* * *
Всех и дел-то: на рассвете
хрусталём хвоинки связывать,
недотрог лучом задеть и
долго сказки им рассказывать,
вздорных ветрениц, жеманниц
исподволь к теплу приваживать
и – до чёртиков умаясь –
в синеве растаять заживо...
* * *
...и весь в черёмухе овраг...
(Вл. Набоков)
Бугор, заросший полынью.
Овраг, заросший сиренью...
И чем – как не теплынью
учить души смиренью?
Чем, как не косыми лучами,
учить снова и снова
тому холодку за плечами –
до полного озноба...
Весна
(отрывок)
Могильной пропасти она не слышит зева..."
...и впрямь – как будто древний морок
округу моросью покрыл:
вороны из-за мокрых корок
друг другу перья рвут из крыл,
коты свирепо полосуют
друг друга по косым зрачкам,
а кошки мерзко голосуют,
склоняясь к дерзким новичкам;
топорщат сивые загривки
из подворотен кобели...
...и осень в пушкинском Отрывке
на русский не перевели...
* * *
...интересно, а кто-нибудь глянет в окно
из вагона, где носом клюёт проводник?..
Здесь парнишки за станцией делят вино.
И повсюду следы, что оставил ледник.
Вдоль путей всё стрекочет, гремит и свистит.
И вороны оттаявший мусор клюют.
...а за шторками, нянча гастрит и цистит,
дребезжит в подстаканниках спёртый уют.
Все надежды уносит тот поезд на юг,
оставляя лишь веру нам в здешней весне
в то, что мы доживём до декабрьских вьюг...
Они как-то созвучнее этой стране.
* * *
(Тихий омут)
Когда примиряется и замирает
ушедшая за полдень длинная нота,
беззвучно тростинка без ветра играет
и дышит теплом и осокой болото.
Круги полусонные и беспричинные
на глади стеклянной зелёного плёса...
И мы, в отражениях неразличимые...
И небо глубинно. И солнце белёсо.
* * *
(Уроки музыки)
Сруны души, они как у кого… Себя не хваля,
признаюсь, моя дребезжит на ноте ЛЯ…
Может – сквозняк, может, с пюпитра упал камертон –
фортки в роддоме в год тот побил Овертон…
…Льдинка не тает,
и в ожиданьи Годо
клавиша западает на ноте ДО…
* * *
(Уроки зарубежной литературы)
Не у каждого здесь есть шкаф,
но у каждого за подкладкой
между полой мышцей и заплаткой
есть какой-нибудь граф
де ля Фер, или леди Винтер... –
(мы за школой курили «Интер»,
после «Шипки» привкус был горек)
…и уж точно – свой собственный Йорик.
* * *
(legato)
…звякает ложка в стакане,
вёрсты стучат у виска…
Утром я буду в Тоскане –
вот ведь какая тоска!..
– В сон бы со скользкого ската:
лбом – под сугробы к суркам…
но дребезжащим стаккато
катится дрожь по рукам…
(из неизданного)
На собачьей тропке в редком перелеске
Всё пивные пробки да рыбачьи лески…
Всё пустые пачки из-под папиросок…
Школьные задачки. Неуч-переросток.
А за мглой дремучей и пустопорожней
Мост висит гремучий железнодорожный.
И по расписанью – грозные раскаты:
По-над небесами катится стаккато…
И как выйдешь к речке,
Да как порскнет утка –
Ёкнется в сердечке
Озорная шутка:
Под мостом богато было дивных ночек…
Но сквозит легато
И звенит звоночек…
* * *
(Ода на восшествие на престол
Ея Величества Государыни Императрицы-Осени)
Эполеты, аксельбанты…
Хмель, девичий виноград.
Ряд за рядом строем франты
выезжают на парад…
На ветру сороки кивер,
сойки синее перо…
Флейты в слёзы: – Ach, du lieber…
Франты щурятся хитро.
…а вверху – Императрица.
А в зрачке её черно…
В кофе – пороха корица
и горчичное зерно.
* * *
Замолчал сверчок внутри –
Словно умер как…
Сиротливы пустыри
В ранних сумерках.
Ветер в гнёздах шевелит
Пух да пёрышко –
Колченогий инвалид,
Экс-сапёрушка…
То в листве навеселе
Дурью мается,
А потом в сырой золе
Ковыряется,
Но взглянуть на образа –
Не осмелится,
Потому как ест глаза,
Дымом стелется
Пустырями октября
Грусть дочерняя,
Страх сыновий – да заря
Невечерняя…
О. М-мъ
Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервётся...
1
...Никогда не прерывался разговор,
потому что говорим совсем не мы...
Мы – соседи: покосившийся забор,
лай собачий, за кустами сгустки тьмы.
Уголёчком наш окурочек горит.
Он бывает красен на миру...
А потом звезда с звездою говорит.
А мы жмёмся по углам в чужом пиру.
Не выгадываем в вечности минут,
не выискиваем истины в ногах...
Лишь под утро – когда стихнут и уснут –
ходим-бродим в русских сапогах.
2
Бесснежные сумерки. В водах студёных
Лишь россыпи левобережных закраин
Изнанкой жемчужной морей полудённых
Мерцают и мреют… И воздух сакрален.
И тяжесть дегтярная третьего вздоха
Уложит туман на студёные воды,
И будет в тумане янтарная кроха
Твоей папироски и нашей свободы –
Пока молоком наполняется чаша,
И хлеб запелёнутый дышит в корзинке –
Пока не спаслась безотцовщина наша
Сакральной звездой материнской слезинки.
Воронеж, 4 янв. 18-го
* * *
(отрывок)
...Ведут ко мне коня...
А.С.П.
...к иным приходит дева,
и дева вдруг – нагая,
направо и налево
колени раздвигая...
...к другим приходит бабка
в любое время года,
и всё, что выше тапка
зовётся в ней – свобода...
...а к нам приходит осень,
и тоже, вишь, нагая –
и бьём копытом оземь,
артрит превозмогая...
* * *
Памяти Игоря С.
Мне по-прежнему странно про это
даже думать... Какая уж тут
отрешённость предзимнего света
над погостом, где сосны растут?
Где ж тут быть золотому смиренью
предзакатных морозных небес,
если воздух всё пахнет сиренью,
и дымками весенними – лес...
Если наша вчерашняя юность
вся у глаз: всё смотри и смотри –
разве ж это студёная лунность??..
– Это тёплая млечность внутри...
Предзимье
От неба скрыты облаками,
Пока – до времени – внутри:
В тумане, в паутине, в ткани
Сердца и скудные лари.
Чуть теплящиеся в коптилках
Глазёнки жмутся по углам.
Раскрыт погост, и на могилках
Снежок с грязцою пополам.
И лишь в утробе дрожь вращенья
Земли, ложащейся под длань…
Отец готовит для Крещенья
Рождественскую иордань.
Небесную протопит пролубь
И студень звёзд в неё зальёт
Неотвратимый, словно голубь,
За облаками самолёт.
* * *
(Такое, милые, у нас тысячелетье
на дворе...)
Мне на плечи кидается век-водолей,
Жарко плещет своим языком.
И объятья его – всех снегов тяжелей.
Он мне рад. Но я с ним не знаком.
Мне на плечи кидается век-лабрадор,
Впав в восторг, заюлив, заскулив:
Он мне лижет лицо, тянет в двери, во двор,
Валит в волны, в сугробы, в пролив.
В ухо жарко мне дышит – мажор, дружелюб,
Неуклюжий и нежный медведь...
И кормою меж льдин гулко хлюпает шлюп –
Впору в голос дитём зареветь!..
Потому что скорей я – бродяга и вор,
Тать полночный и волк на дворе... –
Так о чём толковать? и какой разговор...
И как жить нам об этой поре?..
Но ему мои ахи и охи мои –
Лишь утробный, подводный – как стук
Сердца донной, глубинной, холодной струи –
Обрывающийся инфразвук.
Вот и носится кругом – как вихрь по степи;
Уморившись – под лавкою спит
В час, как тихонько звенья гремучей цепи
Выбирает одышливый скит.
Уплывает сквозь фосфор Жерар де Нерваль,
Глухо Мелвилл вздохнёт из-под шхун...
Цедит сжиженный воздух морозный февраль,
Целит в толщу созвездий гарпун.
* * *
(Пустыня)
Промёрзла реченька до дна
и не лопочет в перелеске.
А в небе звёздочка – одна:
поговорить бы с кем!.. –
а не с кем…
Да вот и я, уткнувшись в шарф,
хожу и рук не вынимаю:
безмолвию морозных арф –
как тьма синайская –
внимаю…
* * *
Ни зима, ни весна. Не беда – не победа.
Тает в сумерках след золотой полосы.
До дежурного ужина после обеда,
как старушки на службу, плетутся часы...
По земным колеям, нынче вусмерть раскисшим,
тяжеленько добраться до благостных мест.
Лишь воронам вольготно под небом нависшим:
– Где ж ещё перекаркать его благовест!..
...где ж ещё, как не в этом вселенском расколе
на церковнославянский мы переведём:
– «Шевелись, лихоманка!..» – «Петрович, доколе?..»
«Ахти ж матушки...» – «Ино ишшо побредём...»
* * *
...ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал...
(Мф. 25:26)
Нынче с ночи моросило.
По утру заря не рдела...
Мудрено ль, что не по силам
за любое взяться дело?..
Целый день туман промозглый –
хоть намёк на прекращенье!..
Шевелить продрогшим мозгом
не хочу до отвращенья.
Видно, так в полях раскисших
разлагается пехота:
до небес, к земле провисших –
хоть ползком... Кому ж охота?..
Я ворчу на ту погоду,
на марток неторопливый.
Да кружу по огороду –
раб лукавый и ленивый...
* * *
Затуманилась, как всегда,
даль весенняя…
Слились небо, земля, вода:
нет спасения –
тонет в омуте цепкий взгляд,
в мутной ватности,
весь – во всей, на какой-то ляд,
всеохватности!..
…Режет, колется и рябит –
как пред битвою…
Будто снова и я убит
ржавой бритвою –
то ли соль мои очи пьёт,
то ли влага ест,
то ли птицей в зрачках плывёт
дальний благовест.
* * *
(Воронеж, 8 февраля 2018 г.)
La sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nasce una gente a cui ’l morir non dole...
Превратился в наст снежок сочельный.
Звёздочка лучами вмёрзла в лёд.
Облачно. Струной виолончельной –
Там – над тучами он,
сбитый самолёт...
* * *
(Евхаристия)
...впрочем как Ты хочешь...
Солдат в окопе думает о вечном:
о матушке
о доме
о Наташке
соседской
о
в мешке заплечном
краюшке хлеба
и глотке из фляжки
Равноденствие
Михаилу Болгову
Крест-накрест: по небу, по снегу,
по белому свету – два взгляда:
из Альфы – вонзаясь в Омегу,
и в Рай – перекрёстно – из Ада…
Два взгляда, две молнии, двое
поверженных ангелов: Света
и Тьмы, презирая живое
и мёртвое, словно бы это
и вправду не больше, чем глина,
размятая в старческих пальцах;
две молнии, два властелина
в оковах; два вечных скитальца
по белому свету: от края –
мгновенно – до края, от брега –
пустого – к пустому… ни рая
не видя, ни пункта омега.
Два Ангела: тёмный и светлый,
продольный и поперечный…
Смеркается. Старые ветлы
в тиши над заснеженной речкой
прислушиваются, как хлада
слабеет звено в дрожи венок,
и к запаху дыма и стада
примешивается оттенок
едва уловимый – движенья:
снегов – в толщу почвы, волною –
воды подо льдом, в напряженьи
темнеющем над глубиною…
Смеркается. Топятся печки
и звякают вёдра. Без злости
собак перебрёх. Тишь – на речке,
на улице и на погосте…
Затеплилась свечка в оконце
домишке, что на повороте…
И низко над крышею – Солнце
с такой же Луною напротив.
Архангельская губ.
Весна.
Конец 80-х.
© Константин Кондратьев, 1989–2018.
© 45 параллель, 2018.