Соседи
К встрече с ушедшими я не готова...
Всё же их тени находят меня.
Жили когда-то здесь Мирра и Лёва –
Наши соседи, почти что родня.
Та же черешня густеющей тенью
Вновь накрывает заброшенный двор.
Мирра на кухоньке варит варенье.
Лёва заводит со мной разговор.
И розовеет на блюдечке пена –
Первая проба с холодной водой.
Чёрные рамочки фото на стенах.
Ветки в окне – и фарфор голубой.
Я прохожу этой улицей узкой
Мимо заржавленных старых ворот.
Слышу их идиш, румынский и русский:
Речь вперемешку, как речка, течёт.
Нежное облако в небе клубится.
Сентиментальность давно не в чести.
Не с кем мне вспомнить любимые лица...
Вряд ли удастся могилы найти.
Сёстры Бэрри
Из приоткрытой двери
Струится слабый свет.
Поют мне сёстры Бэрри,
Их слаженный дуэт...
И я бегу в то лето,
Где живы все и всё,
Где вертится кассета,
Как мини-колесо.
На ней поют они же,
И те же голоса,
Спустились тучи ниже:
Обещана гроза.
Она и вправду грянет,
И ярко полыхнёт,
И нас по океану
Фортуна разнесёт.
Ну а пока так мерно
Стучит по веткам дождь!
Поют мне Клэр и Мерна...
Как в детстве – та же дрожь.
Книги на идиш
Они на полках застеклённых,
Вдали от прочих наших книг,
Хранили тайны обречённых,
И был чужим мне их язык.
Рассыпалась библиотека...
Мне их спасти не удалось.
Но иногда я слышу эхо
Невнятных стонов, тихих слёз.
И буквы стёртые кружатся
Передо мною без конца...
Нет времени в них разобраться,
И не спросить уже отца.
* * *
Окраина прильнёт к душе
Строением пятиэтажным...
И всё, что кончилось уже,
Вернётся вдруг и станет важным.
Сирени белой лепестки,
Дождя нечаянного всхлипы,
И русло высохшей реки,
И ждущие цветенья липы.
С подругой выйдем на балкон,
Где книги старые и утварь.
Наш разговор прогонит сон,
И я с трудом усну под утро.
Пригрезится, что никуда
Отсюда я не уезжала.
И вспыхнет надо мной звезда –
Та, что и в юности сияла.
* * *
В желтовато-коричневой гамме,
Излучающей мертвенный свет,
Возникает оно пред глазами, –
То местечко, которого нет.
То ли в Польше, под Краковом где-то,
То ли за бессарабским холмом,
Обожжённое солнечным летом,
Охлаждённое первым снежком.
К рынку тихо стекаются люди
Мимо дома с потёртым крыльцом...
Этот мальчик вихрастый, он будет
Кем-то близким мне – может, отцом.
Может быть, он везучее прочих,
Обречённых на верную смерть...
И опять я прошу его очень
Только ради меня уцелеть.
* * *
Листва на тополе проклюнется.
Взойдут чабрец и зверобой...
Так травы пахнут только в юности –
Любовью дерзкой и бедой.
Потом придёт пора несмелости,
Боязни опыта и слов.
Так травы пахнут только в зрелости,
Благоухает их покров.
Всё ближе с осенью свидание.
Июльским солнцем выжжен луг.
Так пахнет лишь трава прощания,
Полынь – она трава разлук.
Пауза
Всё, что хочу ещё сказать,
Пока не сказано.
Но закрывается тетрадь –
Приходит пауза.
В ней колкость выжженной стерни
И тени прошлого,
И серого ненастья дни,
И дни погожие,
Невнятные обрывки снов,
И ночь отчаянья...
Я так боюсь её оков,
Её молчания!
Плыву я, не касаясь дна,
Её глубинами.
Как жизнь, короткая она.
Как вечность – длинная.
* * *
Разве это она,
износившая белое платье,
погасившая сотни
когда-то пылавших свечей?
Как тихи разговоры её,
как прохладны объятья,
и затерян в траве
её узкий и мелкий ручей...
А заглянешь в глаза её –
с жалостью встретится жалость,
опускает ресницы,
укутавшись в серенький плед.
Это всё, – я спрошу у неё, –
это всё, что осталось?
Но любовь промолчит
и оставит открытым ответ.
* * *
На фоне города вечернего
В гирляндах тающих огней
У слов особое значение,
И жизнь уютней и теплей.
Уже в кафе пустеют столики,
И голосов смолкает хор.
Течёт на горечи настоянный
С подругой тихий разговор...
Пусть всё не так сбылось, как виделось,
И растревожена душа.
Зато какая встреча выдалась!
И как беседа хороша...
А после улочкой изученной
Домой идти не торопясь.
И уповать на волю случая:
Быть может, он отыщет нас.
© Любовь Фельдшер, 2019.
© 45-я параллель, 2019.