Ирина Клеандрова

Ирина Клеандрова

Четвёртое измерение № 36 (312) от 21 декабря 2014 года

Секунды как века

 

Вечный город

 

Город не зря называют Вечным. В этих проулках не властны годы. Он ворожит, веселит и лечит, тень его славы – на Риме гордом.

Город не знает тюрьмы и кладбищ, гостю там, будто родному, рады. Ночью ли, днём – ты его узнаешь по мостовым цвета летних радуг. Воздух там слаще хмельного пунша, к звёздам взлетают фонтанов нити... Он каждым камнем врастает в души всех, кто когда-то его увидел.

Он не касался земли с рожденья, путь его вольно струится в небе. Глянешь чуть пристальней – он исчезнет, словно мираж, колдовская небыль. Может быть, в брызгах солёной пены, в хмари рассветной, в лучах заката ты замечал из тумана стены, флаги на башнях его крылатых.

Да, ты не верил, отбросив мудро мысли, что стало темно и душно. Может, он снился тебе под утро, плавясь на мокрой от слёз подушке. Ты не сдавался, твердил: «Болею, ваш город в небе – такое детство...» – и с каждый днём становился злее, втайне увидеть его надеясь. Сил одолжив у тоски с азартом, взвился бы к солнцу, свернул бы горы – если бы кто-то подкинул карту, где же искать этот чёртов морок.

Ты забывал его, и однажды быль стала сказкой, а сказка – ложью. Памятью смутной о чём-то важном, лучшем, что в жизни случиться может. Стены развеялись белым дымом, лица осыпались горстью смальты; стало звенящее счастьем имя мелом, размазанным по асфальту.

Явь потеряла и вкус, и запах. Всё мирозданье до дна прогоркло. Может, молитва тебя спасла бы, но вместо слов – волчий вой из горла. Вместо родства – паутина фальши, ночь беспросветная вместо полдня...

Если б увидеть его, как раньше! Если бы как-нибудь имя вспомнить...

Лишь через годы, устав быть битой в яростном споре души и мозга, память вернёт россыпь звёзд на плитах и фонарей разноцветных грозди, ломаный ряд флюгеров на крышах, росчерки чаек в лазурно-синем...

Ты позовёшь – и тебя услышат.

Вечности впору любое имя.

 

Last summer day

 

Когда отзвенят последние такты лета –

нет силы подняться, но медлить уже нельзя –

мы вслед за солистами в небо шагнём с рассветом:

ещё не чужие, уже не вполне друзья.

 

Мы всё, что должны, до конца не сказали ночью.

«Пора!» – хмыкнет осень. – «Граница. Финал. Межа».

А сердце болит и никак остывать не хочет,

и клочья его на ветру на ветвях дрожат.

 

Я знаю прекрасно: уже отвыкать пора бы

от голоса таять, за дверью ловить шаги.

А мы всё бок о бок стоим по-солдатски храбро:

уже не родные, ещё не совсем враги.

 

Разыграна партия. Разного цвета масти.

У каждого свой – не один на двоих – пасьянс...

...А лето вернётся, и, может, согреет счастьем,

и всё ещё будет – но больше не будет нас.

 

Тень Крысолова

 

Простывшая река со всхлипом дышит,

струится плющ, стекая с ветхих стен.

Чадит луна. По островерхим крышам

скользит невозмутимой кошки тень.

 

Примерзший ставень, флюгера корона.

Как патока, растянут в вечность миг.

На виселице тощая ворона

топорщит перья, сил копя на крик.

 

У ратуши пока ни слёз, ни брани,

плащом тумана смазан пёстрый цвет –

но писком крыс и детскими шагами

смущая эхо, полнится рассвет.

 

Взгляд блёклых звёзд насмешливо-печален.

Хрипят часы и жмётся к лани лев.

С осенним ветром входит в сонный Гаммельн

чуть различимый дудочки напев.

 

Ноябрьский сидр

 

Маятник влип в янтарь. Плещет жарою лето,

звонкие чаши крон солнцем полны до дна –

а за моим окном ветер рвёт листья с веток,

в волнах чернёных туч рыбкой скользит луна.

 

Ноющих шрамов сеть. Каждый – дороги веха:

быть заодно и врозь, ссориться – и встречать...

Знаешь, весь этот мир – только мираж и эхо,

шелест тончайших крыл в круг, где горит свеча.

 

Пальцы сожмут фитиль – и растворятся тени,

вихрь унесёт с собой трепетность и тепло...

Сердце обнимет мрак, но в тишине осенней

мы выживаем – для. Или – всему назло.

 

Ломкая корка льда раны затянет белым.

Спят, отзвучав, слова, в ножнах – усталый меч...

Знаешь, вся наша жизнь – стёртый рисунок мелом,

битых небес фарфор. Что черепки беречь?

 

Тлеет в золе письмо: сажа, бумаги клочья.

Ветра горчащий сидр. Нежность, печаль, вина.

Снегом полна постель. Но я усну, а ночью

в мёртвый ноябрьский сад птицей впорхнёт весна.

 

Время чудес

 

Время чудес. Красоты – беззащитной, неброской.

В каждом углу – беззаботных смешков отголоски,

отблески глаз и умытых улыбками лиц...

В мутных потоках – бумажных флотилий парады.

Солнце пригрело, и в скверах проснулись дриады,

пляшут, щебечут, смущая прохожих и птиц.

 

С ними – на облако, в замок из розовой пены.

Мир на ладони: безумный, прекрасный, волшебный.

Лучшая сказка, живущая рядом с тобой...

Сумерки лягут, развесят лимонные звёзды,

жемчуг и стразы вдоль улиц растянутся гроздью,

патоку с окон слизнёт полуночный прибой.

 

Это весна, и всё сложится так, как могло бы,

а на чумазых ладонях последних сугробов

линии жизни начертит ручьёв серебро...

 

Солнечной пылью осыпана старая верба.

Даром душе, что по-птичьи тоскует по небу,

в белом сиянии кружится чьё-то перо.

 

L'ete Indien

 

Очей погибель. Липкий сумрак зорь, паучьи сети пеленают мысли.

Дрожащих звёзд болезненный узор, тревожный ветер, тени, опий листьев, что миллиардом мёртвых мотыльков спешат в объятья неживого солнца…

Прекрасно зная: скоро им придётся сгореть дотла в янтарной тьме заката, запятнав небесный свод – лазурь и лёд – багряным пеплом и медвяной пылью. Горча, дыша ментолом и ванилью, остановить часы в гробницах ваз, крошась и тая…

Кронос, не карая отступников, стоит поодаль, не спуская глаз.

Всего лишь вальс.

Всего лишь время года, когда душа беспечно тонет в небе. Махнув крылом на боль, на быль и небыль – взмывает в тучи, провожая птиц, и сорванным листком ложится ниц, об отлетевшей жизни не жалея.

Сатори стынь. Секунды как века.

В зеркальной мгле встречая двойника, молчишь, робея встретиться глазами.

…Кружит листва – страницы дневника, что на клочки порвал и сжёг хозяин.

 

Осенние цветы
(Les Fleurs D'Automne)

 

Прощальный вздох отжившей красоты:

рубин рябины, поздние цветы –

атласный блеск на хрустком медном ложе,

сапфир небес, медовое стекло...

Последний свет, последнее тепло

в дверях зимы, на вечный сон похожей.

 

Здесь траурной свечой сияет лист.

Здесь воздух, словно в церкви, пряно-чист,

из горечи и капель солнца соткан.

А вдоль дорожек бархатцы горят –

по их ковру к излёту октября

проходит смерть, заглядывая в окна.

 

Шаги и скрежет гасит тишина.

Но не спасёт молчания стена

от блёклых глаз; от губ, что имя шепчут –

всё холодней, всё строже, всё слышней...

Сминая бархат, тянется за ней

процессия теней давно ушедших –

даря кошмары, будоража мрак.

Душа дрожит, но всё же ищет знак

в голодной тьме, в полночном океане:

забыв про страх, круша рассудка твердь,

желает хоть вполглаза подсмотреть,

как кружит чёрный вальс, таясь в тумане.

 

...Мерцанье, смех и струны паутин.

И поздно дергать ставни, ощутив

как искра сердца вязнет в мертвом танце,

в тенётах тихой музыки без слов;

как ледяные венчики цветов

перебирают призрачные пальцы...

 

Сознанье – в пыль, смола и дым по венам.

И больше не поверить сонным стенам;

не позабыть, как сладок этот ад,

как мягко кроны лунный яд полощет.

А ночь всё ждёт. И, может, правда проще

нащупать ключ и молча выйти в сад?

 

Там ветер и замёрзшая роса,

костры ветвей – мостами в небеса,

молочный дым и крыши в звёзд короне –

дрожащий абрис, вечности печать.

В рассвет уже не верить, но молчать,

поникший георгин согрев в ладони.

 

Там вьётся флоксов шёлковая дымка,

и когти астр, и хризантем снежинки –

печаль и тлен, и нежность без границ...

 

Как корабли, плывут в коричной пене

скупые лепестки цветов последних –

фиалы слёз, улыбки мёртвых лиц.

 

Осенняя флейта

 

Град царапает дверь. Тучи по небу – ворохом перьев.

День уходит. Душа красотой угасанья пьяна...

На закате темно. В полусонные стоны деревьев

Серебристо-печальную флейту вплетает луна.

 

На некошеных травах – кольчуга из пепла и света,

Облетевшие кроны застыли в плену ледяном...

С каждой каплей всё ближе последнее, снежное лето.

С каждым новым рассветом всё громче стучит метроном.

 

Время водит резцом. Ворох стружки – и ты, настоящий.

Мастер скажет: «Finita», часы остановят свой бег –

И останется только луна и угрюмая чаща,

Растревоженный ветер и саван, похожий на снег...

 

Книга Песка

 

под обугленным небом песчаник простёрся ниц,

волей Ра остановлен неистовый бег светила

предсказателем-дэвом исчёркана гладь страниц,

полустёртые руны пылают огнём и силой

 

шелестит Книга Мёртвых, открытая всем ветрам

тишина оглушает, мгновения пляшут в горсти

кто-то здесь упадёт, из себя воздвигая храм,

от кого-то останутся перстни, тряпьё и кости

 

утекая по капле, спекается в строки жизнь

жаркий выдох пустыни смешает, что есть и будет

скрип пера провожает насмешливым взглядом Сфинкс,

погружаются в Лету века, города и люди

 

сердце пламени – пепел, в мятежном сокрыт покой

сталь развеется прахом, и полночью станет утро

по губам и ресницам проводит Мидас рукой,

слов серебряный звон обращая в молчанья мудрость

 

Уходящему – мир...

 

Мрачный лес за спиной. Той, что рядом, не нужно слов:

вспыхнет холодно сталь – и прикажет на снег ложиться...

Не печалься напрасно. Захочешь – вернёшься вновь

ясноглазой кошкой, деревом или птицей.

 

Ты уснёшь – и проснёшься былинкой в родном краю,

горным кряжем и мачтой, всем сущим на этом свете...

Ты увидишь, что будет, – и, память храня твою,

будет детям рассказывать сказки ветер.

 

И тогда ты узнаешь, о чём шелестит трава

и какую тоску вслед за солнцем уносят стаи...

Время сточит монеты, раскрошатся в пыль слова –

не исчезнет лишь свет, что ты вместо себя оставил.

 

Печали нет

 

Печали нет. О чём грустить, скажи?

Что время влёт – сухим листом с ладони?

Что ветер бьёт наотмашь, в спину гонит,

а впереди – ухаб и виражи?

Так это просто карусель сезонов.

Закон миропорядка. Просто жизнь...

 

Печали нет. О прошлом слёз не льют:

его, как бриллиант, хранят в шкатулке,

а памяти капризной закоулки

в лучистых миражах дадут приют...

Без разницы – на миг или на сутки.

Без разницы – в аду или в раю...

 

Печали нет. Окончена игра,

уже едино – в дамках или пешкой...

Судьба кидает новенький орешек,

и что внутри? Разгрызть его пора!

Раскладывай пасьянс орлом и решкой,

не думая о «завтра» и «вчера».

 

А нудное быльё не стоит грусти:

создатель не зевнёт, так чёрт попустит.

 

Цикл «Пять стихий»

 

 

1. Дерево: Сакура

 

Непроглядные заросли залиты лунным вином,

и, во тьму погружённые, ветви колышатся сонно...

Ветер бродит по саду и робко стучится в окно,

обещая весну и горящую звёздами полночь.

 

Мрак так свеж и лучист, и росою умыта трава.

Рой серебряных радуг укрыт в перламутровой капле...

Пахнет льдом и анисом, и кругом идёт голова,

и светлеет душа, упорхнув потревоженной цаплей.

 

Окоём розовеет, вскипая рассветной волной.

Пена белит стволы, мажет листья растопленным сахаром...

Звёзды в небе бледнеют и гаснут одна за одной,

осыпаясь в ладонь лепестками смеющейся сакуры.

 

2.Огонь: Феникс

 

Мир от края до края напоен полуденным светом.

Томно свищет цикада, в тени поджидая сестёр...

Подсыхает ковыль, скорбно клонится к западу лето,

а на склоне, у камня, ворчит, просыпаясь, костёр.

 

К раскалённому небу взлетая диковинной птицей,

с высоты он услышит и брань, и мольбу, и хвалу...

Я листаю дневник, и от жара чернеют страницы.

Тени прошлых иллюзий трещат, превращаясь в золу...

 

Жарко солнце горит – а внутри листопады и вьюга,

опостылел очаг, и в тумане не видно не зги...

Огнерожденный Феникс, владыка цветущего юга,

отогрей мое сердце, а если не можешь – сожги!

 

3.Металл: Осень

 

Плеском ручьёв серебристые осыпи манят,

золотом кроет скалу одинокая слива.

Вотчина снега, стеклянного ветра и камня –

эти вершины путников ждут молчаливо.

 

Здесь космы сосен – мазком малахита по стали,

здесь откликается эхо ударами пульса,

здесь отдохнуть от прыжка в поднебесные дали

царственным тигром горный хребет изогнулся.

 

Бледные пряди сияют под солнцем холодным,

ломкие стебли хрустят под ногами, как кости –

кутаясь в облако, осень блуждает по склонам,

напоминая, что мы на земле только гости.

 

4.Вода: Память

 

Ветер горчит, выдыхается в чаше вино.

Пламя свечи – растворённый во мраке рубин.

Вьюжными волнами плещется ночь за окном,

рыба-луна равнодушно глядит из глубин.

 

Память моя. Будто спящий под водами сад,

ты прорастаешь цветами сквозь камни и ил;

прячешь в жемчужины голос, касанье и взгляд,

высветлив краски и с выдумкой путая быль.

 

Золото мыслей и чувств самоцветы храня,

словно дракон, в полутьме сокровенных пещер,

ты за чертой вновь и вновь воскрешаешь меня,

бывшее «я» возвращая бессмертной душе.

 

5.Земля: Пустыня

 

Заповеданный край, где правителем сам Хуанлун,

где реален мираж, а реальность как будто бы снится...

Раскалённое золото, платина, медь и латунь;

чистый взгляд родников, устремлённый в белёсые выси.

 

Здесь уснули века, здесь царят тишина и покой.

Здесь святилище змей, пауков и слепящего света...

Близок терем Творца, и до высей дозваться легко:

лишь задать свой вопрос – и, не дрогнув, дождаться ответа.

 

Он раскатится громом – без фальши и полутеней,

и за тысячу ли ты превыше не сыщешь закона...

Вьется лестница в небо, сияя огнём, а под ней

мерно дышит пустыня – ребристая шкура дракона.

 

Эпилог: Время

 

Сквозь железо и камень пробьётся упрямый росток.

Пышнолистную крону напоит бурлящий поток.

Ствол от ветра надломится, пищею став для огня.

Из руды и из молний восстанет железо, звеня...

 

Но вода точит сталь и по камешку крошит скалу...

Так кончается боль, превращая амёбу в стрелу.

Так кончается путь, прогорев во вселенских кострах.

Всё рождается прахом, и всё возвратится во прах.