Баллада о Минотавре
«С паршивой овцы хоть клок
Шерсти, а лучше – два,
Требуется стрясти.
Труби, минотавр, в рог!
Пусть каждая знает тварь,
Что надобно приползти».
«Зачем мне трубить? Бить
В тугой барабан? К Вам
Сзывать тварей Божьих?
Я сам соберу дань
И сам им закон дам.
А Вы – ничтожны».
«Враждебна ко мне среда,
Раз дело идёт всегда
К такому финалу.
Разбил я твою цепь,
Нашел для тебя цель –
Тебе ж все мало».
«Нет! Был я рабом, в том
Не видел беды. Ты
Разрушил порядок.
Свобода меня страшит,
Ведь я, словно Вечный Жид,
Всем гадок».
«Эх, нет уж теперь людей,
Раз голос толпы лютей,
Чем рабство.
И ты – добровольный раб
Затем лишь, что духом слаб,
Балласт ты».
* * *
I
Письма не пишутся. Сделанный из листа
Самолетик летит прямо в мусорную корзину.
Мысленный счётчик от одного до ста
Заедает, еле добравшись до середины.
Окружающий мир не вписывается в строку.
Жара и скука сливаются воедино,
Образуя густую вязкую паутину,
Разорвать которую, видимо, не смогу.
II
Телеграфируй, когда доберёшься до
Центра сознания – Хаоса, если проще.
Там ни райских садов, ни запретных плодов, ни голодных ртов,
Что лживым раскаяньем горло потом полощут.
Там лишь цвета. Причем отличить один
От другого – красный от синего, голубого,
Жёлтого, – так же трудно, как и Христа от Бога,
И себя от того, что некогда породил.
Смерть Бальдра (пассаж в духе Blind Guardian)
«Пав жертвой злобного коварства,
Погиб достойнейший из нас,
В чьё тело медлили впиваться
И сталь, и камень, и алмаз.
Марионеткою злодея
Безвинно встретил смерть слепой.
Виновник скрылся, но любой
Ценой за это злое дело
Ответит...»
«О, эта пламенная речь!
А ведь недавно вы с азартом,
Как дикий зверь на крови запах,
Ещё сбегались посмотреть,
Как даст себя на растерзанье – тихо в зале! –
Один из вас – и, ни единой раны
На нём не видя, глупо хлопали глазами,
Качали головой, шептали «Странно!»
Друг другу...
Но в праздном шуме, суете, растущей давке
Ещё и кто-то умудрялся делать ставки,
Что вот сейчас – и миф развенчан...
И стрелы зависти из ждущих зрелищ глаз,
От тела Бальдра отскочив, пронзали вас.
Но вы дождались своего: на этот раз
Он мёртв. Никто, увы, не вечен».
«Да как он смеет! Мелкий дерзостный божок!»
«Сидеть бы тихо – нет, он лезет на рожон!»
«Своею речью оскорбление нанёс
И должен непременно быть наказан!»
«Пускай узнает своё место, дерзкий пёс!» —
Со всех сторон послышалось вдруг разом.
И ропот зал заполонил,
Как сцену глупого театра.
И чей-то голос проронил:
«Ведь мы хотели смерти Бальдра!»,
Но заглушён толпою был.
* * *
Оконное стекло натянуто на раму.
Картинка так себе: чем дальше, тем мутней.
Шеренга серых туч вновь сыплет соль на раны –
Зудящие следы клыков постылых дней.
Не нашего гнезда птенцы к мечте стремятся,
Но лишь находят Юг. Картинка так себе:
Чем дальше, тем мутней – и все в итоге мясо,
Что подали на стол прожорливой Судьбе.
Скрежещет зуб о зуб; и кажется порою
Оконное стекло мне Босха полотном:
Чем дальше, тем мутней. Стезя бифштекса с кровью –
Наш выигрыш, но кто нашёл отраду в нём?
* * *
Алиса выходит из дома, чтобы увидеть Кролика –
Чёрного или Белого, покажет её безумие.
Оставив в прихожей шарики, Алиса встаёт на ролики.
Рассветная улица выглядит, как жертва любви Везувия.
Кажется, март в разгаре последние года три –
Но вместо зайцев всё чаще встречаются упыри,
Впадающие в неистовство при виде проточных вен,
Которые есть – по сути – метафоры перемен.
Ровно к полудню Абсурд достигает пика.
С кладбища начинают звучать тамтамы.
Из подвальной пивной выплывает дама –
Кажется, что червей, но вместо сердца – пика.
И только Улыбка, зависнув над городом, позволяет
Удержать равновесие на поверхности плоской.
Закатное солнце свечным огоньком пылает –
И ночь накрывает Землю застывшим воском.
* * *
Всему виною – может быть – усталость,
Отсутствие спасительного сна,
Но для меня внезапно оказалась
Иллюзия реальности равна.
Поэтому решением фатальным,
Хоть предостерегаем был стократ,
Твой образ – изначально идеальный –
Ещё и возвести сумел в квадрат.
Сомнительно, что наш Господь конечен,
Но всё-таки возможно, коль теперь –
Цитата – серафимам ставят свечи.
Кому молиться, если не Тебе?
Ты, верно, посмеёшься над Поэтом:
Убога, мол, фантазия твоя.
Конечно же, не ново – но и в этом
Мне видится цикличность Бытия:
Так образует круг любой отрезок –
Твоим же, впрочем, согнутый умом;
Так Небо и воинственная Бездна
Сливаются в стремлении одном.
И всё, что сделать мне теперь осталось –
Отдать свой долг Поэзии сполна…
Мой ангел, мой мираж, какая жалость –
Иллюзия реальности равна!
Прощание с иллюзией
I
Паломники, жрецы и мертвецы
Вновь сон и явь бросают на весы;
Реальность перевешивает. Горьким
Знамением – мираж развоплощён.
Зато теперь нам ясно, что почём –
Оставим поиск Истины убогим.
Но – тризною реальности другой –
Надетое рукою бесовской
Горит блаженство шапкою на воре.
Игра Судьбы. Игра Добра и Зла.
Иллюзия хоть душу не спасла,
Но всё ж была осмысленнее вдвое.
II
Мы бродили тропинками бреда, презрев указатель,
Что, мол, дальше – как ты ни старайся – пути не найти.
Будь то Вера, что двигает горы, иль пошлая затупь –
Но из всякой подобной Иллюзии выход один:
Прямо в мир, что встречает своей развращённой улыбкой,
Обещая роскошный, кишащий соблазнами Ад…
Понимаешь теперь, золотая волшебная рыбка,
Что старуха с корытом – не худший ещё вариант?!
III
Я приложил все усилия, чтоб перестать смеяться.
Я серьёзен, как лев, пожирающий антилопу.
С такой же суровой миною масса иных паяцев –
Наверное, шутки ради – довольно шагает в пропасть.
Встанем же в общий ряд, куда нам укажет номер.
Встретить вместе с народом час массовой истерии –
В том и удел Поэта; но лучше надеть стерильный
Белый костюм и шлем, чтоб не сразу почить в Содоме.
IV
Вопиющий в пустыне скончался от жажды,
Даже в грезах предсмертных не слыша прибой…
Я-то думал, Мессией способен стать каждый;
Оказалось, что стать им способен любой.
Я молю Сатану, чтобы выдал мне визу
В одиночную Бездну – вдали от любых…
Откровенно скажу: я вас так ненавижу,
Что – порою мне кажется – мог полюбить.
Посланнику тьмы
Тупик неизбежен, сказал бы пророк.
Кто снимет с креста нас и кто нас оплачет?
Приходит посланник; во лбу его рог –
Скорее, ментальный, чем как-то иначе.
Он глушит вино и не может понять
Простого до дрожи людского расчёта:
Чем легче на Бога сегодня пенять,
Тем завтра надеяться легче на чёрта.
Тоска – точно впившийся в разум недуг;
Глаза его, словно глубокие ниши…
Логичная Тьма вызывает испуг,
Коль Тьма от эмоций – понятней и ближе.
Заздравное
I
Коль сходить – так с ума, а не вновь по тропе к магазину,
Продолжая банкет, неоплаченный годом назад.
Слишком долго, видать, мы посмертно тянули резину –
То не вспышка Надежды, а только похмельный азарт.
И теперь – столь привычная стужа, бездумная трата
Утомительных дней, завершающих Вечность Твою:
Так Абсурд Бытия превосходит любые расклады.
Что расскажет Господь о сегодняшнем курсе валют,
О бездонных морях, что готовы наследовать Землю,
О непрожитых снах, о бесхозной Своей правоте?
Обезумев от смертных забот, человечество внемлет
Только тем, кто решил, что не в силах ступать по воде.
II
По осколкам души, по ведущим к обрыву тропинкам,
По наглядным примерам падений, по стертым следам,
По спасительным рощам Забвения – гордости в пику –
Мы бродили, покуда неистовый ветер сметал –
Миг за мигом – уверенных в том, что душа первородна,
Что отнюдь не кусок пирога есть конечная цель.
Но, поскольку нельзя круглый год оставаться голодным,
Взяли нас на прицел – и Господь изменился в лице.
Что теперь вялый бред о навеки потерянном Рае,
Коль победа стекла по обвисшим – что плети – рукам?
Новый день – по текущим расценкам – не стоит стараний;
И не важно, что будет потом – не потоп, так вулкан.
III
В пластилиновых снах бессистемно меняются лица.
Отрицание выше, чем бремя посмертных забот.
Даже вольная птица чего-то порою боится.
Расскажи мне о тех, кто законно отправлен за борт;
О кромешных лесах, о волшебной потерянной лани
И оленях, которым даны золотые рога;
Как терзает пропащие души нещадное пламя,
Как – сражаясь за общую цель – наживают врага;
О навязчивых правилах, догмах, налипших на пальцы;
О бездомных котах и старухе с кривою клюкой;
Расскажи мне о том, как любить – и притом не бояться;
Расскажи о петле, чтоб настал долгожданный покой.
IV
Допивая вино, путешественник просит добавки –
Это лишь поначалу казалось, что Чаша полна.
Если миром – цитируя Летова – правят собаки,
То химера меж них налицо безнадежно больна.
Это кажется только, что больно – гвоздями в ладони:
Несомненно, что дальше всё будет больнее стократ.
Это кажется только – в бассейне Титаник не тонет:
Время, что и Пространство – никчемный, по сути, догмат.
Надвигается эра дождей, мешанины понятий
И бессвязного бреда на тему из жизни кротов.
Тело хоть и живет при душе, пострадавшей от вмятин,
Но Любовь – это Смерть: ведь не важно, что будет потом.
Элегия № 369725
Приговор был подписан – и этим исполнен;
Не осталось от жизни несказанных слов.
Так охотится сумрак с восхода за полднем –
Подмечая в итоге, что вечер суров.
Слышен крик о пощаде во взгляде младенца,
Но фатальность покоя в зевке старика:
Первый к смерти ещё не успел приглядеться,
А второй – от неё же отвыкнуть пока.
И одна только тонкость от Мастера скрыта:
Перспектива забвения сколь ни мила,
Но, в конечном итоге, душа – Маргарита,
Что с презрением Вечный Покой отмела.
Элегия № 437411
I
В радушных дебрях Бытия
– творец бесхитростного культа –
Я находил твои черты,
как единицы средь нолей,
Читал твой образ – точно как
сон, что пресёкся за секунду
До завершения – и с тем
стал сердцу только лишь милей.
Кормил дровами печь души –
и охлаждения не чаял,
Поскольку верил – словно бы
в безоговорочный закон:
Прекрасна ты – как монолог
без цели, темы и начала,
Сквозь твердь графитовых небес –
да в уши Богу прямиком.
Чему не надобен предлог –
то априори безупречно
Настолько, что не схоронить
в могиле братской общих фраз:
Когда душа моя – скворец,
твое внимание – скворечник,
В который неисповедимо
Вселенной щедрость облеклась.
II
Интервал между верой и чем-то ещё
Я твоим совершенством заполнил всецело:
Так Улисс воротиться домой обречён,
Как позднее обмолвилась мельком Цирцея.
На отраду мою, персонаж ты иной –
И в свиней не грозит обратиться собратьям:
На сей раз – непритворной уже сединой –
Странник бремя пути в одиночку оплатит.
Буря строже к тому, кто плывёт налегке;
Но – как верно изрёк многоопытный кормчий –
Коль Надежды оплот заблистал вдалеке,
То и путь – безусловно – ещё не окончен.
III
Говорить о тебе – всё равно, что ловить на лету
Серафимов: снаряды из перьев и воли Господней.
Это – вязкое чувство, которым – с другим наряду –
Как сейчас, никогда не бывал я еще преисполнен.
Невозможность молчать повергает в безудержный шок –
Это свежая грань восприятия минималиста.
Говорить о тебе – как считать, что исконно лишён
Права речи – но резко начать лепетать и молиться.
Это – нежная боль и свинцовая лёгкость побед,
Опостылевший стук неотступного шага удачи
И отрадный укус немоты – говорить о тебе,
Безупречной – на долю секунды – как солнечный зайчик.
© Иван Попов, 2007 – 2017.
© 45 параллель, 2017.