Любовь Фельдшер

Любовь Фельдшер

Четвёртое измерение № 25 (445) от 1 сентября 2018 года

Заглядываю в старые дворы…

* * *

 

С утра всё валится из рук,

И не поймёшь никак:

Ещё вчера – твой лучший друг,

Ну а сегодня – враг.

Нас что-то сблизило на час,

А мнилось – на года.

И приключалась ведь не раз

Такая ерунда.

…Потянется цепочка дней,

Бесцветных и пустых.

Как трудно жить среди людей!

Ещё трудней без них.

 

Париж

 

Ты всё твердишь мне про Париж,
А мне он ни к чему.
В окне я вижу скаты крыш,
Плывущие во тьму.

 

В любимой чашке кофе мой

Дымится и пьянит...

Музейных экспонатов строй

Меня лишь утомит.

 

Могу я думать без конца

О тех, кого уж нет,

И вспоминать глаза отца,

Их уходящий свет.

 

Он не увидел ни Париж,

Ни Лондон, ни Белград.

Любил вот эти скаты крыш,

Плывущих на закат.

 

Сейчас бы рядом с ним стоять,

Глядеть на луч вдали...

И так друг друга понимать,

Как только мы могли.

 

* * *

 

Тетрадка в линейку и ливень косой…

Дощатый – для свадьбы – настил у соседей.

И я у окна с расплетённой косой,

И мама с работы никак не приедет.

Мне так опостылело слово «обед»

И это томительное безнадёжье…

Я там проведу ещё несколько лет

Среди одиночества и бездорожья.

И вовсе не странно теперь, что росли

Недетские строчки из детской печали.

А дни, как прохожие, медленно шли,

И что-то несбыточное обещали.

 

Шкатулка

 

В потёртой шкатулке хранится добро,

давно я его не носила:

тускнеет любимое мной серебро,

а золото я не любила.

 

Кольцо и цепочка, ажурный браслет,

а рядышком с ними, в обнимку, –

такой же, но только дешёвый комплект,

присмотренный как-то у рынка.

 

Серёжки зелёные под малахит,

колье из кораллов – от мамы...

что раньше блестело, уже не блестит

и выглядит горкою хлама.

 

Открою, достану, примерю, скажу,

что повод найдётся, возможно...

и снова вздохну, и в шкатулку сложу

растерянно и осторожно.

 

* * *

 

Я тающий снег подносила к лицу,

Скрываясь во дворике тесном.

На юге зима подходила к концу,

И было мне жить интересно.

Сейчас одинаковы ночи и дни,

Но в памяти что-то осталось.

Дыхание влажного марта верни

И снега весеннего талость!

Я помню и вкус его, и аромат,

И снова по мокрой аллее

Бреду обречённо, бреду наугад,

Тебя и себя не жалея.

 

Той порой…

 

Той порой кабинетом служил мне сарай –

папа там приспособил и стол, и скамейку...

уголок вдохновенья, мой творческий рай:

приходящая кошка да медная лейка,

мешковина колючая в пятнах лучей

раскалённого солнца, и запахи сада,

банки с высохшей краской, и связки ключей,

и шершавые доски от старой ограды.

Иногда забегала подруга туда –

поделиться стихами и новой любовью...

а ночами во снах мне являлась звезда

и шептала, что всё это – лишь предисловье.

 

* * *

 

Зелёная ветка качнётся,

И тень пробежит по стене.

Забытое чувство очнётся

И вдруг всколыхнётся во мне.

Как стёртая надпись на книге:

Не вспомнить уже – от кого...

Но эти внезапные миги

Ценю я превыше всего.

 

Прогулка

 

Наплывают они из былого,

Потерявшие цвет облака.

Ностальгия – красивое слово...

А по-нашему проще: тоска.

 

Как пустынно и как одиноко!

Кто бы душу мою обогрел...

И опять предлагает Набоков

Пережить его мнимый расстрел.

 

И опять к обезлюдевшей даче

По дороге, размытой дождём,

Я иду рядом с Буниным – плача

Вместе с ним, но о чём-то своем.

 

Вот и легче, и боль отступила.

Хочешь кофе? – тихонько спрошу.

Где была, у кого я гостила –

Может быть, как-нибудь опишу.

 

Старые дворы

 

Заглядываю в старые дворы

Сквозь листья, заслонившие ограды.

Заглядываю в старые миры,

Как будто мне припомнить что-то надо.

 

Когда-то я их видела уже:

Велосипед с поломанной педалью,

Балкон в цветах на третьем этаже,

А ниже – тот, что занавешен шалью.

 

И кошку в окруженье голубей,

И женщину в оранжевой жилетке...

Уйду от этих бликов и теней,

И снова за спиной сомкнутся ветки.

 

Но облегченье странное придёт…

Покажется: в таком дворе забытом

Моя родня по-прежнему живёт,

И девочка с мячом бежит по плитам.

 

* * *

 

Верните мне тех, кто ушли

По гулкой осенней аллее,

Где листья летят, пламенея,

И небо темнеет вдали.

Прошу я – верните мне их,

Любивших и даже предавших…

Как ветке без листьев опавших,

Мне пусто без них.

 

* * *

 

Немодно одетые женщины

В текучей толпе городской

Проходят, никем не замечены,

Дорогой своей вековой.

 

Пытаюсь представить их давними,

С задорною искрой в глазах,

С талантами, сызмала данными

И не превращенными в прах.

 

В шелках, на ветру переменчивых,

С орнаментом листьев и птиц...

Но станцию вижу конечную

И тусклые пятна зарниц.

 

И корни волос непрокрашенных,

И сумок потёртых бока –

Приметы желаний погашенных,

Растаявших, как облака.

 

И странно, что в срок, мне положенный,

Я с ними сольюсь до конца,

И буду брести за прохожими

С пустым выраженьем лица.

 

* * *

 

Что делать с весенней безудержной силой?

Её бы, как платье, примерить к судьбе.

Но то, разноцветное, я износила,

А в новом наряде не нравлюсь себе.

Все ближе мне пасмурность и приглушённость.

А волны лиловых и красных цветов –

Всего лишь намёки на ту отрешённость,

Что в сердце живёт и не требует слов.

 

Памяти Николая Рубцова

 

Заброшенность, отринутость, забытость.

Прогнившие крылечки у домов.

Сегодня он – посмертно знаменитость,

Певец печали Николай Рубцов.

 

А для меня он странником по росам

Бредёт и улыбается лугам.

Котомка за плечами, лёгкий посох

Да птиц вечерний неумолчный гам.

 

За ним я тенью следую незримо,

Припоминая то, что там, вдали

Оставлено навеки и любимо,

Как любят поднебесье журавли.

 

Его душе доныне нет покоя.

Гонимый не излившейся тоской,

Он говорит о жизни нам такое,

Чего не скажет нам никто другой.