Марина Павлова

Марина Павлова

Все стихи Марины Павловой

1001

 

В историях без смысла и названья:

ни радости, ни горечи, ни зла.

А девочке, что в зеркале  росла,

уже до Пи...фагорова числа

какого цвета мысли и желанья.

Слова и плов – восточная услада.

Который вечер сказки задарма:

ТиВи, метро, осенняя зима,

работа, дом, корица, куркума –

всё по уму, всё правильно, как надо.

 

Ни волшебства, ни таинства, ни страха.

Синдбад, а не пойти ли нам...пешком,

как караван в игольное ушко,

с амурным шилом в сердце и мешком,

чтоб тайное поведать падишаху?

 

Из тысячи одну Шахерезаду

казнит к утру затейник и палач.

Утонет в речке солнце или мяч,

И сколько в колотушку ни фигачь,

Не спят спокойно жители Багдада...

 

Блюз бродячей скво

 

Можно читать по буквам и по слогам,

но никогда не вспомнить «О ком? О чём?»

Скво покидает птицей ночной вигвам,

кинув щепотку соли через плечо.

Девочка-женщина:

– пуганый вор,

– зверёк,

– дурочка,

– выпь,

– не стреляный воробей.

В кожаной сумке рыбой ночной звонок

бьётся под вибровызов чужих сетей.

 

Где-то по морю ходит чудак пешком,

и кокаин иллюзий печёт зрачки,

пахнет закат кокосовым молоком,

и под закатом море шипит почти…

 

Скво, босиком по снегу не убежишь,

устрицу губ сколи костяной иглой,

Перья цветные жги в благодать и тишь,

Пепел скорей развей и ступай домой...

 

Где-то по морю бродит смешной босяк,

Ветер солёно-горький, ракушек хруст.

 

В доме у моря тени допьют сквозняк…

В доме у жизни плачется под лю-«блюз»…

 

 

* * *

 

Вечер срывался паданкой:

«Впусти, впусти…»

Счастье и горе – ладанки

одной горсти.

Выть в голос нынче есть о ком,

и завтра есть.

Спит под нательным крестиком.

Как звать? Бог весть…

Были. Сгорели… Сколько их?

Кругом зола…

Смерть, собирать потерянных

в подол, пришла.

Пчёлы свинцеголовые –

с летка «фюить»…

Хватит молитвослову ли

страниц, словить?

Ключник крестился, вздрагивал.

Закат алел –

райского сада паданки

в седой золе…

 

Воет вьюга...

 

Воет вьюга, стынет горница,

сердце воском оплывёт...

Всё, что молвлено, исполнится.

Ночь, что филин, хорохорится.

Полынью затянет лёд...

 

Веришь людям? Бают разное,

капли с утицы водой...

Аль не грею больше ласкою?

Аль в глаза гляжу с опаскою?

Запах чудится чужой?

 

Что ж... бывай сто лет, повадчивый,

подставляй судьбе лицо...

Бейся, да гуляй на складчину.

Душегубцу будет слаще ли

пить братинное пивцо?

 

Слишком солоны горошины.

Жжёт под сердцем степь-ковыль.

Я тобой, что жребий, брошена...

Щепетильнику, хороший мой,

променял свой сон на быль.

 

Что, Сварожич, смотришь букою –

хлещешь взором по щекам?

 

Воет вьюга... стылой сукою,

Словно боль свою баюкает

По утопленным щенкам...

 


Поэтическая викторина

Время Ч

 

Закат раскрасил город рыжей охрой,

как будто ржа разъела мир насквозь:

и шестерёнки, и земную ось...

«Но время шло, и старилось, и глохло»,

скрипело, суетилось, и неслось,

захлёбываясь вечностью и тленом,

в госпиталях любви лечило пленных

беспамятством, помноженным на злость,

и расставляло крестики умело,

и тени разбавляло светом белым.

Да, время жгло,

и таяло,

и пело,

и...

ночью

с крыши

снегом

сорвалось...

 

Колыбелочка

 

Всё по ГОСТу, всё в порядке: кровь, УЗИ, манту.

Спят устало самолёты в аэропорту,

мирно спят слоны, данайцы, геи и коты –

ни цунами, ни  люстраций, засыпай и ты.

 

Менделеев спит и видит изотопный хром,

и масоны в тайной ложе позабылись сном.

Спит платеженеспособный социальный срез.

Только мышь за батареей – пишет в ФээНэС

 

Не ложись у края, зайка, там подземный hot,

старый Wolf тебя, нимфетка, в Гарвард заберёт.

Спят Porsche и Lamborghini, тачка, и комбайн.

Только птицы так суровы, – что поют Rammstein.

 

Дрыхнут Троя с Карфагеном, спят и Брут и МРОТ.

Деревянная лошадка дремлет у ворот.

Спят подкованные блохи в офисе Левши.

Только рыбы так болтливы, –  хоть веслом глуши…

 

* * *

 

босиком по краю крыши,

ходит время голубком,

где мороженые вишни

стынут, сахарным песком

припорошенные, – снегом

кто-то тихо в землю врос,

чей-то шаг остался в небе,

и рассыпался в мороз …

ветер флюгером пронизан,

наступает времялёт,

а у самого карниза

ангел семечки грызёт...

 

осколки

 

* * *

 

По безударным гласным – несогласным,

Всем сёстрам – по бирюлькам и серьгам,

Весне – дорогу, реки – берегам,

Военным – мира, сексу – безопасность,

Всем гипсовым – по парку и веслу,

Всем девам – непорочного зачатья,

Мне – меж лопаток бабочью иглу,

Тебе – сачок, пенсне, пинцет и ... счастья.

 

* * *

 

двадцать слов тибетской тишины

в жёлтом замусоленном конверте

двадцать от отчаянья до смерти

двадцать от любви и до войны

все слова на буквы раскрошила

в истину вина сухой вины

жду когда в моих остынут жилах

двадцать слов тибетской тишины

 

* * *

 

Ах ты, батюшки, княжий омут!

Да ещё не подтаял лёд,

но девицы без спросу тонут,

в подресничный ныряя лёт

этих глаз. По сердечной кромке

бродят, словно на крестный ход...

Князь, ты им подстели соломки,

что утонет, что огнь сожрёт...

Знать в морозные поцелуи

настигает стрела и...ах...

Да, мне страшно. Я, княже, чую,

что трещит под ногами страх...

 

* * *

 

Ловцу снежинок, сказок и теней

так давит шею шарф, молитва – горло.

Февраль – торговец днями, фарисей,

сожжёт метели ладаном прогорклым.

Здесь святки затянулись на века,

гадать не хватит воска и картона...

И что гадать? Когда наверняка

весну и блажь уже набрал в бутоны

в горшке цветочном сказочный стожар.

 

А в небе, цвета краденого солнца,

летит, летит чужой воздушный шар,

и девочка... отчаянно смеётся...