Лада Пузыревская

Лада Пузыревская

Четвёртое измерение № 14 (74) от 11 мая 2008 года

пауза воды

 
приснился мне город
 

 

Здесь всё не случайно и всё – уже,

здесь музыка сбилась на вираже,

чем крепче и слаще яды, тем сны нежней –

для каждого спящего свой Коринф,

истоптанный берег невольных рифм,

поверишь к утру – не тлеем ещё, горим.
 

Но тень, как ни гни, попадает в кадр,

подстрочник молитвы дождю не в такт,

и снится привыкшим падать лицом в закат

блистательный город чужих костров,

где всякий нальёт нам за пару строк,

да будь он хотя бы пьян и не слишком строг.
 

Все птицы вернулись, куда ж ясней,

не каждый аккорд приведёт к весне,

и ты ни в одно из окон не выйдешь с ней –

чем сны беспробудней, тем слаще яд,

смотри, не сотри между делом взгляд,

который не снится пятую жизнь подряд.
 

Враз гончие псы сорвались с цепей,

не хочешь проснуться – тогда не пей

полынную смесь ветров из чужих степей,

шаги не считай по чужим псалмам,

в потёмках чужих за углом – тюрьма,

здесь под руки много смелых свели с ума.
 

Где замок посажен – взойдёт острог,

хоть как поливай, но всему свой срок,

знать, нужен садовник саду, а не пророк –

пусть кто-то пасует звезду, как мяч,

но ветер под вечер, и плачь не плачь –

здесь слово на вырост, каждому свой палач.
 

Все птицы вернулись – чего хотеть,

глазами, пристрастными к темноте,

сличаешь по форме крыльев, не те, не те,

но ловишь на взлёте звенящий звук –

бликуй, не рискуй выпускать из рук –

который не снится пятую жизнь, а вдруг.
 
По поводу снегопада
 

Выхожу из себя – в недолюбленный осенью мир,

собираю в ладонь первый снег…

Сколько выпало снега!..

Тени чьих-то богов, выбирая плацдарм для ночлега,

заблудились в сугробах и с горя устроили пир,

наломав хрусталя в беспризорных ноябрьских дворах.

В прошлом – маленький – принц, повзрослевший

и занятый делом,

не заметил, как шёл на попятный, рисуясь на белом,

ветер города N и – крепчал, проповедуя страх:

снегопад – только повод забыть, как бывало темно…

…Помнишь, как поутру мы с тобой убирали планету

(«…значит, это кому-нибудь нужно»)?..

Мне кажется – эту.

Пусть на сто беспросветных ночей

здесь немало тем,

но…

Захрустит под ногами несобранный вовремя снег,

Время года – рассвет. Ты по поводу этой причуды

побледнел, как умел…

Слышишь, принц?..

Мы идём на этюды –

рисовать предысторию снов, совершивших побег.

Оглянувшись напрасно, кругами уйдём на восток –

там по слухам встаёт-воскресает шальное светило,

и какое нам дело до свёрстанных не было-было?..

имя им – легион, нам с тобой – одиночеств по сто

белокаменных лет. Снегопад – это наша… война –

пеленать снегом сны городов, приходящих в упадок,

разбирая сугробы построчно на тысячи радуг,

на снежинки – ужимки судьбы недоверчивой,

на…

На снегу даже ветер нежнее и четче – следы

тех, кто что-то искал тут до нас –

нет, не зрелищ и хлеба…

Ты заметил, как истово, хлопьями падает небо? –

неспроста это, принц… вот и звёзды сомкнули ряды,

перекрыв млечный путь…

Снегопад – время строить мосты

к берегам, где податливый лёд стал прочнее цемента,

где молитвы… стихи – и подавно – не стоят ни цента,

где берут на измор… на звенящую изморозь ты

не смотри как на повод ушедших звать по... именам –

это всё снегопад… До весны нам никто не ответит,

вот поэтому мы и слагаем легенды о лете –

«значит, это кому-нибудь нужно…» ?..

кому…

Или – нам?..

 
zero
 
«Так и мы замыкаем, закрыв глаза,

на земле наш порочный пи эр квадрат».

Пётр Владимирович Боровиков
 
Если забудут в осень свести мосты,

то зимовать придется там, где застал

снег, затянувший белым надежд посты.

Бледные тени… сны?.. у чужих застав
 

нас не дождутся – это наверняка.

Время стоит, когда на семи ветрах

мечется-бьётся-плачет Нева-река,

плещет на серый берег столетний страх –
 

страх тишины. Вы слышите шорох, князь?..

Вечность скребётся в битые зеркала.

Стрелки, плутая, сонно стирают вязь

на циферблате... Скольким она лгала –
 

осень, багровый росчерк на золотом,

дивное время жечь не мосты, листву,

всё оставлять на призрачное «потом»,

верить любому жесту, как колдовству.
 

Это потом здесь будет серым-серо…

после случайно скошенных ветром фраз,

это потом, поставивших на зеро,

осень запеленгует, ослепших, нас –
 

тех, кто смотрел на солнце и рифмовал

смерть, как одну из прочих попыток сметь.

Каждый случайный луч – всё в слова. Слова…

Осенью все слова – только мелочь-медь,
 

будущих зим разменный не-golden фонд,

плата за выживание в той войне,

где даже тени наши уйдут на фронт,

той, где за каждый выстрел платить вдвойне.
 

Белая сказка… Битва за каждый след –

это для тех, кто вряд ли у райских врат

в очередь встанет на тысячу долгих лет.

Это для тех, кто верит в победу, брат…
 

 

холодно

 
Привыкшим к трын-траве и лебеде,

не прячущим за пазухами камень –

в мороз не продержаться. Заарканен

наш лучший из миров – зимой. К беде.
 

Все повторится. Аве… Авель… Amen.

Как холодно здесь, бог ты мой. Ты где?..
 

Встает рассвет… и встанет – на учёт,

чужих страстей ненужный мне подкидыш.

Что мне до солнца, если ты не видишь,

как стрелки крутят сальто – круг почёт…
 

а время лечит всё. Не отмолить лишь

уже меня. Ты – будешь?.. Всё течёт –
 

густой сквозняк в разбитое окно

и топот ног – потоком мутной лавы,

сквозь зеркало, не знавшее оправы,

по коридору, дальше, дольше, но…
 

Я подожду тебя у переправы?..

Там день и ночь, бывает, заодно.
 

Но всё не в счёт. И тенью на карниз

скользнёт благая весть, не разбирая

ни слов, ни снов, ни шёпота, ни лая

из тёмных комнат... Карнавал реприз.
 

И что с того, что есть ключи от рая?..

Когда ты птица, с неба – только вниз.
 

Здесь холодно. Не ветер, но сквозняк,

заклятый друг, запутавшийся в шторе,

шипит, да понапрасну, звуков – море,

но громче всех – мышиная возня.
 

А ты почти не дышишь. Слышишь, Торе?..

В колокола-то больше – не звонят.
 

Да нет здесь брода. Крыльев нет – на дно,

хлебнув на посошок... Плесни – отравы.

Здесь лечат птиц хмельные костоправы

исправно, но – не насмерть. Как в кино.
 

Я подожду тебя. У переправы.

Там, где до неба дольше, дальше, но…
 

коли вьюга

 

 
1.

Настоявшись на гулком перроне не вещих табу,
распиная по ходу следы на заезженных рельсах,
подгоняет сквозняк бестолковых метафор табун
до конечной, где падают звёзды, срывая резьбу,
где подземное заперто эхо. И как ты ни целься –

попадёшь в переплёт, креозотом пропитаны дни,
стволовым серебром поимённо расписаны пули –
мы обучены в голос молчать посреди трескотни
беззастенчивых судеб чужих – не бликуют огни
семафоров, ликуют пустые табло. Но – толпу ли

удивить ты пытался, маэстро подземных молитв,
прижимая бездарные сны поутру к турникетам?..
эсперанто потока, бездомный мой космополит –
гуттаперчевый бог тишины втихомолку смолит
трубку мира кумира тоскливо. Но дело не в этом.

2.

Петроград-вертоград, память вечно текущего льда –
пусть крепчает, дичая, дрейфующих снов калиюга,
пусть не всходит на Марсовом поле надежд лебеда,
пусть до талого паузу держит вода – не беда.
И свисти, не свисти, а мосты не свести, коли вьюга.

Незадачливый март тянет время за невский рукав –
обернёшься, ан – нет никого, это сказка нон-грата,
это город прицельных дождей, и лукавь, не лукавь,
депортируя птиц из далёкого их далека,
но в свинцовое небо впадает не твой эскалатор.

Коли некуда плыть – нечем крыть, умирающий снег
собирают слинявшие с белых холстов херувимы –
залатать бы колодцы твои, скоротать путь к весне,
но нестойки слова, даже те, что под занавес – не
бесконечны. И только отдельные – непоправимы.

3.

Здесь такая сибирь выпадает порой на заре,
что хоть смейся, хоть точные рифмы цеди от досады,
всё едино – Всевышний с краплёных пойдёт козырей,
разменяет у джокеров сдавших поля косарей
и расставит посты по периметру Летнего сада.

Не придёшь со щитом – на щите благовесть донесут
до хмельных часовых нашей вечно неполной колоды
и тогда не спасёт междометий скупых самосуд
от горячечных снов наяву, на весу, да не суть –
этот город и сам словно сон, только больно холодный.

И пускай хоть атланты чугунными лягут костьми
поперёк мостовых – всё едино – all souls for sale –
здесь такой мегаполис прополешь с восьми до восьми,
что уже не взойти, хоть какой троп ли, трап ли возьми.
Слышишь, сеятель вечного-млечного?.. Жни, что посеял.

 

 
время года – рассвет
 
Полшанса на вечность – такой вот смешной расклад.

Плывут за окном, пернатых сбивая с крыш,

осколки горячечных фраз…

Снегопад. Не спишь?..

В объятиях снов, зарифмованных невпопад,

проснуться бы – здравствуй, город мой, –

не умереть

от сумрачной страсти белых его молитв.

Так много их было – у ветра со снегом битв.

Так мало нас будет – проснувшихся на заре.
 

Полшанса, полтакта – до наших семи морей,

солёных-солёных...

Не наблюдать – часов.

Ты слышишь шаги?..

Мы здесь заперты на засов,

в краплёном наотмашь не Господом январе –

бездомные дети, крещёные наугад.

В ладонях твоих – не страшно, держи.

Дрожит

мой сорванный голос. И это, похоже – жизнь.

И это её, вековечное, – обжигать.
 

Полсмеха, полстраха – и снова на самолёт.

Когда бы не столько было воздушных ям...

По ком там сегодня бьют в колокол?..

Звонарям

нет дела до нас.

А под утро – растает лёд,

отменят все рейсы, и город – на ключ.

Среди

осевших снегов – дорога к тебе. Домой.

Вода ли, беда – по колено нам.

Мальчик мой,

не верь никому, ни себе и ни мне.

Гляди –
 

полшага – на выдох, полшага – на вдох.

Балет

теней на стене окончен.

А вдоль полос

посадочных, взлётных – пунктиром следы.

Сбылось?..

И как ни крути, время года теперь – рассвет.

Мятежное время танцующих звёзд.

Держись

до первой из них.

Сорвав позывные с губ,

шаманит наш преданный ветер на берегу...

Скажи, если моря здесь нет, то откуда – бриз?..

 
сплошная булгаковщина
 
«Всё? – беззвучно шепнул себе Пилат, – всё. Имя!»
Михаил Булгаков
 
* * *
 
А если об этом тебя всё же кто-нибудь спросит,

ты расскажи, как было всё, не скрывая –

как сквозняки сплетались в клубок змеиный,

и умирал впотьмах ненавистный город

в той тишине – великой, но слишком длинной,

чтобы… не пережечь все мосты и сваи.

А прокуратор был далеко не молод,

да и мигрень к тому же…

Так, если спросят

или попросят снова вина и хлеба –

ты расскажи им правду – устало небо.

Алаверды не будет.

А будет – осень.

 
1. алаверды не будет
 
А лето уходит… останется – малость, и многое – поздно,

(и он придержал тишину – показалось?) далёкие звёзды

смыкаясь в кольцо, становились другими, и выкрикнуть имя –

лишь это осталось…
 

Сентябрь догорает в плаще листопада кровавым подбоем,

а тучи заранее согнаны в стадо, в то место любое,

где осень открыла бессрочную визу на бег по карнизу,

и много не надо
 

для кровосмешенья попутного ветра с танцующей тенью,

влюблённому до исступленья поэту – и для преступленья

не так много надо – до срока не сгинуть, до выстрела в спину

предателю-лету.
 

Мы ждём тебя, осень – твои рядовые, повстанцы-калеки,

придёшь и поднимешь упрямому вию опавшие веки –

пустых городов ледяное забрало – так ждут генерала.

Так верят впервые.
 

В эпоху дождей, когда нам раздавали хрустальные пули

за выслугу – по октябрям цвета стали, напрасно уснули

все те, кто поверил – закончилось лето и – точка на этом.

Но это – едва ли…
 

 

2. даже не Воланд
  

Пришвартовано солнце – похоже, был свыше указ,

у одной из обочин пустых столбовых – тупиковых,

бесконечных дорог – там, где кони не вынесли нас

и умчались на свист конокрада, теряя подковы…

И светило победный – на медный сменило окрас.

Что изволите, Воланд?..
 

По всему Вы, Мессир, далеко, далеко не гурман –

подберёте любую, к поклонам не склонную, душу,

всё – в копилку, но только моя-то, моя, клептоман,

не украсит коллекции… Город серьёзно простужен –

сквозняки… Я задраила дверь, получилась тюрьма.

Ей не выйти наружу.
 

Осеняя осенним дождём отступающий мир,

нахлебавшийся вдоволь всего – и елея, и крови,

замышляет во имя чумы то ли бал, то ли – пир,

ухмыляясь в разбитые стёкла, кликуша-Коровьев.

Как Вам зыбкие комиксы вечера в стиле ампир?..

Ну, тогда – на здоровье.
 

Нам бы вовремя строить ковер-самолёт или плот,

а дрейфуем – на льдинах, сверяя следы от уколов –

вера здесь внутривенно, а прочее – как повезёт...

И никто не ответит за этот пронзительный холод,

разве только качающий льдины с опаской Фагот...

Жаль, но даже – не Воланд.
 

3. виват, Пилат

  

В незапечатанных окнах – кордебалет

листьев, не дотянувших… amen… до холодов

что нам до вечности, вечность осталась до

или случится чуть позже – там, где нас нет.
 

Дело к морозам и осень – обречена

мазать зелёнкой прохладный высокий лоб.

Город меняет свой праздничный гардероб

на незатейливый саван… Давай – до дна,
 

нет, не за осень – за хлёстких дождей форпост,

вставших на переправе… где ты?.. на Вифлеем,

за хрупкость жёлтым мерцающих хризантем,

за палача, подметающего помост…
 

Не уходи, поджигатель, считай до ста –

поводов не вернуться, проводов Маргарит –

этот закат не последний... Но как – горит!..

Можно смотреть и слышать – нельзя достать
 

Богом забытую душу – со дна зрачков,

эхо непрозвучавших внятно в ночи шагов –

из темноты, из проточной воды – кругов…

Что нам до вечности?.. Это – для новичков,
 

не затевающих каждую ночь побег

наглый – из лабиринтов, клеток, дворцов, палат,

гроз и трусливых туманов – виват, Пилат!..

Но не для нас. Светает. Да будет – снег…
 

Осколочная нежность февраля

 
Как зеркало, готовы расколоться,

не смея таять, сдавшиеся льды,

лёд, между тем, – лишь пауза воды,

листает карты снов небесный лоцман,

попятные вычерчивая тропы

в томительном предчувствии потопа –
 

несмелый март заснеженной земли –

мистерия проснувшейся надежды

дождаться хоть чего-то – писем ли? –

от тех, кого мы так любили прежде,

чем мир накрыла холода волна....

Я больше не люблю тебя, война
 

с тенями, что доставил анти-Ной

в оплот зимы на подступах к капели –

пленённые отпетой тишиной

заложники оттаявшей купели –

до скорого, мой царственный конвой! –

они уйдут под ветер штормовой
 

туда, где капитану корабля,

идущего к земле обетованной,

осколочная нежность февраля

бинтует индевеющие раны…

Одной усталой армии солдаты –

ты, я и Бог – ни в чем не виноваты.
 

 

© Лада Пузыревская, 2006-2008.
© 45-я параллель, 2008.