Инна
Лиснянская

* * *

А ты – всего лишь бабочка, поскольку

Ничтожна разница меж днем и веком,

Случайно ты зовешься человеком,

Орфееву играя рольку,

Перебирая палевые струны,

Которые паук в саду расставил,

О чём скорбишь, не оскорбляя правил

Ни музыки и ни фортуны?

О чем скорблю? О пламени, влекущем

Сгореть дотла. Сказать приспело время:

Мы шар земной, а не подсолнух лущим, –

Земля не более, чем семя

В системе Солнечной...

* * *

Ах, неужели я здесь была,

Ох, неужели брала перо

И выводила алое А

И золотое О?

Я ли талдычила при свече

Вместо молитвы, – ах неужель, –

Что человек – есть чёрное ЧЕ

 И только в люльке – ЭЛЬ?

И неужели меня здесь нет,

 Где и среди суеты сует

 Каждая буква имеет цвет,

 Каждое имя – свет.

Берег

1

В детстве мечтаем о реках молочных

И берегах карамельных,

В юности – о парусах полуночных

И берегах беспредельных,

В молодости – о пространствах заочных,

О берегах сопредельных,

В зрелости думаем о водосточных

Трубах, квартирах отдельных.

В старости думаем, пусть о непрочных,

Но берегах скудельных.

2

Сбежала река из русла,

Будто бы молоко.

Под рученькой заскорузлой

Око заволокло,

На пальце желтеет сушка

Кольцом последнего сна...

Что высмотрела старушка,

Из своего окна?

А видит: большой водою

Смоет её судьбу, –

С козочкой молодою

Старенькую избу.

Остался стакан бесцельный

Козьего молока...

Поправила крест нательный...

Зверем ревёт река,

А сушка, как жизнь, легка.

3

Что за плечами? – Берег, море, рыба.

Что пред глазами? – Мост, река и берег.

Что на сердце? – Любовь, вина и дыба.

Что на уме? – Сокрытие америк.

А что на картах? – Гробовая глыба.

А что за гробом? – Музыка и берег.

1999

Берёза и алоэ

Елене Макаровой

Что за время удалое?

Алый бант в косе алоэ

Там, где ты, моё дитя.

Здесь, где я, твоё былое

Машет, по небу летя,

Машет веточкой берёзы

Сквозь невидимые слёзы,

Но сквозь видимый туман.

Красный цвет, вплетенный в косы.

Моря Мертвого стакан...

А на дне того стакана,

Как ни глупо, как ни странно,

Косу времени плетя,

Нахожусь я постоянно,

Там, где ты, моё дитя.

* * *

Смерть стала роскошью.

Семён Липкин

Видно, мой ангел-хранитель – одна из ворон,

Только закаркает – в комнате запираюсь,

Так бережливо к столу своему прикасаюсь,

Словно сгодится и он для моих похорон.

Слишком уж дорого вечный обходится сон.

Вот и боюсь, что родне я в копеечку встану, –

Смерть стала роскошью, вот и себя берегу:

Не выхожу я на улицу в дождь и в пургу

И с подозрением я отношусь и к туману.

И молоко от простуды пью в день по стакану.

Днем ем овсянку, а к ночи кастрюлю скоблю.

Вряд ли нужна я родне, и тетради, и другу...

Ангел-ворона, прости меня, горе-хитрюгу, –

Нет, не себя, эту нищую жизнь я люблю.

* * *

Возьми меня, Господи, вместо него,

А его на земле оставь!

Я легкомысленное существо,

И ты меня в ад отправь.

Пускай он ещё поживёт на земле,

Пускай попытает судьбу,

Мне легче купаться в кипящей смоле,

Чем выть на его гробу!

Молю тебя, Господи, слёзно молю:

Останови мою кровь,

Хотя бы за то, что его люблю

Сильней, чем Твою любовь.

1978

* * *

Где живу, там и рай земной.

Меж берёзою и сосной

Проступил в синеве сплошной

Ангел, словно знак водяной.

Больше я не могу о войне

Ни в Сараеве, ни в Чечне,

Этот век так устал во мне,

Что усоп на косматом дне

Простоватой души моей,

Виноватой души моей,

Бесноватой души моей,

Господи, не жалей!

Голос

1

Говорю сама себе: не кисни

Перед угасающим окном,

Смерти нет, поскольку после жизни –

Снова жизнь, но в облике ином.

То, что тенью было, станет светом,

Станет эхо голосом моим,

Из жилья жемчужины воздетым

К берегам, как небо, голубым.

Говорю себе: сиди, работай

В мороке последних сигарет

Пред окном с пчелиной позолотой,

Перед сном, в котором смерти нет.

2

Крыла твои – камыши,

Плеча твои – перегной,

Прошу тебя, не спеши,

Ангел смерти, за мной.

А ты, который хранил

Жизнь мою, не сули

Взмахами белых крыл

Музыку вне земли.

И если солгу, что мне

Плоть моя не нужна,

То провинюсь втройне

И трижды буду грешна.

О Боже, к Тебе приду

В горе, что признаю, –

Мне лучше в земном аду,

Чем у Тебя в раю.

3

Мне слышен голос из-под снега:

Не сорок дён,

А сорок зим душе до брега,

До райских до окон!

И воздух я перекрестила,

А между тем

Блестит в снегу твоя могила,

Как храм из хризантем.

И снова слышу голос давний,

Как наяву:

Мне гроб – ковчег, забиты ставни,

Я сорок зим плыву.

Не тронут ни водой подземной

И ни червём,

Отсюда вижу луч полдневный

И страх в зрачке твоём.

Не бойся! Голос мой – предвестье,

И повторю,

Тебе у райского предместья

Я окна отворю.

1999

* * *

Да, такое времечко,

Да, такие птички!

Что ж, пора, евреечка,

Складывать вещички.

А в какую сторону

Кривая поведёт, –

Знать не надо ворону,

Он пепла не клюёт.

1973

Равновесие

Думала: хоть что-то перестроено,

Но на деле – всё перелицовано,

И твоё лицо, – ты так устроена –

Этою бедою зацеловано.

Смехом её горьким изморщинено, –

Стала правда ложью, гость – непрошеным,

И двуглавый в небе, что подсинено

С краю одного, глядится коршуном.

Коготь да зелёный серпик месяца

Друг о дружку точатся и тупятся.

Жизнь твоя, как погляжу, – нелепица,

Смерть твоя – пред Господом заступница,

Только за кого, – мне знать не дадено,

Как ни морщу лоб – одна испарина.

...Сколько у тебя судьбой украдено,

Ровно столько же тебе подарено.

Жизнь

Улыбкой слезу

Стираю с лица, –

Кому же к лицу

То хворь, то ленца?

Хочу – не в подъём,

В подъём – не хочу,

Вот так день за днём

Я жизнь волочу.

Ленись не ленись,

Болей не болей.

А всё-таки жизнь

Всех жалоб умней:

Снимает, как смерч,

С насиженных мест.

Она – моя речь,

А я – её жест.

* * *

Змиеву жалу,

Коже дорожных лент

Кровь я ссужала

Так, а не под процент.

Вздрогну и вспомню:

В райском саду ни зги!

Долг свой исполню –

Всем отпущу долги.

Сердцу доходней

Так закруглять дела.

...Жертвой Господней

Плоть Сыновья была.

1998

* * *

И я молюсь и грежу, проникая

В библейские места,

Целую, ртом запавшим приникая,

Оазиса уста.

Не то чтобы я страстию палима

Иль жаждою глотка,

Оттуда я, где многоснежны зимы,

Обильны облака

И где смола сосны и сок берёзы

На русском языке

Мне говорят, что лучшие прогнозы

Висят на волоске.

Легко ли через ложные святыни

Душе перешагнуть,

Хоть начался одновременно ныне

Исход и крестный путь.

Песок... Ещё ни манны и ни смоквы,

Ни стойбищ у воды...

Будь глаз мой поострей, найти он смог бы

Грядущего следы.

* * *

Из глубины глухого сада

(Да и сама я глуховата)

Что ведаю, то и повем:

Древесный мир не для парада,

Искусство не для теорем.

Всё требует здесь обожанья, –

Цветущей яблони дрожанье

И елей треугольный флот…

Диктует форма содержанье,

А вовсе не наоборот.

В искусстве схожие законы, –

Чем выше дерево, тем кроны

И опытнее и жалчей.

А летом этот мир зелёный

Не помнит зимних мелочей.

31 мая 2009

* * *

Из духовки – картошка. Солёный груздь.

«Амаретту» принёс мне гость, –

Из меня он пытается вырвать грусть,

Как из стенки кирпичной гвоздь.

Но и шляпки нет у того гвоздя,

Да и нечего в рёбра лезть,

Да и грусть моя много лет спустя,

Может быть, превратится в весть

О земле воспрявшей, ядящей всласть,

О душе, поправшей и смерть и злость.

Эта грусть посильнее, чем бунт и власть,

Хоть ржавее, чем в стенке гвоздь,

Ещё вербой взойдёт из моей груди,

Чтобы благовестить весну.

Пей ликер, мой гость, да груздём хрусти,

Обжигай картошкой десну.

* * *

К чему внимание заострять

На том, что вместе мы и поврозь?

Стрела амура – чтобы застрять.

Стрела Господня – чтобы насквозь.

Сквозь щель поменее, чем ушко,

В какое тщился верблюд пролезть,

Проходит то, что давно прошло,

И то, что будет, и то, что есть.

Вся смерть, прошедшая сквозь меня,

Всем чудом жизни во мне болит,

И воздух, дующий сквозь меня,

Паучьи волосы шевелит,

Колышет иву, колеблет пруд,

Толкает музыку сквозь камыш...

И если песни мои умрут,

То, значит, правду ты говоришь,

И, значит, нету меня темней,

И бред мой сущий – не вещий бред,

А ты бессмертен в толпе теней,

Поскольку свет сквозь тебя продет.

* * *

Лазурно-изумрудное сиянье

Всегда, где сад, особенно где лес.

Стволы – земной юдоли достоянье,

А листья – достояние небес.

И птиц федеративная держава

Вьёт гнезда на земле и в облаках,

И, как у нас, их певческая слава

Основана на разных языках.

И не грозит им участь Вавилона...

Об этом мне и говорить грешно,

Мне, не постигшей главного закона,

Как отличить от зеркала окно.

Мне всё одно – в себя или наружу

Глядеть, поскольку вижу я всегда,

Как изумрудный свет втекает в душу

И как душа взлетает из гнезда.

* * *

Любовь пылает не во мне –

В Неопалимой Купине

Горит бездымленно.

Рыдает слово не во мне,

А на натянутой струне

Псалма Давидова.

Надежда зреет не во мне,

А в искупительном зерне

Земли божественной.

Сияет вера не во мне,

А в очистительном огне

Звезды Рождественской.

20 июля 2009

* * *

Много пишу. Жизненных сил избыток

В стих загоняю – это одна из пыток,

Данных, скорей землёй, а не добрым небом,

Данных не светлым духом, а чёрным хлебом.

Много пишу. Но богоборца везучесть –

Это есть вера, помноженная на участь

Иова, что из отрепьев и струпьев гноя

К Богу возносит своё всепрощенье земное.

19 ноября 2003

* * *

Мой отец – военный врач,

Грудь изранена.

Но играй ему, скрипач,

Плач Израиля!

Он за музыку, как пульс,

Нитевидную,

Отдал пенсию, клянусь,

Инвалидную.

Он, как видишь, не ловкач –

Орден к ордену,

Но играй ему, скрипач,

Не про родину.

Бредит он вторую ночь

Печью газовой,

– Не пишись еврейкой, дочь, –

Мне наказывал.

Ах, играй, скрипач, играй!

За победою

Пусть ему приснится край

Заповеданный!

За него ль он отдал жизнь

Злую, милую?

Доиграй и помолись

Над могилою.

1975

* * *

Мы остановимся на том,

Что обезлюдел этот дом.

Бог весть, где странствует душа,

Забыв и про уют домашний,

И про камин, где, вороша

Золу, искала день вчерашний.

Ещё не протекает кров,

Ещё горит в сосудах кровь,

Ещё и голова – сосуд.

Да вот ушла душа-жилица…

Зачем, – вершить ли самосуд

Иль в тело новое вселиться?

Но этого не знает мозг,

И то не знает, что он мост,

По коему невесть куда

Невесть зачем душа спешила.

Из пресных глаз течёт вода,

Трещит суставами стропило.

1 июня 2009

* * *

Мы, русские, на мифы падки.

Хоть землю ешь, хоть спирт глуши,

Мы все заложники загадки

Своей же собственной души.

Змею истории голубим,

Но, как словами ни криви,

Себя до ненависти любим

И ненавидим до любви.

Заздравные вздымая чаши,

Клянём извечную судьбу, –

Болит избранничество наше,

Как свежее клеймо во лбу.

2000

На берегу Леты

Жизнь – чёт и нечет, реверс-аверс

От соски до седин.

Меж смертных не бывает равенств,

Но путь у нас один.

Мы мечены одною метой,

И дом один и стол,

А если сравнивать с монетой,

Я – решка, ты – орёл.

И нас подбрасывало время,

И медью-серебром

На землю падали, как семя,

Я – решкой, ты – орлом.

К чему метафора такая?

Но перевозчик прав,

Сказав, пробоину латая,

Что мы не лёгкий сплав.

Срок думать об иной монете...

Чёт-нечет, нечет-чёт...

Но если мы потонем в Лете,

То Лета петь начнёт.

2002

На краю окружной

Что ещё сказать на краю

Окружной, где черна пыльца?

Я придумала жизнь мою

От начала и до конца.

Что сказать на краю утра,

Прохимичевшего зарю?

Я, быть может, лишь тем хитра,

Что нисколечко не хитрю.

Что ещё на краю сказать

Окружной, где крови – алеть?

Научились мне доверять,

Разучились меня жалеть.

На мормышку рыбка клюёт,

На доверие клюю.

Так о чём же рыбка поёт

У погибели на краю?

* * *

На слова мой век разменян

И летит, как вьюга:

Друг от слабости надменен –

Пожалею друга.

Я не вследствие недуга

Жалостью крылата:

Спесь бессилием чревата –

Пожалею брата.

В нищете гнездится злоба –

И сестрицу злую

Пожалею, – в глаза оба

Песней поцелую.

Грех на святости алеет –

Оставляет метку, –

Пожалею, пожалею

Я свою соседку.

А за то, что в зимнем бреде

Правда еле тлеет, –

И меня на этом свете

Кто-нибудь жалеет.

1999

* * *

На этой кухне падает, как снег,

Извёстка с потолка, и перекручен

Над мойкой кран, и капает вода,

Озвучив времени атумный бег, –

Кран отмерять минуты и года,

Под стать часам песочным, не приучен,

А стрелка на будильнике – лишь знак

Безвременья. И если Пастернак:

«Какое бы, – спросил, – тысячелетье?»,

Ну что бы я ответила ему,

Природы русской певчему ребенку?

Наверное б, сказала: это – третье

До Рождества, о коем никому

Не ведомо в Давидовом дому

Или волхву мерещится спросонку...

* * *

Дочери

Недалеко от бухты

В пору большого клёва

Я разбросала буквы,

Ты собираешь слово.

Быль это или небыль?

Возле воды – всё просто:

Я разбросала пепел,

Ты собираешь звёзды.

Тысячелетий возраст

Около моря проще:

Я разбросала хворост,

Ты собираешь рощи.

Море. Метаморфозы.

Мысли, близкие к тайне.

Я разбросала слёзы,

Ты собираешь камни.

15 июля 2009

* * *

Ничего – ни строки, ни словечка,

Ничего, точно я умерла.

Лишь табачного дыма колечко

Над углом раздвижного стола.

В синей гжели кофейная гуща.

Ничего, – ни словечка о том,

Как сияет июньская куща

За прозрачным, как сердце, окном.

В этом сердце две маленьких птички

Говорят меж березовых свеч,

И похожи они на кавычки,

И прямая таинственна речь.

Я две вилки воткну в удлинитель –

Чайник, лампу, раскрою блокнот, –

Ничего. Видно, ангел-хранитель

От меня же меня бережет.

1994

* * *

От девочки, сидящей в позе лотоса,

От девочки, не знающей о йоге,

Я ухожу, оставив отсвет логоса

И музыку бесформенной дороги.

И пахнет море осетровым паюсом,

И от тяжелой нефти кареоко.

Я ухожу под одиноким парусом,

Сама, как этот парус, одинока.

От девочки, сложившей ноги лотосом,

Я ухожу, а девочка не знает,

Что овладеет в жизни только голосом,

Которому лишь море подпевает.

1 июня 2009

* * *

Оттуда, где римлян пугали галлы,

Где ветви хитрей корней,

Вернись ко мне, читатель отсталый,

И присмотрись ко мне.

Между раскроек Третьего Рима

Не подымусь с колен, –

Кровопролитие неистребимо

В периоды перемен.

Я расскажу тебе небылицы,

Пугаясь своих же слов:

Цивилизованные убийцы

Выросли из рабов.

Но Рим твой ещё не умер на карте,

И град мой не стёрли с карт.

Меня подстрелили, но в этом факте –

Меньшая из утрат.

Всмотрись! Ещё не смертельна ранка.

Но вряд ли припомнишь ты,

Как из туники патрицианка

Выкраивала бинты, –

Розой алели иль кровью алой?

Мимо меня пройди!

Ты ведь и скор, поскольку отсталый, –

Прошлое – впереди…

14 июля 2009

* * *

Повзрослевшей листвы беглый почерк...

Соловьиная дрожкая грудь...

Неужели меж датами прочерк –

Это весь человеческий путь?

Но в руках сигарету кромсая

И табак отрясая с колен,

Вспоминаю пророка Исайю,

Вавилонский медлительный плен.

Сквозь надсадные вопли и толки

Мы с тобою спускались к реке, –

Ты шёл с палкой и в синей ермолке,

Я с узлом и в седом парике...

25 мая 2003

* * *

Под берёзой на скамеечке

По её пишу линеечке,

И хоть время пахнет бойнею,

Мне становится спокойнее:

Разлинованное дерево –

Суть страданья одинокого, –

В нём чутье почти что зверево,

В нём слеза почти что богова.

Под созвездием Пса

Ночь не наносит глазам ущерба,

Хоть обжигает искрой падучей,

Будучи кошкой, землю и небо

Ночью я вижу гораздо лучше.

Созвездие Пса за мною в погоне

Зря пребывает – неуловима,

Ныне на мраморном я балконе

Древнеприютного Ерусалима.

Евреи собак не держали, к тому же

Им любы египетские химеры, –

Днём я внутри, а ночью снаружи

Не потому, что все кошки серы.

Созвездию Пса улыбаясь с ехидцей,

С тенью играю от кипариса

Иль за почтовой охочусь птицей

С первою весточкой из Мемфиса.

Весть из отечества, в чьём дизайне

Храмовом я повредила ногу.

Тайна язычества в том, что втайне

Служит оно единому Богу.

Гибкий мой ум с рассеяньем свыкся,

Есть и в Исходе моя повадка…

Вот и кажусь загадочней сфинкса,

Ибо сама для себя загадка.

1998

* * *

Подпираю воздух плечом

А дорогу ступнёй торю.

Втайне ведая, что почём,

О возвышенном говорю. –

Для чего мне вести учёт

Злобе дня и его добру?

Если мир сегодня банкрот,

Человек – что рубль на ветру.

Но я трепета не люблю,

Вот и жму на все тормоза,

И глазами солнце сверлю,

И светило жмурит глаза.

29 октября 2008

* * *

Почтовый ящик – как скворцов обитель,

Он из досок и к дереву прибит.

Но ни один эпистолы любитель

Писать мне не спешит.

Февраль. И до скворцов ещё так долго,

Лишь глупенькая белка иногда

В почтовый ящик сунется без толку,

Откуда в нём еда?

Почтовый ящик или же скворешник, –

Всё может петь – от писем до скворца.

Пою, и мрёт во мне мятежный грешник,

Идущий на Творца.

Так больно одиночество даётся,

Так больно бьёт словотворящий ток,

Что мнится мне: вот так из богоборца

Рождается пророк.

2000

 * * *

Продолжается время распада,

Еле теплятся совесть и честь.

Как ни грустно, я всё-таки рада

Жизни какой ни на есть.

Ах, как тихо в июньской дубраве,

Ах, как громко птицы поют

О своём неотъемлемом праве

На перелёт и уют.

Тишина – не отсутствие шума,

Тишина – состоянье души.

Но горящий глагол Аввакума

Жжёт моё сердце в тиши.

Ну куда мне податься, куда мне...

Я не знаю, где ты и где я, –

Не оставила камня на камне

Чёрная память моя.

* * *

Рассвело, расступилось, настало,

Снизошло по златому лучу.

Я об этом ещё не сказала,

И о том я ещё промолчу,

Что столпилось, сгустилось, пропало,

Седовласой петлей завилось.

То и это – ни много ни мало –

Мною жизнью и смертью звалось.

Божий крест – неужели всё тот же?

И я слышу на стыке веков

Со столичных балконов и лоджий

Упреждающий крик петухов.

Не второе ль пришествие ждётся?

Неужели предаст ученик,

А другой ученик отречётся

Под петуший отчаянный крик.

Свеча

Горит свеча, не видя ничего –

Ни Матерь Божью, ни её Младенца,

Свеча слепа от света своего,

От фитильком пропущенного сердца

Сквозь стеарин. Но слышит, как молюсь,

В словах одних и тех же повторяясь:

«Прости, Господь, помилуй нашу Русь!»

И чувствует, – молюсь, над ней склоняясь.

И лишь когда свеча почти сгорит,

Черноресничным всмотрится огарком

В два лика, пред которыми стоит, –

И свет свой обнаружит в нимбе ярком.

Отметит мельком то, что я жива,

Что, в сущности, одно творили дело:

Я пыл души влагала во слова,

Она во славу Господа горела.

1999

* * *

Словно начало жизни, начало дня.

Кофе, тетрадь, молитва и сигарета.

Это потом начинается колготня

Всякого рода и до скончания света.

В лампе, чью кнопку ты нажимаешь с трудом,

Ибо уже проглотила две сонных пилюли,

Чтобы не спятить от пережитого днём...

Благословенно и это утро в июле:

Дождь за окном, предоставленный сам себе,

Кажется, что и к тетради перпендикулярен,

Льётся, не думая о предстоящей борьбе

С пылью, асфальтом, пятой, – и судьбе благодарен.

Пересекаются капли дождя и слов.

О как чудесно их утреннее перекрестье!

Ну, а потом ты готова, и дождь готов

Жить под ногами у всех, в колготе и в безвестье.

Да и, признаться, ты рада доле такой, –

Что только кнопка от лампы тебе подвластна,

Что лишь подушку давишь своей щекой...

Раннее утро, как раннее детство, прекрасно.

* * *

Слыть отщепенкой в любимой стране –

Видно, железное сердце во мне,

Видно, железное сердце моё

Выдержит и не такое ещё,

Только всё чаще его колотьё

В левое мне ударяет плечо.

Нет, это бабочка в красной пыли

Всё ещё бьётся о сетку сачка...

Матерь, печали мои утоли!

Время упёрлось в стенные часы,

Сузился мир до размера зрачка,

Лес – до ресницы, река – до слезы.

1982

Сожжённые слезы

Я сожгла свои слёзы на дне глазном,

На сетчатке остался пепел,

Чтобы гость незваный в дому моём

Их не видел, и друг их не пил.

Я могла бы слезами землю залить

Перед тем, как в небо отчалить.

Но к чему мне недруга веселить

И к чему мне друга печалить.

* * *

Средь упований наших и разрух,

Среди деревьев с пеной на устах, –

Как ночь прошла – запомнила кровать,

Как день прошёл – запомнила тетрадь,

Как жизнь прошла – запомнит снег и пух,

Как смерть пройдёт – запомнит пыль и прах.

1999

* * *

Тебя тащили в эту жизнь щипцами,

Щипцовым и осталась ты дитём,

Вот и живёшь между двумя концами –

Недорождённостью и забытьём.

Вот и живи и не нуждайся в сходстве

С тебе подобными. Какая дурь

Не видеть благости в своем юродстве

Среди житейских и магнитных бурь.

Ищи угла, огрызок жуй московский.

Непрочная, тебе ли в прочность лезть?

Есть у тебя заморские обноски,

Даже кольцо салфеточное есть.

Переводи на пузыри обмылки,

Дуди в необручальное кольцо.

Ну что тебе охулки и ухмылки,

Да и плевки не в спину, а в лицо?

Ты погляди, как небеса глубоки,

И как поверхностен овражий мрак,

И научись отваге у сороки,

Гуляющей среди пяти собак.

Как барственна походочка сорочь

Средь пригостиничных приблудных псов!

Я расстелю тебе и этой ночью

Постель из лучших подмосковных снов.

* * *

Тень от славы липнет к поэту,

К тени лепится ремесло.

Разметало мысли по свету,

И судьбу в сугроб занесло.

Намело, намело в отчизне –

На земле лежат облака.

Тяжело, если прежде жизни

Умирает в тебе строка.

2006

Триптих двоих

1.

Там, за спиною, больничный порог,

Здесь я всем сердцем пирую:

Первую жизнь подарил тебе Бог,

Я подарила вторую.

Я оказалась сильнее всех нянь,

И в предпасхальную сырость

Я отпихнула костлявую длань

И не дала тебя выкрасть.

Радуйся жизни! Дыши и пиши,

Мальчик мой седоголовый,

В этой воистину райской глуши

С видом на берег сосновый.

2.

От земной до небесной ступени

Проследят твой жизненный путь,

Но твоей не заметят тени,

Да и ты обо мне забудь.

А была я смиренной лаской

И стелилась к твоим стопам,

А ещё я была подсказкой,

Той, что ты не заметил сам, –

Здешней музыки, здешней славы.

А в раю, где ангелов сень,

Не теряют листву дубравы,

Не отбрасывают и тень.

3.

Под утро сломала вьюга

У царственных врат весны

Две любящие друг друга,

Две сросшиеся сосны.

Их общий пень, как надгробье,

Не тронутое резцом,

Являет любви подобье

И служит нам образцом.

Но, спаянные судьбою,

Не так мы безгрешны, чтоб

Достались бы нам с тобою

И вьюга одна и гроб.

1992

* * *

Ты всегда говорил мне: – Молись и верь! –

И талдычил как на беду:

– Всё, что надо мне, чувствую, будто зверь, –

И нашла я тебя в саду.

Ты бесшумно ушёл, как уходит лев,

Не желая почить в норе.

И нашла я тебя между двух дерев,

Я нашла на снежном дворе.

То ли первый снег, то ль последний снег...

Смерть не знает про календарь.

Ты пришёл на землю как человек

И ушёл как праведный царь.

26 апреля 2003

У Стены Плача

Юный друг втолковывал мне

И вчера, и сегодня:

Что ни камень в этой Стене,

То – слеза Господня.

Отвечала ему: не учи!

И зимою, и летом

Божьи слёзы – звёзды в ночи, –

Он и плачет светом.

3 ноября 2006

* * *

У тайны нет загадочной повадки,

Она проста, как мой житейский сон,

Где яблони стоят в своем порядке

И муравьи свой строят Вавилон.

Сокрыт ромашкой телефонный кабель

И муравьиный Вавилон сокрыт...

Еще мне снится, что воскреснет Авель

И Каина ревнивого простит.

* * *

Уснул мой гений права и порядка.

Твоя могила, как большая грядка

Посеянной травою прорастёт.

Твоя могила станет, как тетрадка,

Где каждая травинка запоёт.

Граниту, твоего покоя ради

Придам я очертание тетради, –

Пусть памятник стоит как фолиант.

Здесь мартовские иды будут кстати,

О мой многозаветный музыкант!

Ты музыкой своей торил дорогу,

В индийский храм, в дацан и в синагогу,

В храм христианский и на минарет.

Ты и пальто умел носить, как тогу,

И как венец умел носить берет.

29 апреля 2003

Утро такое

1.

Утро такое, что ветер пропах жасмином

Да и сиренью.

Время такое, что словно на поле минном

Жду со смиреньем

Взрыва. Но разве можно в утро такое

Думать такое?

Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,

Ветер покоя.

Утро такое с веком в испарине смерти

Не совпадает.

С чем мы вступаем в тысячелетие третье,

Ветер не знает.

Разве что сердце – дрожащая роза –

Мыслит тверёзо

В утро такое, где лучше б не думать о взрывах

Разного рода.

Небо – в надрывах, во вскрытых нарывах

Матерь-природа.

2.

Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,

Ветер покоя

В противоречье с враждой людскою,

С лютой тоскою.

Утро такое с временем родины бедной

Не совпадает, –

Время разбоя, время тротила, радиобездны...

Рёбра бодает

Сердце – рогатая роза, роза терпенья,

Роза раденья.

* * *

Что делать? – спросила у Жизни, – сказала: умри!

Что делать? – спросила у Смерти, – сказала: живи!

Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари,

А дождь за окном, как мерцательный трепет в крови.

То ангел меня посещает, а то – сатана,

И каждый выходит из зеркала против окна,

И только себя я не вижу в стекле никогда,

А время течёт, как течёт дождевая вода.

Я ангелу плачусь, но тут же приходит другой,

Меж нами я воздух крещу обожжённой рукой.

Мне кажется, ночь – это уголь сгоревшей зари,

А это сгорели в духовке мои сухари.

1980

* * *

А.И.Солженицыну

Что за мельник мелет этот снег,

Что за пекарь месит эту вьюгу?

Делается волком человек,

Волком воет да на всю округу.

Где же лекарь русскому недугу?

Ничего я нынче не пойму,

В голове ни складу и ни ладу.

Ломтик льда я за щеку возьму,

Глядь – и подморозится надсада

Хоть на миг... А большего не надо.

* * *

Что поделаешь, сдвинут рассудок по фазе,

Вбиты между делами и мыслями клинья.

Мало кто за собой оставляет оазис,

Мы идём, за собой оставляя пустыни.

Мы идём, за собой оставляя потопы,

Мало кто за собой оставляет дорогу,

Вдоль которой хлеба, и небесные стропы

Держат ангелов, чтобы продолжить эклогу.

Мы идём, за собой оставляя руины,

Мало кто за собой оставляет хоругви…

И в глазах то одни, то другие картины,

А в стихе буква нехотя тянется к букве…

27 июня 2009

* * *

Эта старуха устала, устала быть молодою, –

На побегушках у всех и у всех под рукою –

Лекаркой, банщицей, стражницею и связною,

Грелкой душевной и книжицей записною.

Так что не троньте ее, не троньте, не троньте,

Как опустевшую гильзу на жизненном фронте,

Так что оставьте её, оставьте, оставьте,

Как отшумевшую воду на шумном асфальте.

* * *

Уста работают, улыбка движет стих...

Мандельштам

Я возвращаюсь в разговор о Данте,

Уста работают, улыбка движет стих

О вряд ли управляемом десанте

Пыльцы космической и бабочек ночных.

Жизнь не игра. А всё-таки блефую,

И вместо козыря – шестёрок мошкара.

Зачем нащупываю точку болевую,

Когда последнюю поставить бы пора?

Но и в последней жизнь и смерть, поверьте,

Пересекаются, не образуя крест,

И через голову пустынноглазой смерти

В луга стигийские свершаем переезд.

* * *

Я днём обижаюсь

Всё горше и злей,

А ночью склоняюсь

Над книгой твоей, –

Там не двоеженец

Вершит произвол,

А Божий младенец

Вздымает глагол

Над гетто, где воздух

Лежит на земле

И жёлтые звёзды

Мерцают в золе,

Над снежной юдолью,

Где лагерный скит

Кровавою солью

Обильно полит...

И ночи теченье

Рыданьем дробя,

У Слова прощенья

Прошу за тебя.

1975

* * *

Я и время – мы так похожи!

Мы похожи, как близнецы,

Разноглазы и тонкокожи...

Ну, скажи, не одно и то же

Конвоиры и беглецы?!

Ярко-розовые ладони,

Каждый светится капилляр, –

Я – в бегах, а оно – в погоне,

У обоих мир двусторонний –

Там наш пепел, а здесь пожар.

Я и время – мы так похожи!

Врозь косые глаза глядят...

Как ты нас различаешь, Боже?

Ну, скажи, не одно и то же

Взгляд вперёд или взгляд назад?!

Преимущества никакого

Ни ему не дано, ни мне,

Лишены очага и крова,

Мы бежим, как за словом слово

В обезумевшей тишине.

1971

* * *

Я не знаю лица беды,

Но оно мне видится так:

Из болотной чёрной воды

Вверх подмёткой торчит башмак.

Я не знаю лица вражды,

Но оно мне видится так:

Из недвижной красной воды

Заржавелый торчит тесак.

Я не знаю лица нужды,

Но оно мне видится так:

Из густой тротуарной воды

Желторёбрый торчит пятак.

Я не знаю лица доброты,

Но оно мне видится так:

У речной голубой воды

Серебристый лежит черпак...

1966

* * *

Я речами сыта ветвистыми

И делами сыта бесславными, –

Раб крадёт, и грабит хозяин.

И по горло сыта убийствами

Заказными да и державными

От Москвы до самых окраин.

Всё ж надежду мою не выветрить

Да и веры моей не вытравить

Солью лжи, сулемой событий.

Слёзы жгу, – как на коже мебельной,

На глазах лежат пылью пепельной, –

Не глядите в глаза, не глядите!

Не глядите в глаза мои пыльные,

Твари тёмные, светы небесные,

Не глядите, Авель и Каин.

У меня ведь силы стожильные,

И, конечно, нервы железные,

И, конечно, сердце что камень.