Кирилл
Ковальджи

 

Теперь этот юношеский максимализм доказан продолжительной жизнестойкостью поэта, который на творческом подъёме встретил в марте-2010 своё 80-летие. Поэзия - дело молодое, считалось прежде, поэт живёт мало. Но вторая половина ХХ века доказала, что много даровитых поэтов в творческой форме доживают до глубоких седин, не теряя силы рифмованного слова, убеждая, что поэт живёт при любом режиме. Среди них Кирилл Владимирович. Программу будущего Ковальджи заложил и журналу «Юность», выпустив первый рукописный журнал с таким названием ещё в школе. А затем, став известным поэтом, уже работал в популярном молодёжном журнале во времена Бориса Полевого и Андрея Дементьева.

Я только родился, когда Ковальджи уже публиковался. Я ещё учился говорить, а поэт заходил в гости к Валентину Катаеву, Леониду Леонову, Борису Пастернаку, Константину Симонову, роднясь с русско-советской классикой, хотя, по его признанию, не сильно замыкался на этом. Но, будучи зрелым поэтом, всегда держался молодых, понимая, что только они обеспечивают «притяжение будущего» роду человеческому роду духовному. Мы дружим с Кириллом Владимировичем лет пять. Нас познакомил Анатолий Кобенков. И Ковальджи не отмахнулся от провинциала: обмениваемся книгами, стихами, мнениями о ходе литературного процесса. Кирилл Владимирович всегда среди действующего процесса литературы – семинары, обсуждения, статьи, публикации в журналах. Остаётся только позавидовать такому творческому долголетию мастера и радоваться, что ёмкое слово поэта активно работает, хотя с лёгкой интернет-руки Россия заполнена поэтомассами, и любое, даже неуклюжее слово, оцифровывается «на века», нивелируя и порой уничтожая живую русскую поэзию лёгким тиражированием в сети и на эстраде, размывая божественный глагол Слова. Но поэт Кирилл Ковальджи по-прежнему ощущает себя гражданином литературоцентричной России, поэтом посеребрённого века. И это не поэтическая иллюзия, это факт современной литературной жизни, который поэт выразил как всегда лаконично:

 

 

 

– Больные штурмуют больницы,

плодясь вопреки природе;

врачи припадают к бойницам,

чтоб их поразить на подходе.

Медсёстры подносят пилюли,

шприцы – пожиратели крови…

Больные лезут под пули

И жизнь отдают за здоровье.

А лидеры стран беспредельных,

усвоив стратегию эту,

без промаха лечат смертельно

открытое сердце планеты.

 

 

Я вам расскажу. Не торопите.

Я ни зла не прячу, ни добра.

Только не выдёргивайте нити

Из расцветки моего ковра.

 

Расстелюсь ковром, чтоб ваши взоры

Разглядеть могли мои узоры.

 

 

– Блин, кома!

…блин комом.

 

 

После изгнания

Адама и Евы

В раю не осталось

Ни одного человека!

 

 

Что-то случилось. Мир стал иной:

Чёрная кошка стала седой.

 

 

Вначале было Слово

а от словечек

в конце будет

Крик!

 

 

Вот плоды режиссёрского глаза:

гениталии сплошь.

Точка зрения унитаза,

порно-видео-ложь.

 

 

Перекрёстки зря меня учили:

я давно москвич, но до сих пор

с недоверьем на автомобили

я смотрю, а не на светофор.

 

 

Оказалось, что это просто.

Думал я – будет больней:

в один из дней отвалилась короста:

свежая кожа под ней.

 

 

У Марины мини

у Нины бикини

у Инки стринги

а у трусов

усы.

 

 

Рождаемость писателей

выше, чем рождаемость читателей,

к тому ж поголовно смертных,

а у писателей – льготы…

 

 

От Блока отпрянула музыка:

за «Двенадцатью»

шли во тьму зэка…

 

 

Если стал вожаком павиан –

краснеют его ягодицы.

Скиньте штаны, господин тиран,

дайте убедиться!

 

Я поэт серебристого века

или

посеребрённого

 

 

А ужастики в кино

надоели мне давно –

 

ужас будет всё равно!

 

 

Чего еще вам хочется?

Здоровья? Смех и грех.

Когда-то это кончится,

как кончится у всех.

 

 

Жрец говорит так уверенно,

словно в отлучке Бог

или оглох…

 

 

А Бухарест пустеет –

мои друзья уходят

в тот лучший мир, который

всегда открыт для всех.

Старается столица

утешить – производит

очередных румын

похожих, но не тех…

 

 

В лес по грибы после всех –

всё равно, что в Поэзию

после Пушкина и Пастернака

 

И всё-таки…

 

 

на руки встать,

на Эйнштейна сослаться:

 

шар земной держу над головой

 

 

Почему всегда есть повод у войны?

Потому что существуют власти,

и у каждой исторической страны

есть отъемлемые части.

 

 

Поэты, поэтессы –

Гламур , деликатесы …

Дерьмо и ширпотореб …

 

Большая редкость – хлеб.

 

 

Напоказ

инсталляция гения:

в автобусе сидение –

унитаз.

 

 

Восходил

лицом к вершине

Задом

сползаю к земле

 

 

Позади

История без меня

 

Впереди

История без меня

 

Посередине

Я и История

 

 

Линии судьбы на ладонях?

Припадаю к твоим ногам…

 

 

Засыпая,

я снимаю маску старика…

 

 

Киприоты-патриоты,

разделились идиоты,

 

удивляются дельфины –

нет у моря половины!

 

Докатились человеки –

все на свете – турки-греки…

 

 

– Велика ты, страна Графомания:

бесконечные муки-страдания

и звериный оскал.

Твоих плодовитых уродцев

утопить бы в колодце

сбросить со скал…

 

– Пусть бесплодны её старания

И жалок её вития,

но всё же страна Графомания –

не империя Наркомания,

не держава Зелёного Змия…

 

 

Его высылали на запад, он вернулся с востока,

Он победил одиноко – воин с копьём пророка.

 

 

Русские танки входят в грузинские Гори,

Остолбенел злопамятник – грозный русский грузин.

 

 

Русские большевики

были разных кровей,

Поляк – не поляк,

грузин – не грузин,

еврей – не еврей:

красные –

знамя нового мира:

кто палач,

кто жертва,

кто донор –

спросите вампира!…

 

 

Дурак умел любить. А как любил дурак –

спроси у лошадей, у кошек, у собак.

Её, в параличе, любил, жалел, как дочку

У смерти для неё, любя, просил отсрочку

Не год, не десять лет… Я не сумел бы так.

 

 

Кто там с чёрным ящиком?

– Пандора.

Кто там с чёрным квадратом?

– Малевич.

 

А кто там с чёрной чертой?

С чёрной точкой?

 

Если мама –

чувиха,

если дочка –

тёлка,

что за штучка –

внучка?

 

 

Ай да Люська – персик! –

лепит красоту:

На мордашке пирсинг,

на заду – тату.

 

 

До сих пор удивляюсь – как ты сумела

под лёгким душем свести на нет

всё, что из твоего тела

лепил я несколько лет!

 

Был роман у Когана

С Леночкой Каган.

Вырвался из кокона

Рока ураган:

Сгублен фрицем-киллером

Коган, а Каган

в мае челюсть Гитлера

сунула в карман…

 

 

Если детство – почемучка,

старость – это потому,

не нужны презервативы,

стоматолог ни к чему.

 

В рай пора, пенсионеры,

отставные кобели, –

к высшей мере отстраненья

от превратностей земли.

 

 

Что такое старость? Проза

Романтической зари …

Телу бренному – гроза

Не извне, а изнутри.

Друг-философ, дальше носа

Загляни – увидишь свет

И покатый знак вопроса

Там, где был прямой ответ…

 

 

Что случилось?

Разве я – не мужчина?

Разве она – не женщина?

Но я поэт,

и она поэт…