* * *
Невидимый кто-то
Мне посылает сны,
В которых я вижу маки. Они красны,
Как спелая кровь на бледных устах Христа,
И снится река – вода, как слеза, чиста.
Я маки срываю, плету из цветов венки,
А после бросаю в объятия той реки.
Меняет вода прозрачный на красный цвет.
И я просыпаюсь.
Невидимый кто-то мне
Рисует картины на стенах из прошлых снов:
Где лишь пустота, а люди не знают слов,
Где первое слово сказанное – «свети»,
Второе – «надейся», а после – «не упади».
Я вижу, как в небе ярко зажглась звезда,
И этот невидимый мне отвечает «да»
На постоянно мучающий вопрос.
И явь расплывается в радуге горьких слёз.
* * *
И останется после только полынь-трава
да дождями на ней прибитая горечь-пыль.
Через сорок ночей утихнет тоска, молва,
и притупится боль, а мы превратимся в быль:
дескать, жили да были, не верили ни во что,
а без этого боязно страшного ждать суда.
И уже никому не докажешь, что решетом
можно воду носить при желании хоть куда,
что не верить в Него – не значит без веры жить,
что мы сами себе и судья, и всесильный бог,
остальное же всё – предрассудки и миражи.
А когда истечёт отведённый для веры срок,
то останется только горечь полынь-травы,
от солёных дождей сырая в горсти земля.
И неважно, кто прав, хоть истины и новы,
если больше от боли некому исцелять.
* * *
умолчать о главном в последней песне –
не сказать ни строчки, ни полстроки,
да финал придумать поинтересней,
где ЛГ – счастливые дураки.
чтобы стало каждому всё понятно:
что пятно багровое – вишни сок;
что не всякая клятва станет клятвой,
и не пуля вовсе летит в висок;
что большая рыба – всего лишь рыба,
и её стихия – в морской воде;
что слова «спасибо», «прости» могли бы
панацеей стать для тебя в беде.
но они уже не имеют веса,
хоть скажи их тихо, хоть прокричи,
потому что эта последняя песня
тишиною мёртвой внутри звучит.
* * *
Мне снятся метели и снег,
Белый, как саван,
В котором больной человек –
За небесами.
Он разжимает ладони –
И снег улетает.
Мне кажется, я его помню,
Я его знаю.
«Прошу, назови своё имя», –
Шепчу человеку.
Но слово его застынет,
Как стынут реки,
Но слово его превратится
В снег, что не тает,
В тот снег, который мне снится –
Светлая память.
* * *
Говори со мной, пожалуйста, говори.
Вдоль домов стоят понурые фонари,
А окно напротив к полночи догорит
И погаснет.
Это значит, больше там никого не ждут,
Ни себя впустую, ни ламп, ни свечей не жгут,
И затягивают над раной открытой жгут,
Но напрасно:
Умирают молча, тают, как тёплый снег,
Вроде есть человек – и вот человека нет.
Догорает свеча, и гаснет в окошке свет.
Остаются
Вдоль домов понурые фонари.
Я боюсь, что у нас вот так же перегорит.
Потому прошу – говори со мной, говори,
Если пусто,
Если боль твоя боли моей близка,
Если ты угасаешь – я же горю пока.
Хватит света нам от тусклого ночника,
Чтобы выжить,
В этом городе мёртвом, полном пустых домов,
В них холодных постелей не счесть, там не видят снов.
Здесь так мало осталось тех, кто молчать готов,
Тех, кто слышит.
* * *
Оплетают слова, словно вьюн, язык,
Заглушая боль, приглушая крик.
Вырываю их – но они растут,
Прорастают вглубь, а во рту – цветут.
Стебли их упруги. Проходит дождь –
Колосятся густо, как в поле рожь,
Грудь моя – земля, а язык – трава.
И болит от этого голова.
Но пока цветут те слова во мне,
Их сорвать становится всё трудней.
Только страх за скорые холода –
Отцветут до срока. И вот тогда
Будет долго-долго болеть внутри.
Но сказать нельзя. Потому смотри
Как сплетенье слов образует ряд,
Что цветёт, как дивный весенний сад.
Метаморфоза
1.
Маленькая девочка с бантиком зелёным
В светлых, словно лучик, мягких волосах,
Где же твоё детство?
Растворилось звоном
Бубенцов да смеха в разноцветных снах,
Улетело ветром в сказочные страны,
Мне оставив только запахи дождя.
Маленькая девочка, отчего так ранит
Твой давно не детский и сверлящий взгляд?
2.
Когда по ночам мне снились большие собаки,
Которые зло и больно кусали руки,
Я просыпалась в холодном поту.
Я знала, что сны – это дурные знаки.
И вслушиваясь в ночные шорохи, звуки,
Ощущала привкус страха во рту.
А по утрам на своё отражение смотрела с опаской –
Никому неизвестно, откуда придёт беда.
И девочка с голубыми глазами, с бантиком красным,
Смотрела пристально и шептала мне «на-все-гда».
3.
А теперь я не вижу сны. Или попросту их не помню.
И девочка с жёлтым бантиком, глаза опустив, молчит.
Шепчу ей: «У меня никого не осталось, кроме
Тебя и твоих разноцветных бантов в ночи,
Ярких, как лампочки от гирлянды на новогодней ёлке.
Что же ты, милая? Поговори со мной».
И снова во рту этот привкус…
Боль между рёбер – колкая.
И хочется так – чтоб всё оказалось игрой.
4.
Маленькая девочка в платьице из ситца,
С бантиком зелёным в светлых волосах,
Где же твоё детство? Почему не снится?
Улетело птицей белой в небеса,
Мне оставив только тени, что от солнца
Исчезают мигом – не задержишь взгляд.
Маленькая девочка просто стала взрослой.
Отражение в зеркале – маленькая я.
* * *
Как жаль, что никогда не стать мне той,
К которой по утрам прильнув щекой,
Ты, вслушиваясь в сердца ровный стук,
Едва касаясь пальцев тонких рук,
Забудешь обо всём – про страх и сны,
В которых, обнажая плоть десны,
Озлобленная псина щерит пасть.
Ведь я всего лишь временная часть
Твоих часов, им облегчаяю ход.
Когда необходимость отпадёт
Во мне, в моих движеньях и словах,
Останусь просто стрелками в часах,
Со сломанным навеки механизмом.
И жаль, что нам не хватит целой жизни,
Чтоб всё исправить – я останусь той,
Кто пустоту сменяет пустотой.
* * *
Отпусти, говорят, попробуй – и всё пройдёт.
По весне ведь не сразу тает намёрзший лёд.
Сны со временем станут цветными, утихнет боль.
Ты себя не терзай. И памятью не неволь.
Я смотрю на тех, кто просит меня молчать,
и во взглядах вижу невыплаканную печаль:
по ночам они, как и я, не смыкают глаз
и считают, сколько им приходилось раз
говорить себе: отпусти, попробуй, и всё пройдёт.
Но никто не осмелился благословить полёт
чёрной птицы, сидящей с детства в клети грудной,
потому что птица стала такой родной.
Отпустить её в небо – значит, про всё забыть.
И тогда будет вовсе не о чем говорить
ни друг с другом, ни с богом, что смотрит через окно
в наши скорбные лица щербатой большой луной.
Отпустить – это значит, больше не ощущать
ничего абсолютно, будто бы одичать,
это значит, не чувствовать больше себя живым.
Потому мы жалеем птицу, в себе растим.
А когда в наши спины крылья её врастут –
вместе с ней полетим в небесную пустоту.
* * *
Из парадной налево выбежишь в ночь
Человеком, которому бремя невмочь,
Человеком, которому нечего ждать.
И бежишь в темноту, и бежишь наугад.
Остановишься где-нибудь у фонаря
И стоишь, неприкаянный, думаешь: зря
Убежал – от кого? И куда же теперь?
И от ветра скрипит незакрытая дверь,
И зияет напротив парадного рот,
Ожидая, что кто-то, вернувшись, войдёт.
Но такой же, как ты, выбегает – и прочь.
От парадной направо – такая же ночь.
* * *
Посмотри на оранжевый шар апельсина:
Как красив он.
И как эта скатерть красива,
По которой скользит, движимый некой силой,
И падает он за край.
Но падение беззвучно.
И даже почти трагично:
Там, внизу, его поджигает спичкой
Тот, кто ловит в ладони.
И говорит привычно:
«Гори, да не умирай».
И горит апельсин пламенем апельсиньим,
Отражаясь в зрачках, как в море бездонном синем.
А ты смотришь в глаза и думаешь:
«Как красиво.
Только не закрывай».
* * *
Давай помолчим и послушаем, как звенит
Тишина этим вечером.
Под потолком висит
И качается там, как маятник, взад-вперёд.
Слышишь, как она голосом матери нам поёт
Колыбельную:
«Баю-бай, ой люли-люли,
Не боли ни внутри, ни снаружи –
нигде не боли.
И не рвитесь, слова, из горла,
как с цепи в подворотню пёс.
Счастье любит, когда молчат и когда всерьёз».
* * *
Ничего не просить, не требовать и не ждать –
Нам никто не поможет, никто не придёт спасать.
Научись не дышать едкой гарью – горят мосты.
По периметру в городе выставили посты –
Не пройти незамеченным мимо, не улизнуть.
Нас оставили здесь, чтобы мы отыскали суть:
Почему за бедой приходит всегда беда
И узнали, какая на вкус эта боль-вода,
Что сквозь тонкие пальцы капает в пепел-снег,
И кому человек – пустота, кому – человек.
* * *
Памяти Андрея Стенина
На войне безликой – все солдаты.
Если день прожил – считай за год.
В объективе фотоаппарата
перевёрнут правды горизонт:
там, где солнца шар над облаками –
мёртвым сном забудется обоз.
Застывает на телеэкране
риторично заданный вопрос.
Но не сдвинуть камень преткновения
с рубежа,
не вырваться вперёд.
На войне расходятся во мнениях,
кто кого сильнее предаёт.
Только те, кто предан, не расскажут,
что у смерти чёрные глаза.
Им теперь нестрашно и неважно,
что война – без цели и лица.
© Ирина Гумыркина, 2014–2016 .
© 45-я параллель, 2016.