оволс
думал вдруг живое да вдруг зерно
пригревал посреди листа
а оно разинутое окно
торричеллиева пустота
продувной озон рассухой зако-
пан да вывалился в зенит
и летит невесомостью кверху дно
и звенит своё
извинит
только начинаешь
только начинаешь понимать того медведя –
в сугробе протаяно дыхальце,
ноги-руки почти согрелись,
как – вот!
кот:
шагами охотника в камуфляже,
по-над головой крадучись, ищет-не ляжет.
пахнет дождём, листьями, больше всего землёй,
корой.
лютое кладбище полёвок, лягушек,
вытащенных из гнезда птенчиков.
беру поперёк пуза, укладываю к подушке,
слушаю.
запахи выдыхаются, приручаются на мурчательное,
мечтательное.
котики глазастые, похожи на младенчиков,
говорят, поэтому их и любят женщины.
верить?
снова белое по тёмному, и уже – медведица,
спи, кошенька-мышенька, няшенка-вишенка-хвостатик,
нам до весны хватит
снегу...
утренним апрелем загляну к прабабушкам,
прополю оградку.
держали таких простых-рябеньких
верно, и они. да всё остальное
нет, не другое.
а лето стоптано
а лето стоптано уже,
его подошвы просят каши,
о как ты кажешься вчерашней,
черешенка у гаражей!
да, лето сношено уже.
и с кем-когда оно сношалось –
ничуть не значащая шалость,
и в дождевальном литраже
не отбелить воротничка
опять-зимы, от старших (страшных)
доставшейся вовек донашивать,
до обмелевшего зрачка.
джинсовки рваной облачка,
облатки, скудные одёжки –
раздеться было ли балдёжней!
не растеряша: ни клочка.
линяя в серу и камедь,
пропахло потом, вышло краем.
и я стираю, всё стираю,
забыв из памяти стереть.
В январе
Пойдём смотреть на реку в январе.
На спину серого колючего дракона,
чешуйчатого, спящего, большого,
обваренного холодом. Затоны
полузатёрты снежным наждаком.
Ни голеньких на берегах, ни катерков.
Совпавших губ обветренная кома
застрянет долгой трещиной в ребре.
Помпончики проворных снегирей.
Дракон подслушает озябшие слова,
но не откроет солнечного ока,
не шевельнёт хвостатую метель.
Как ты и я, он прячет летний день
на глубине, где обморочно-кроток...
Где крови скомканная шёлковая лента,
где лодка тонущих от вдоха до коленных
изломов... Хитрый. Мы глядим на острова
и греем руки друг у друга в рукавах.
тилибом
жили-были... жили-били,
жили-пили/пели/выли
сосны-ели, топи-мели,
еле-еле кашу ели
стыли-спали
с молоком
сели-встали
так о ком
небылицы?
лица.
были?
рамы мыли.
были-сплыли...
я ли – ты ли...
мы ли – или?..
мскв
москва – бисквит,
раздавленный со сна:
осколки ловкости, отскок, оскал!
блесна
ловцом уже закинута в мускат,
по-лягушачьи – ква! – хватаю:
к вам, все-в-сад;
и пальчик в дырочку из детского носка
в полоску, розовый, глядит.
москва-москва,
москит, кусающий мозги.
москва – весна?
В Афинах розовых
«В Афинах розовых дома – стихи. Заметила?
В них камешки неравного размера
друг к другу жмутся, чудом образуя
и стены, и карнизы, и проёмы –
оконные, дверные, слуховые –
таких воздушных ровных очертаний,
что вздрагиваешь каждый раз, не веря,
и улыбаешься одновременно… Не вдвоём, но
и не совсем уж врозь мы любим сами
словцо прикладывать к словцу: вдруг прирастёт и
пошевельнётся, и пойдёт гулять, и вынет
счастливую монетку… Неразумно,
но как легко! Покатится по кругу –
за край небесного ковра. Ни зги, ни трещины…"
Так мы порою пригнаны друг к другу,
ночной. Лукавый Одиссей, горячий грека.
граффити про запас
грунтовок, натяжений.
голубей.
что про неё – то линии и тени.
транзитом день,
нехватка сновиденья,
плацкарт ночей.
но чей?
но ври,
что каждый – о тебе ей.
© Марина Чиркова, 2020–2022.
© 45 параллель, 2022.