Любовь Фельдшер

Любовь Фельдшер

Четвёртое измерение № 28 (412) от 1 октября 2017 года

Я вернулась к стихам...

* * *

 

Кафе – причудливый мирок,

иллюзия уединенья…

в людском потоке островок

бесед, молчанья, вдохновенья.

 

Под нависающей листвой

или у крепости старинной,

оно душе сулит покой

в пределах паузы недлинной.

 

Здесь роль у каждого своя:

с пирожным эта, тот с газетой,

и по соседству с ними я

с блокнотиком и сигаретой.     

Сижу и думаю о том,

что на дорогах всевозможных

кафе – мой постоянный дом,

а где другой – ответить сложно…

 

* * *

 

Заиндевевшее окно –

музей мой первый, несравненный

в безвестном уголке вселенной,

покинутом давным-давно.

 

Светились на стекле тона

от белого до голубого,

и выразительнее слова

была кристаллов глубина.

 

Там птицы, звёзды и цветы

таинственно переплетались,

но безымянными остались

шедевры хрупкой красоты.

 

Пришла пора сознаться в том,

что в галереях знаменитых

я всё грущу о незабытых

картинах, таявших потом.

 

* * *

 

Я вернулась к стихам. И блокнот в моей сумке на случай…

Как придут – запишу, пополняя заветный запас.

Столько лет утекло! Глубже дышится, видится лучше,

И, как прежде, горит огонёк, а казалось – погас.

 

Он остался в душе, как и всё, что любимо и близко.       

Чашка кофе в кафе, где уютно и тихо вполне.

И придёт она вновь, из далёёкого детства записка,

И о чём она будет – пока что неведомо мне…

Я вернулась к стихам. Всё равно что домой возвратиться –

И вдохнуть, замирая, полынную горечь земли.

…Там холмы и колодцы, и памяти белые птицы

Растворяются в небе, как аисты и журавли.

 

Не узнают родные мои о моём возвращенье,

Но склонясь над могилой и волю давая слезам,

Попрошу у них всё же за опозданье прощенья

И скажу: «Наконец, наконец я вернулась к стихам…»

 

* * *

 

Я полюбила авангард.

А прежде был мне чужд и скучен

Изломанных квадратов ряд

И красный цвет, как перец, жгучий.

 

Не объясню я и теперь,

Что там в углах холста клубится...

Но стали ликами потерь

Разъятые на части лица.

 

Жизнь, как струна, обнажена.

Идёт неравный поединок.

 ...Всё дальше тихая страна

 Ночных туманов и кувшинок.

 

* * *

 

Танцевальные вечера…

Мне до школы два километра.

Я спешу, я бегу против ветра,

Снегопад начался вчера.

 

Папа с мамой ушли в кино.

Мне б вернуться до их прихода –

Ограниченная свобода

Угнетает меня давно.

Посвист ветра, волненье, бег.

Как горят на морозе щёки!

…Приготовлены все уроки,

И следы заметает снег.

 

* * *

 

Блеснёт в ночи стихотворенье,

а утром – как вода в песок...

не радуют ни слух, ни зренье

невнятные наплывы строк.

 

Но впопыхах не уничтожу –

прощу ему убогий вид:

туман рассеялся, и всё же

то, что болело, не болит.

 

* * *

 

Что делать со стихами прежними

в колечках тающего дыма?

их можно с ношеной одеждою

сравнить: она была любима…

и вот лежит в шкафу, заброшена,

смущая цветом, силуэтом…

но как расстаться по-хорошему

и после не жалеть об этом?

 

* * *

 

Шесть лет любви – такой был срок…

Мгновений хрупких ожерелье,

Свободы призрачной глоток

И горьковатый привкус зелья.

А есть ли сроки у любви?

Трепещут листья в лунном свете.

…Зови меня, всегда зови

И окликай, как этот ветер.

 

* * *

 

Перевожу, перевожу...

Держу в ладонях чью-то душу.

А вдруг я главное нарушу:

Не там смолчу, не то скажу...

 

А может, это и не речь,

А шорох листьев, бархат ночи,

И нужно словом пренебречь,

И только их оставить в строчках...

 

* * *

 

Мне во сне померещился город один,

Где мы любим наивно и свято, –

Нам ещё далеко до морщин и седин,

И за счастье не названа плата.

 

А в реальности всё совершенно не так –

Не с кем вспомнить, хотя не забыла...

И могилу твою не увидеть никак,

Да и разве утешит могила...

 

Прошуршала листва, просияла звезда,

Дальний свет её медленно тает.

И сегодня я знаю: со мною тогда

Было то, что так редко бывает.

 

* * *

 

Помню клочья тумана на ветках

и нестойкой зимы гололёд,

и разбавленный кофе буфетный,

и с прокуренной лестницы вход,

стол в редакции скучной газеты,

стук машинок за тонкой стеной –

испарившейся жизни приметы

из копилки моей дорогой.

 

* * *

 

Мы сегодня читаем по кругу стихи,

Вспоминая осеннюю вьюгу

Там, где листья легки, – там, где парки тихи,

Там, где осень – поэтов подруга.

 

Есть какое-то хрупкое таинство встреч

И особость душевного склада.

И сияет над нами высокая речь

Золотистым огнём листопада.    

 

Разлетимся потом по воздушным путям,

Но не вместе, а поодиночке.

Будут волны шуметь, будет море роптать,

Голоса заглушая и строчки.

 

И мгновенно очнувшись от радужных снов,

Сердце ровно, как прежде, забьётся.

И хрустальная башня любимых стихов            

На осколки стекла разобьётся.    

 

* * *

 

Туда бы вернуться, где было так славно,

Влюблённо, отчаянно и своенравно, –

Билет заказать, улететь.

Но что-то смущает, но что-то мешает,

Смятенье в решенье упорно вплетает:

– Ты только попробуй посметь!..

 

Ведь знаешь сама, объяснений не надо:

Былая отрада покажется адом,

И странной причудой – порыв.

И сразу придется – как можно быстрее –

Обратно лететь, проклиная идею,  

Едва чемоданы открыв.  

 

* * *

 

Грандиозность симфоний… она мне чужда,

Хоть и слушаю, правду скрывая.

Где вы, чёрной пластинки живая слюда

И с грустинкой поющая Майя?

 

А потом – Адамо… и метет снегопад,

И подруга приходит некстати,

И студенческий быт, и на сердце разлад

От случайных горячих объятий.

 

Там пьянит Окуджава, Высоцкий хрипит…

В закоулках души бродит эхо

Отшумевших ночей, где гитара звенит,     

Где минута – от плача до смеха.      

 

Мир без прежних кумиров печален и пуст.  

В нём безлико, прохладно, беззвёздно.

Для симфоний – величие залов и люстр…

Что ж, менять предпочтения поздно.