать шаг…

 

Как будто в измерении ином,

Закружимся в беспамятстве счастливом.

И, как в немом замедленном кино,

Oпустится волос прохладный ливень.

 

Смыкается твоя душа за мной,

Другой Вселенной рядом – шар земной.

Свернусь в тебе светящимся комком,

Как в лампе со стеклянным колпаком.

 

И просочится в мир неброский свет.

И мы, в сплетенье радостей и бед,

Замкнув его вокруг себя кольцом,

Замрём, судьба в судьбу, лицо в лицо.

 

И будет жемчуг на моей груди,

Как в раковине, спрятан между нами.

И все тобой прожитые дожди,

Прильнут к рукам моими волосами.

 


Поэтическая викторина

Осенняя элегия

 

Ещё остатки прежней красоты храня,

Лес чует, как стареющий артист,

Что эта жизнь уже почти отыграна,

И эта роль уж прожита почти.

 

Наполнены хмельные небеса

Охапкой запахов и хрупким звоном.

А ветер, коронованный босяк,

Врывается хозяином незваным 

В безмолвие берёз, рябин и клёнов

И рвёт на них цветные паруса. 

С весёлой беспардонностью нахала

Каштановое треплет опахало,

Пришпиленное лаковою брошью.

Деревья задрожат прощальной дрожью,

И листья, как листки календаря,

Что только что оторваны от лета,

Помедлив над истомой сентября,

Как птицы в предвкушении отлёта, 

Бесшумно принесут на крыльях дни те,

Что, словно чуть испачканы мелком,

Где осень из кудели облаков

Вытягивает тоненькие нити,

Из них сплетает паутинный невод

И ловит им доверчивое небо.

И этих дней рисунок так нечёток.

Так хочется войти в их полусвет, 

Вкусить округлость желудёвых чёток,

Рассыпавшихся в палевой траве.

Читать судьбу по линиям листа,

Как будто книгу бытия листать.

И, запрокинув голову, скользить

Между ветвей, касаясь их руками,

И прямо в сердце тонкий луч вонзить,

Вальсируя в обнимку с облаками.

Вся светится на солнечных смотринах,

Смущаясь, полнокровная рябина.

Да только солнце, что её ласкало,

И выплеснулось счастьем и стыдом,

Шуршащей ржавчиной к ногам опало.

Ведь бабий век недолог и студён.

А бусины прохладной бузины

Собьются стайкой в шаге от зимы

И что-то светлое начнут наперебой

Нашёптывать приблизившейся к ним щеке,

И клён в мою ладонь опустит золотой,

Как царственную милостыню нищенке.

 

Под завыванье вьюги

 

Меня подхватит ветеp и закpужит.

Послушна и бескрыла, в глупом вальсе

Баpахтаюсь нелепо, неуклюже

В невидимых неумолимых пальцах.

 

И так предрешено капризом танца,

Чтоб, сталкиваясь в круговерти ветpа,

Едва соприкоснувшись, разлетаться

И лишь тянуться лучиками света.

 

А вьюга кpужит, кpужит, завывает

И нас веpнуть дpуг дpугу забывает.

И кpугом голова,

И тёплые слова

Невысказанным комом застывают.

 

Лечу в холодном сумpаке Вселенной,

А сеpдце бьётся пойманным галчонком,

Как будто хочет, вырвавшись из плена,

Оглохшим людям рассказать о чём-то.

 

Но запертые, будто в наказанье,

Мы в раковинах судеб, как улитки,

Из боли, что не выплакать слезами,

Сплетаем свои песни и молитвы.

 

Хоть вьюга кpужит, кpужит, завывает,

И кокон одиночества свивает,

Но музыка жива,

И жизни тетива

Стpуной скpипичной тихо напевает.

 

И музыка, пpостpанство заполняя,

Летит к земле дождём и лёгким снегом,

Как будто Бог свою печаль pоняет,

Pасчеpчивая штpих-пунктиpом небо.

 

И божья гpусть сквозь землю пpосочится,

И, напоив её, взойдёт цветами,

Деревьями, чтоб разглашали птицы

Наречием гортанным божьи тайны.

 

Пусть вьюга кpужит, кpужит, завывает,

Опять на землю холод навевает,

Но новая тpава,

Вступив в свои пpава,

Докажет, что земля не остывает…

 

Подражание Левитанскому

 

И женщина взойдет на подоконник

И станет мокрой тряпкой мыть стекло.

 Ю. Левитанский

 

Заплавилась облатка облаков,

Тая в себе живую воду неба.

А ей в земное месиво дорог

Пролиться бы, в весеннюю неприбранность,

Где день и ночь неутомимый плотник-

Капель – весне сколачивает сцену.

И веток тернии ещё остры,

Но почки раскрывают парашюты,

Чтоб выбросить спасительный десант,

И кажется, что воздух расцарапанный

Залит зелёнкой.

И близится мятежная пора,

Когда стыдлив асфальт в каблучных оспинах,

И кажутся счастливым предсказаньем

Флиртующие шорохи листвы,

И в ритме сердца маются часы.

И лужи поплывут по тротуарам

Материками, чёрные на сером,

Как противостоянье, как гримаса,

Как негатив крылатых облаков.

И женщина взойдет на подоконник

И станет тряпкой солнце протирать.

 

Полнолуние

 

Целовались, обнявшись жадно.

Темноту дыханьем заполнили.

И, скрещённые, как кинжалы,

Лица падали в пропасть полночи.

Растекались под пеной ласк

И друг друга лепили заново,

Долго не открывая глаз,

Чтобы боль вознеслась, как занавес.

Раскрывались колени воротами белыми рая.

И смотрел с высоты то ль напутствуя, то ли карая,

Голый череп луны.

Он был мудр и уныл,

Свет цедил, как алхимик яды.

И в раструбе угла

Изгибались тела

Под его гипнотическим взглядом.

И стояла Любовь, как Смерть,

В белом трауре подвенечном.

А глаза закрывали затем,

Чтоб забыть, что мы вовсе не те,

Кого пальцы и губы искали.

 

Сны старого снега

 

День старился, горбился, слеп.

В тяжёлом тягучем сне

Жался слежавшийся снег

К костлявой скупой земле.

Он чернел от бессилья и гнева,

Словно облако, ночью заласканное,

Видя, как ускользает немо

Всё, над чем он когда-то властвовал.

Бывало, прочертит круг –

И, как зарастающий след,

Открытые раны рек

Залижет шершавый лёд. 

Взбежит по стволу, как зверёк, –

И ветки звенят хрусталём.

Уколами тысяч жал

Забродит морозная брага –

И белый метельный пожар

Раздут в поддувале оврага.

Словно холмик из лунной осыпи,

Сугробом лежал неуклюжим.

Глянет солнце глазами раскосыми,

И хрусталь растечётся в лужи.

И из них будет ветер безбровый лакать

Молоко облаков, 

И, лишившись оков,

Развернётся легко

Голых веток колючая проволока,

Снег от неба, от воли отрежет.

Сквозь сумятицу сумрачных снов

Ему чудился санный скрежет.

Пахло смертью, разлукой, весной.

 

 

У памятника студбатовцам*

 

Памяти отца

 

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Расул Гамзатов

 

Люди в бронзовых мрачных доспехах –

Это мальчики сороковых.

Это девичьи судьбы в прорехах

Да на братских курганах ковыль.

 

А мальчишки любили пломбир

И играли в войну по весне.

И словами: «Дружок твой убит», –

Их крестила война с первых дней.

 

То ли белого света не стало,

Спит Господь ли, господствует бес,

То ли небо на землю упало,

То ль земля поднялась до небес.

 

И девчонки, не знавшие ласк,

Их взвалив на себя среди боя,

Познавали мужские тела.

Может, это зовётся любовью?

 

Обнимать пулемётик трескучий,

Вспоминая, как девичьи руки тонки,

И гадать, когда смерти наскучит,

Как с котятами, с нами играть в поддавки.

 

Пересилили, перемогли,

Победили и эхом беды ли

Всё летят над землей журавли,

Вечно юные, вечно седые.

_____

* Студбат – студенческий добровольный батальон, сформированный в июне 1941 года. В 1999 году возле Харьковского Национального Университета был открыт памятник студбатовцам. Мой отец был последним из них. 

 

Умирая, цветы так отчаянно пахли...

 

Умирая, цветы так отчаянно пахли,

Будто крик о спасении в мир посылали.

Им бы царствовать долго в хрустальных хоромах,

В бархатистом тепле оплывающей пыли.

Им бы веровать в единосолнечность люстры,

В горизонт подоконника.

В моли ослепшей

Увидать бы глазастую бабочку детства.

Но привиделось перед закатом, что близко

Шум толпы травянистой, нагой, многоногой,

Ветер кружит за талию, листья хохочут,

И пчела по лицу гладит лапкой мохнатой.

И в последней молитве глаза закрывали,

Чтоб сквозь сомкнутость век-лепестков не увидеть,

Как распятой жар-птицей забьётся бессильно

Умирающий день – бледный пасынок ночи.

 

Цыганка

 

Пятилучием пальцев пронзаю

Ночи высушенный пергамент

И вплетаюсь в костёрное зарево,

И, как бубен, земля под ногами.

 

Небо – сгорбившийся монах –

Словно в зеркале, стынет в золе.

Может, где-то в иных временах

Я цыганкой прошла по земле.

 

Под смолёной цыганской кожей

Перекатывался озноб

Бубенцов, и в пыли дорожной

Плыл гитарно-скрипичный зной.

 

И хватало огня и воли,

Чтобы с ветром в два голоса петь,

Чтобы кони зарю взрывали,

Чтоб подолом вздыбливать степь.

 

Чтобы танцем тягучим и гибким

Всех обвить, заманить, обмануть,

И, собрав разноцветные юбки,

Задыхаясь, бежать к одному.

 

Я – ядовитая стрела...

 

Я – ядовитая стрела,

Стрела, наполненная ядом.

Я твой покой сожгу дотла,

О сердце чиркнув острым взглядом.

 

Меня пустил лукавый Бог,

Мальчишка пухлый и кудрявый.

И с той минуты каждый вздох

Наполнен сладостной отравой.

 

Но легковесный фимиам,

Переносимый дуновеньем,

Умчится прочь, к другим сердцам,

Тончайший, как прикосновенье.

 

И в кутерьме суетных дней

Я растворюсь прозрачной дымкой.

И только в памяти, на дне

Останусь точкой-невидимкой.

 

Но ветра переменчив курс.

Кружась в печали и веселье,

Ты вдруг опять припомнишь вкус

Полузабывшегося зелья.

 

И будет больше не уснуть.

И время вспять пойдёт по жилам.

Как будто в кровь проникла ртуть,

И, зазеркалив, отравила.

 

Дробясь на части, зеркала

Вернут тебе былое снами,

То разрезая пополам,

То множа всё, что было с нами.

 

Как будто за незримой дверцей

Способно прошлое стоять.

И вот тогда, как нож под сердце,

Войду в тебя по рукоять.