Лера Мурашова

Лера Мурашова

Четвёртое измерение № 2 (386) от 11 января 2017 года

По последнему краю

Осенние цветы

 

Зачем цветут осенние цветы?

Им времени отпущено так мало.

Они, как музыканты у вокзала,

нам дарят миг прощальной красоты.

 

Порядок строгий хризантемных игл,

лучей астральных хитрая небрежность

родят в душе болезненную нежность,

приятие нам непонятных игр.

 

И в увяданье тоже есть восторг,

и час тоски бывает странно светел,

уносит годы времени поток,

как лепестки цветов уносит ветер

 

осенний, влажный, пахнущий дождём,

грядущим снегом, стужей повсеместной…

Но наша мимолётность так чудесна,

когда мы смотрим на цветы вдвоём.

 

Инь плюс ян

 

человечество – инь плюс ян...

ярославна минус иван.

Сергей Сутулов-Катеринич

 

Человечество – инь плюс ян,

микрокосм – только я и ты.

Исчезает любой изъян

в складках ласковой тесноты.

 

Человечество – это крест,

невозможность побыть вдвоём.

Не хватает укромных мест,

проницаем дверной проём.

 

Человечество – это мрак,

сон, мифический карнавал.

Ты придумал, найтись нам как –

кроки строками рисовал,

 

рифмовал, выходил в астрал,

уставал, уходил в запой.

Шар земной невозможно мал,

человечество – разнобой,

 

генератор случайных числ,

покрывало индийских май...

Звёзды зреют, и воздух чист –

улетаю – успей, поймай!

 

* * *

 

Э. К.

 

У кого-то в доме муж – Муз,

у кого-то рядом пёс – друг,

кто-то стонет от постылых уз,

кто-то стынет от невзятых рук.

 

А над городом завис циклон,

их за месяц уже было – три,

и со всех-то с четырёх сторон

шепчет: «Сердце на замок запри,

 

душу живу посади в клеть,

а глаза стреми всё вниз, в пол!

Не тебе открыто смотреть

и разглядывать другой пол.

 

В старом городе, где ветра вой,

быть соломенной тебе вдовой,

в новом доме, что на самом юру,

быть монахиней тебе – в миру».

 

Бесснежное

 

В декабре отменили зиму, 

не спустились с небес снега, 

не надели белую схиму 

безнадёжные берега. 

 

Отказали нам всем в прощенье, 

в отпущенье былых грехов, 

в возрождении, в ощущенье 

шевеленья внутри – стихов. 

 

Если надобно, Авва Отче, 

онемею и замолчу. 

Пусть мой путь будет всех короче, 

только тех не гаси свечу, 

 

без кого этот мир – пустыня, 

без кого не прожить и дня. 

Да смирится моя гордыня, 

да услышит Господь меня. 

 

Дай им, Господи, счастья – даром, 

улыбнись им на небеси –

Ольга, Дарья, Иван, Варвара –

защити, сохрани, спаси!

 

* * *

 

Я тебя дочитаю до самой последней строчки,

до тире, до точки, до тающей запятой.

Я тебя узнаю в любой, любой оболочке,

не обманешь притворною немотой.

 

Ты со мной говорил – ветром в поле, ромашкой в букете,

громом с неба спускался, грибным осыпая дождём.

Стуком палки по рёбрам унылых и пыльных штакетин,

дробью дятла в лесу говорил мне – Идём!

 

Я стремилась на зов, как на дудочку крысолова,

закрывала глаза и видела – письмена,

засыпала в зарослях болиголова,

и летала, и пела одна.

 

Мне ль тебя не узнать, о мой брат, ясноликий дервиш!

Темноглазый странноприимный пророк и лжец.

Ты свободную птицу насильно в сетях не удержишь,

знаешь – плохо поётся среди золотых колец.

 

Просто сяду в твои никому не грозящие руки,

просто зёрна возьму, и пойму, что вернулась домой.

То, что было внутри, перевесило то, что снаружи,

стала песня – дорогой, а слово – скобой и судьбой.

 

Вечная тема

 

Под кривотолки

дремлют на полке,

на узкой лавчонке,

парень с девчонкой.

 

Переплелись 

так, что ни в жисть

не отличить,

где чья рука.

За окном моросит

слегка.

 

Всё происходит в душном плацкарте,

в точке, на карте

не именованной…

Это не ново, но,

тётенька, взглядом их не буровь,

может быть, всё же – любовь?

 

Куриный бог

 

Привязал меня к земле, приковал,

лёгкой тяжестью на шее повис.

Плоский камешек размерами мал,

но, как якорь, притянул меня вниз.

 

А ведь я летать умела уже,

и с планетой распрощалась почти.

Возле моря на прибойной меже

кто тебя мне подложил на пути?

 

Птицей Божьею жила, как сказал,

не вила себе гнезда на века,

знала – мир наш ненадёжный вокзал,

всё здесь временно, транзитно, пока.

 

Только вдруг под моросящим дождём

клевер капельками крови пророс.

Хоть полвечности ещё украдём,

но ответа не найти на вопрос.

 

Гальку с дырочкою подарит прибой –

вдень шнурок и не снимай никогда.

Мне, куриный бог, надёжней с тобой.

Оборвёшься – и взлечу из гнезда!

 

Пятница

 

Ю.

 

Мне тебя послали напоследок,

чтоб смогла понять хоть что-нибудь.

Скоро птицам с облетевших веток

в неизбежный отправляться путь.

Скоро отплывать и нам с тобою.

Сломан компас, на море штормит,

а сирены не поют, но воют,

заглушая вздохи аонид

 

Скоро, скоро… Хорошо, что вместе.

Миром правят морось и туман.

Молча медлит, будто ждёт известий,

не даёт команды Капитан.

Мы его с тобою не торопим,

слушаем, как плещется вода.

Мы к причалу шли по разным тропам,

а теперь, обнявшись, ждём, когда

в череде божественных сумятиц

радугою вспыхнет горизонт.

 

Ты сказал, я лучшая из Пятниц,

мой седобородый Робинзон.

 

Не шекспировский не сонет

 

Вновь среди белизны

Лягут чёрные строчки.

Г. Я.

 

Оставь меня, но только не совсем.

Пусть музой будет для тебя другая,

пусть стану я никем, как Полифем

кричал когда-то, боль превозмогая.

 

Забудь меня, как василёк в пыли,

что из букета выронен небрежно,

и удались, лишь голос дли и дли,

пока я вяну в колее тележной.

 

Я отпущу – в любовь, в запой, за край,

развёртывай дороги длинный свиток.

Ты – Крысолов, на дудочке играй

и увлекай безумных неофиток.

 

Есть лишь одна соперница – с косой

до пояса, с глазами цвета ночи…

В конце времён зима всегда весной

оборотится волей чёрных строчек.

 

И хлынет кровью талая вода.

Не уходи в затишье навсегда.

 

По последнему краю

 

Отгоревшей до шрама мечтой

ты остался на сером перроне.

Не о том я грущу, не о том,

не о том моя душенька стонет.

 

О последнем приюте пора

нам с тобою задуматься, друже.

Меж мирами в прореху ветра

задувают, и путь наш завьюжен.

 

Жизнь вначале добра и щедра,

а в конце так бездарно-недужна…

Помнишь, мы говорили вчера:

ничего Там земного не нужно.

 

Что предъявим? Стихи и детей?

В промежутке меж адом и раем

объясним ли, и чем оправдаем

бесконечность грехов и страстей?

 

Отгорю, отболю, отлюблю,

но, покуда жива и летаю,

я тебя от беды отмолю,

проходя по последнему краю.