Все стихи Лауры Цаголовой
* * *
А снег под ногами теперь уже не скрипит.
Размокшую землю вращает по часовой
последний романтик, что за зиму не убит,
последний синоптик планеты пороховой.
Последний свидетель, закрывший глаза своим.
Своих приструнили посулы пурги большой.
Свои причитали: «Да что же мы всё стоим?!»
Но ветер паясничал: «Это же хо-ро-шо!»
А снег под ногами не станет следы хранить.
Темнеют сугробы, как сорванные бинты…
Он в самом начале не выжить хотел, а жить,
как саженец неба, в которое смотришь ты.
Но время решило иначе, ему видней!
Все сны перемирий оплачивались с лихвой.
Остаться последним, наверное, тяжелей,
чем траурно таять на линии фронтовой.
А снег под ногами – раздробленная вода.
Идёшь по нему, как по морю Ученик…
Идёшь, чтобы выйти и ясно понять – куда,
когда тебя встретит вербами материк.
2017
Баллада о неизвестном
Пока выискивает смерть
среди живых его усталость,
он постарается успеть
запомнить то, что оставалось
всегда, в любые времена,
из довоенного «когда-то»…
Пока пасхальная весна
на кроткой родине солдата
ждёт не дождётся письмеца
с той стороны, где мир непрочен,
вздыхает мама «весь в отца!»
и «живый в помощи» бормочет.
А зайчик солнечный дрожит
на занавесочке воздушной.
А мальчик маленький лежит,
и вырастать ему не нужно.
Пока выискивает смерть
на ком сегодня отыграться,
он молит Бога потерпеть,
он чёрта просит не цепляться.
А под ногтями соль земли…
А пулевое чуть дымится …
Ещё бойца не погребли,
не окунули остудиться
в непродыхаемую муть,
ветрами стёганую сушу.
Не позабыл бы зачерпнуть
хранитель праведную душу!
Благословил бы замполит
новорождённого героя!
А мальчик маленький лежит
на необъятном поле боя.
2017
* * *
Л. Губанову
Будет однажды разгадана
вся моя тайная жизнь:
пальцы святого Анатома –
ангела для укоризн
вскроют опальную музыку,
мысленных струн торжество:
всюду узлами (не узами!) –
это моё волшебство.
Всюду штормящими нотами
обезображена гладь…
Знать бы, какими свободами
было крамольно страдать.
Знать бы, которую истину
ополоумила ложь.
Каждому вздоху – по выстрелу
в сентиментальную дрожь.
Каждому взгляду – по тлению
битых в затмениях лун…
Все поднадзорные гении
знают свой судный канун.
В час, когда высь полновластная
изобличает тоску, –
ангел,
поставив
на к р а с н о е,
Душу приставит...
к виску!
Вальс осаждённых
Поделит голод,
на карамельки лёд.
Бессильный Город
облюбовал налёт.
Потёмки сказки,
разрывы бороздят.
Скрипят салазки…
А по кому скрипят?
В поту продроглом
любые «против» – «за».
Закрой-ка окна,
как мертвецам глаза!
Коптит буржуйка.
Жива ещё. Пока…
Тоску пожуй-ка,
не изводи пайка!
Где святки-гладки,
пустого места нет.
А мы – в остатке
на весь Небелый Свет.
2017
Вопрос
Что есть Высота?
Индульгенция с видом на Небо?
Когда всепрощением переполняются сны,
Когда можно втиснуться в очередь жаждущих хлеба
У Божьей пекарни…
Испробовать мякоть весны
И НЕ осознать, что щедротами долготерпений
Усталый Спаситель пытается выгадать час
На слёзную радость, на лица в киотах прозрений,
На то, что таила финифть подсознания в нас.
апрель 2007 года
Восемь взмахов к безмолвию
В. Шукшину
Отпустите бойца в наспех вырытый сон.
Протрубите отбой первым комом утраты.
Раскрошите тоску на помин для ворон:
пусть отведают быль свежей горечью даты.
Медный колокол бьёт тяжесть выслуги лет,
да ветрами гудит злой молвы скоротечность.
Пригубите с утра недопитый рассвет
краткой прозой глотка…
по мою…
человечность.
Встреча
Мозаика тончайшего стекла
мне Неба давний лик напоминает.
И надо мною прошлое витает.
И в лике том уже растворена
моих молящих губ неосторожность.
Отчаянного взгляда глубина
отражена… Какая невозможность
того, что я была, была, была!
Тогда с Тобой, послушницей-подругой…
Я помню звуки, запахи, места,
трагическую насыпь полукругом
у наспех завершённого Креста…
Я помню всё. И я спешу понять
в Твоём, случайно узнанном портрете:
спустя все эти скорбные столетья
нам вновь дано друг друга потерять?
1983
Гадание по линиям ладони...
Что тебе эта давняя тяга к побегам?
За мечтами – полно изумлённых птенцов:
– Здесь не так, как спалось!
Мы застигнуты Небом,
По молитвам наотмашь святых мертвецов.
Нам открылись пути, но маршрут подменили
Кольцевые огни предполётных растрат.
Здесь – не нам суждено… Здесь не нас окропили
Эликсирами звёзд – несгораемых дат.
Что тебе эта боль? Будто смерть под наркозом,
Будто быль на «ура» знает небыль на «пять».
Будто, если прошить Oдиночество прозой, –
Станет чуть невесомее роскошь летать…
Что тебе эта ложь?..
23 января 2007 года
Донская бессонница
Здесь всё ещё заоблачны просторы,
и камыши хрустальны на заре.
Ночами деревянные опоры
скрипят былины сонной детворе.
Столетний дом в нахлебниках у неба:
свисают звёзды с пыльных черепиц.
Подковы счастья маятник нелепый,
пристанище для странствующих птиц,
качается на сгнившей древесине…
Тень на плетень наводит поздний час.
Кусты сирени в дымке тёмно-синей
теряют целомудренный окрас,
как будто безутешные вдовицы,
хлебнувшие прогорклой темноты.
Безмолвный плач притихшая станица
несёт в себе предчувствием беды.
Дрожит луна в ловушке паутинной
на створке приоткрытого окна.
Дубовый стол с посудою поминной
потеет под прохладою сукна.
А ветер занят чисткой дымохода.
И пахнет сеном скошенным кувшин.
И бравая мышиная пехота
готовность к наступлению шуршит.
В консервной банке смятые окурки…
След копоти крестом на потолке…
И дедова простреленная бурка
ворочается в старом сундуке.
2016
Жовто-блакитный вальс
Кругом не то чтобы ни зги,
но как-то сиротливо
от диогеновой тоски
имперского разлива.
Покуда солнце и луну
скрывают веки Вия,
окраинами на кону
бескрайняя Россия!
У свеженажитых могил
лишь вороны-кликуши…
Где оптом Чичиков платил,
там Гоголь ищет души.
Скрипит кондовый тарантас,
артачатся овраги…
Остановить бы век за час
до свиста передряги!
Задобрить взмыленных гнедых
нечаянной свободой…
А вихри бьют и бьют под дых
лужёным небосводом!
Темна украинская ночь,
Свечной оплот потушен.
Здесь чёрт прославиться не прочь!
А Гоголь ищет души...
2016
Здесь и сейчас
Плащаницу высот,
Как проеденный молью покров,
Гложет Время Чужих,
Самовольно черпающих Вечность…
И слоится безбрежность
Под натиском гончих ветров.
И мелеет в сердцах,
Отвечающий за Человечность,
Нимб Безгрешной Любви –
Сиротливо болящая даль,
Вековая тоска
По врождённой поэтике Рая.
И кровит на иконах
Победная русская старь,
Близость Судного Дня
Богомольцам своим предрекая.
Мир куёт пустоту,
Как когда-то кресты золотил:
Без оглядки на сон,
Претворяющий бренную славу.
И стучат мертвецы
В колокольные своды могил,
Воскрешая живых
Для духовной войны за Державу.
Из февраля
Я родилась в тот час, когда
мир просквозил себя до хруста
морозным днем…
Кругом так густо
переливалась чистота!
И даже вытканная суть
на полотне заиндевелом
крошила солнце белым мелом.
Я родилась, чтобы тонуть
в околоплодных холодах
разгорячённой круговерти.
Жизнь выбирала дату смерти
И тяжелела на весах...
1998
Иные
Мы собственники звука, волхвы первопричин.
Мы беженцы из круга безмолвных величин.
Покуда тьма кроится высокопарным сном,
мы погружаем лица в Небесный водоём…
1998
Исход
Снег возвращается туда, откуда родом…
Снег покидает теневые города…
Качнётся время философским пароходом,
и поплывёт по переулкам в Никуда.
И будут отзвуки прощаний за кормою
страдать отсутствием любимых голосов,
и мостовые твердокаменной тоскою
покроют лестницы обратных адресов.
А дальше – брызги пересортицы окраин.
И перекличка среднерусских звонарей.
Бинты лесов врачуют пролежни проталин,
да треплет ветер подноготную полей…
Снег возвращается, как будто возвращает
долги простору разменявшему века.
И промедления уже не обещает,
хотя оно могло спасти наверняка.
Снег поднимается до небыли сюжета,
в котором солнце холодеет от утрат…
На верхней палубе Приснившееся Лето
зачем-то молит отпустить его назад.
2015
Кабул. 31.12.82.
Дни мандаринами пропахли, но
ночами явь задымлена.
Мне снится клюква в пудре сахарной*
и новогодняя война.
Как перепуганным смотрителем
звенел стеклянный ангелок,
пока снимал с предохранителя
погибель праздничный мирок.
В начале светопреставления
с Большой Землёй пропала связь.
И балагуры пополнения
по одному уткнулись в грязь.
Их опоясывало холодом,
да так, что вспышкам не согреть.
Плескалось марево над городом,
мешало мальчикам взлететь.
Мне снятся сладости с кислинкою…
Пушистый иней на броне
батальной плавится картинкою –
последней весточкой родне.
А вихри птиц, почуяв крошево
(заманчив ягодный приплод!),
клочок планеты припорошенный
принять готовы за оплот.
И чудится: вот-вот рассорятся,
за счастье вкусно поклевать…
У арыка медсёстры молятся:
не поспевают бинтовать.
Летят снежинками осколочки,
найти живучих норовят.
Теряют ёлочки иголочки
и синим пламенем горят.
Дрожит подзорное окошечко:
не миновать взрывной волны.
И плакать хочется… Немножечко.
А ровно в полночь – ти-ши-ны!
Мне снится клюква в белых корочках
под звуки боя во дворе…
И я сижу в углу на корточках
в забытом Богом декабре.
2016
____________
*В этот день нам прислали посылку из дома.
Среди прочего в посылке было и моё любимое лакомство.
Оно продавалось тогда в Союзе в ларьках «Мороженое».
Когда начался обстрел, я стояла на балконе
и смаковала московскую клюкву в сахаре…
* * *
Кормят дожди землю весной неба.
Колоколам впору церквей своды.
Надо успеть мир занести в требы,
чтобы собрать с пасеки зорь мёда.
Да накрошить сдобы-листвы птицам,
да запереть в дальнем лесу нечисть.
И перестать разным чужим сниться,
если своим время смолить Вечность.
Будет Ковчег старцам святым – келья.
Будут круты гребни морей горних.
Тот, кто хранит, не бережёт перья.
Тот, в ком болит, не стережёт гордых.
Вера моя, птаха моя, плаха!
А без креста, как без души – слепо.
Там высоко будет тебе Знахарь.
Кормят дожди землю весной неба…
2017
Крамола
Опять история страны
Страшится будущей огласки…
В основе замысла – развязка
Всех преступлений старины.
В зерне языческих хлебов –
Горчащий привкус вероломства.
Ума лишённое потомство,
С упорством загнанных волков,
Бросает в сторону долин
Свои предсмертные угрозы…
Но кровью вспыхнувшие слёзы
Пойдут на краску для картин!
Так на портретах мудрецов,
На ликах правящих провидцев,
Глаза убитых очевидцев
Проявятся…
… в конце концов!
Памяти Черубины де Габриак
Звёздами затканный вечер –
Время невидимой встречи.
Елизавета Дмитриева
Она изобретала счастье…
Как только день сходил на нет,
судьбы притихшие напасти
вбирали падающий свет
от беглых звёзд, от траекторий
их выгорающих чудес.
Она, своей не помня роли,
учила реплики небес…
И всё хворала совершенством:
из совершенно слабых крыл –
незаживаемо блаженство
с узорной вышивкою жил, –
кроила радости паренья
души над рунами дорог.
Сойдя в проталины моленья,
ей потакал влюблённый Бог...
2005
Пианист
Под пальцами – отдышки измерений,
Вибрации несросшихся высот.
В тисках игры протест сердцебиений
Безумию овации куёт.
В конверте зала скомканность признанья
Оправдывает зреющую боль.
Крест музыки – возвысить до страданья,
Зачитывая нотный приговор
Помаркам лиц, в ушибах вырожденья,
Покрою судеб, сгорбленных тоской…
Мгновение!
И раны вдохновенья
Смирительной затянет тишиной.
Июль 2006 года
Письмо Винсенту Ван Гогу
в май 1889 года
(больница для душевнобольных в Сен-Реми)…
Мой ангел буйнокрылый,
мой брат по сокрушенью!
Нас одолели силой
творцы умалишенья:
вдавили в перекрестье
обманного покоя.
А то, что мы не вместе
опущены в земное –
всего лишь промежуток,
игра в лото на даты.
Столетие из суток
отъявленного ада, –
всего лишь опечатка
в одной из наших судеб.
Мне тоже здесь не сладко:
меня пугают люди.
Я в них не вижу красок, –
одно кровосмешенье.
Со сменою повязок
проходит искушенье.
И хочется подначить
Дарителю отсрочек,
прожив себя иначе.
Пока…
разборчив…
почерк…
Я всё ещё вижу примету судьбы –
отчётливый знак предстоящего года.
Как пасмурный полдень в горниле войны,
«Дневник Одиночества», сводка исхода
души, что плетёт анатомию стрел,
которыми буду калечить границы.
Тщедушные оползни сдавших Предел
увидят обряд посвящения в птицы!
Прощален прощению отданный взгляд.
Как выстрелам желчи поспеть за беглянкой?
Я больше не вспомню искусственный сад,
в котором ветра заменяла шарманка –
унылая, вялотекущая высь,
с дрожащей луной из цветного картона.
Я больше не стану разучивать мысль
о том, что свобода в прицеле закона –
единственный выбор для выбравших дар
летать у земли, опасаясь паденья…
Я всё ещё чувствую: мёртвый Икар
не в силах забыть вертикали прозренья!
2003
* * *
Под мерный хруст армейского сукна
их вынесло на русскую равнину.
Стояла ночь, как память холодна,
за спинами представленных к помину.
Натружена походом ледяным,
глотала степь твердеющие слёзы,
пока метель дыханием парным
толкала обречённые обозы.
Тянули лямку кони-бурлаки,
влачили замордованных войною.
Архангеловы вечные полки
испытывали верных пеленою.
Колючей, обжигающей, да так,
чтоб злее пульс выносливости волчьей.
Казалось, чем решительнее мрак,
тем смертные шеренги непорочней.
Слова молитвы с песней казаков
мешались в неразборчивые стоны.
И блик непререкаемых веков
ложился на имперские погоны.
Последние источники тепла,
крестов нательных тяжкие вериги,
венчали безымянные тела
избранников ничтожных и великих.
2017
* * *
Позволю высказать Закат…
Пусть тяжелеет
Постепенным
Перечислением утрат,
Как-будто колокол Вселенной,
Качает небо по живым,
По многодетным усыпальням,
Покуда спит Последний Рим
В непостоянстве виртуальном…
А те, что вычерпали гарь
Вечернего самообмана,
Идут в намоленную даль,
Неся в себе привычку рано
Вставать.
До первых петухов.
До зим,
К теплу не подпускавших.
Былого времени улов
Оставлен, как не оправдавший
Библейской близости высот…
Когда имён на покаянье
Слезам святых не достаёт, –
Позволю высказать… молчанье.
Протяжный перечень смертей
В междоусобном гимне века…
Не будь Земли,
Все те, кто в ней,
Не замышляли бы побега!
Февраль 1996 года
После Беслана
Мой Господь, ну давай!
По душам?
Откровение за сокровенность…
Ты такое мне с детства внушал,
что усвоила: Слово – Вселенность!
Ты кадил, как поил ключевой…
В ожиданиях будущей встречи,
Ты калил мою плоть высотой…
Посвящённая в рекруты речи,
я калечила царственность поз
составителям века распятий.
И была испытателям слёз
на кону полигона проклятий.
И терпела певучесть кнутов.
И сама подставляла им спину…
Но, мой Бог, этот мир не таков,
чтобы Ты посулил ему Сына!
Эта явь – не для светлых детей.
Эта явь – на заклание Света.
Посмотри, сколько лучших смертей
не раскаяла горе-планета!
Сколько крови в купели сердец
мы впитали ценою смиренья…
Я прошу, утоли, наконец,
жажду тех, кому гибель – Спасенье!
Или сделай ещё что-нибудь…
Даже, если ещё – безнадёжно.
Даже, если потом – не вздохнуть,
потому как свобода острожна.
Даже, если останется шрам
там, где жизни у веры убудет.
А потом помолчим…
По душам…
Как обычные...
вечные…
люди.
2004
Предполётное
Выключи свет!
Он мешает мне думать,
Как видят слепые…
Пусть голгофы вибраций,
Случайность предметов и снов
Избавляют от ярких сплетений…
Точные атласы торных зрачков
Искажает Московское Время:
Оно собирает превратные лица
В кустарные россыпи слёз…
Выключи свет!
Он мешает запомнить,
Как движется Сердце
К полной
потере
Земли…
Июнь 1995 года
Про-зрение
В Евангелии написано:
«Какая польза, если ты весь мир обрящешь,
а душу свою погубишь?»
М. Э.
Глас Души – не возглас тела!
Учащённый пульс Творца…
Плоть взрослением болела:
До тернового венца
Сердце высь короновало.
Для молитв – хватало птиц...
Смерти смертной жизни мало!
Вертикальный грунт границ
Был нанизан на Распятье.
И Лукавый поднял гвоздь:
«Ты внушал, что люди братья?
В НАШЕМ братстве мера – злость!
Что, притихли, фарисеи?
Обжигает души грех?
Слава гордой Иудее!
Из земных её прорех
Змеи тянутся, узлами
Метят жертвенный улов…
Ваш Спаситель перед вами!
Агнец предан! Пейте кровь!»
На Кресте не до пророчеств…
Но с Креста не виден ад!
Просит Сын:
«ПРОСТИ ИХ, ОТЧЕ!
НАУЩЕНИЕМ ТВОРЯТ!»
И над поприщем расправы,
С рук кормившей вороньё,
Вдруг взметнулось:
«БОЖЕ ПРАВЫЙ!
ВИЖУ...
ЦАРСТВИЕ...
ТВОЁ!»
Продроглое
Н. С.
Что является главной приметой весны?
Талый снег на обочинах черновиками!
Испещрённые стужей прошедшей листы
Нам уже не прочесть...
Захлебнуться словами –
Привилегия выбранных мартом земель,
В них сокрыты пристрастия смертных поэтов.
Рифмы каждой зимы поминает капель,
Оставляя печаль на поверхности света!
Март 2004 года
Снег над линией смерти
Я проживаю и это…
Запричитали юродиво
стёклышки тусклого света –
битое зеркальце Родины.
То ли кружочки колечками,
то ли колечки оковами,
то ли на окнах насечками
круговороты бедовые...
Я проживаю и это…
Ближнего боя брожение
треплет страницы Завета
и не находит решения.
То ли стервятники вымысла
Лазарю служат поминную,
то ли апостола вынесло
на заграждения минные.
Я проживаю и это…
Верные не откликаются.
Носит под сердцем планета
не пожелавших состариться.
То ли позёмка вдоль заводи
перестудила везение,
то ли защитники загодя
встали на путь вознесения.
Я проживаю и это
горе по самое горлышко.
Плачет дитя моё где-то,
недорождённое зёрнышко.
То ли зовёт колыбельную,
что никогда не услышится,
то ли порою метельною
боязно ангелу дышится.
Я проживаю и это!
Этому нет объяснения:
прошлое с видом на лето
выбрало снегопадение.
То ли толчёное облако
ловят морозные луночки,
то ли из белого войлока,
тянутся райские улочки...
2017
Сон лилии
Не зовите меня никогда
в ту страну, где вольны снегопады.
Я – цветок Гефсиманского сада...
Я – проросшего Неба звезда...
Моя память хранима травой,
что сплела изумрудные своды...
Может, в этом и мало свободы,
но какой первозданный покой!
И какой неисполненный Свет
в лепестках набирает рожденье!
Не губите меня сожаленьем,
вымерзающим в тысячах лет.
Пусть устану – крестом на ветру,
но не стану безвинно распятой.
Я – цветок Гефсиманского сада.
Я уже никогда не умру.
1984
Схимонаху Исаакию
Страна вынашивала тромбы –
захоронений тайных гнёт…
Русь загоняли в катакомбы
творцы карательных щедрот.
А в резервацию Исхода,
в константинопольский затвор,
святыни падшего народа
несли расстрельный приговор.
Русь полыхала кумачами
и свежевала Свет крестов.
Братались жертвы с палачами
под гул анафемы веков.
По куполам церквей бездетных
шли пятипалые рубцы.
Чума в побоищах победных
плела терновые венцы.
Слепцы слепцам винились слепо:
нельзя за совесть, так за страх…
И лишь земля в боях за небо
не принимала корни плах!
2003
Н. С.
…Ритма шершавоё жало:
Вытянет душу на Свет.
В дымной абстракции зала
Брошен на чёрный паркет
Атлас изящного боя:
Импровизация впрок…
Хочешь, оставь за собою,
Этот любовный урок…
Хочешь, возьми на колени
Тени бунтующих рук…
Сузился сердцебиений
Предупредительный круг!
Дикое тикает соло…
Форте испуганных струн…
Ты обезумел, Пьяццолла!
Из отшлифованных лун
Пьёт полусладкие страсти
Губ напомаженных соль…
Разоблачённое счастье,
Шёлком стянувшее боль,
Вертится куклой усталой,
В бешеной нежности нот…
Астор, не вздумай сначала!
Боже, ни звука вперед!..
20 января 2007 года
Татьяне Осетровой
Где были мы? В каких мирах
играли в солнце с янтарями?
На безымянных берегах
морей, пробитых якорями
до дна доплывших кораблей,
до сна хлебнувших зла матросов, –
мы сторожили россыпь дней.
В любви, не слышавшей прогнозов
гонцов из метео темниц,
поющих почести ненастьям.
Мы звали перелётных птиц
передохнуть от пыток счастьем.
Живущие на всех парах,
обветренными голосами,
перекликались с небесами
без тени старости в словах
из небыли,
где были…
мы?
2009
Эмигрантский вальс
Это век виноват! Оглянись на толпящихся всуе.
На ошибочный мир, застилающий лучшие дни.
Проклят чеховский сад: не вишнёвое время рисует
безымянный хранитель купели родимой земли.
Он обманут тобой, он в надёжной защите нуждался.
В суматохе измен, слово чести уже не в чести.
Это век виноват! Верный конь по тебе убивался,
в час, когда пароход не вмещал обещавших спасти.
Над кормою кружат белокрылые пахари сини.
Словно души бойцов, у подножия вечных лампад.
Уходить по воде – не ходить по ней, как по России.
Если прочь, значит так, чтобы сердцу – больнее сто крат.
И теперь хоть куда… Примет всякого Чёрное море.
А вода глубока, как слеза материнских тревог.
Укачай тебя жизнь, нахлебавшись солёного горя!
Это век виноват... Потому: не суди тебя Бог!
2016
Эхо без героя
Владимиру Коркину…
Дробь закрытых дверей и зашторенных окон.
Мир – опальный Эдем на ходулях ветров.
День затравлен в затвор – луньем полнится кокон
Поднебесий, в тоске перевода часов.
Где сокрыт циферблат, по которому мает
Механический люд электронная резь?
Кто тот стрелочник, что… времена подгоняет?
И к чему этот фарс, с переливами в спесь?
Шесть десятков минут не обнимут любимых…
Шесть десятков минут не отчувствуют то,
Как взойдут старики в суету херувимов…
Шесть десятков минут не родится никто…
Неопознанный Час, словно беглый правитель
Будет ставить ловушки рассеянным снам…
Пусть хотя бы один оступившийся житель,
Безнадзорно прочтёт недозволенный нам
Чистокровный
фрагмент
бытия…
26 марта 2007 года