* * *
Как трудно жить в эпоху перемен,
пить горький яд предательств и измен.
Казнить себя, других напрасно мучить.
Но свято верить – завтра будет лучше.
Как трудно жить в эпоху перемен.
Найти тюрьму и славить этот плен.
Быть пленником лишь собственных амбиций,
любить и ненавидеть те же лица.
И всё-таки пытаться встать с колен,
Как трудно жить в эпоху перемен...
* * *
В жизни есть такие параллели,
Как границы встреч или разлук,
Словно шрамы у тебя на теле
Иль на сердце – память губ и рук.
Не скорблю, о том, что потеряла,
Но когда волной накатит грусть,
Понимаю, что опять, сначала
Этой географии учусь.
* * *
Не отпускай ни крик, ни стих,
Ни миг, что нам ещё остался,
Ни это утро на двоих,
Ни звуки старого романса.
Не отпускай. Вцепись зубами
За всё, что не случилось с нами,
За всё, что будет суждено
Испить как горькое вино…
* * *
Нам бы проще стать с тобою, проще…
Всё простить и другу, и врагу,
И нести свои скупые мощи
Загорать на дальнем берегу.
Там, где облака накрыли горы,
Радуга на небе – в сотню вёрст,
Мы забудем склоки и укоры
Может быть, надолго и всерьёз.
* * *
Осень вьёт гнёзда на пожелтевшей кроне.
У ветра – характер женщины после пятидесяти.
Серые мысли всё чаще на жизненном небосклоне.
Дай же мне силы, Господи, осень и серость вынести!
Это когда-то осень была золотой,
сказочной, праздничной
болдинской осенью страсти...
Купишь трамвайно-троллейбусный проездной
и разделяй целый мир на цветные части!
Ближневосточные хляби, тоска в пути,
по радио – новости: ненависть, смерть, ножи...
И хочется убежать – поскорей уйти
в другую реальность, в осенние миражи.
Дожди
Забудь меня, мой новый Вавилон!
Мне никогда не стать твоей царицей
И лишь ночами город будет сниться,
Который изначально обречён.
Зачем тебе ещё одна блудница,
Забытая и Богом и судьбой,
Ещё шумна и празднична столица,
Ещё сливаюсь я с её толпой.
Кто завтра вспомнит о моих грехах?
Философы у нас давно не в моде…
И лирики. Оденусь по погоде,
Чтоб не замёрзнуть в собственных стихах…
Волна террора
1
Третий день осеннего ненастья.
Третий день – тоска сердечных колик.
Расскажи мне что-нибудь о счастье
милый друг, мой вечный параноик,
что-нибудь о продолженье рода,
об инстинкте самосохраненья...
Третий день во мне болит природа,
третий день душевного затменья.
Мы стальные, мы народ упёртый,
горы не шагают к магометам,
верим, что наступит день четвёртый,
день четвёртый Ветхого Завета.
2
На пыльные улицы падает осень,
но дышат теплом эти древние камни,
не листья, а слёзы домой мы приносим,
не листья, а свечи тоски поминальной.
И ставим их, ставим на маленьких кухнях.
О, сколько их было... О, Господи, сколько...
В окрашенных кровью безветренных буднях
скупых новостей собираем осколки.
День кажется длинным, каким-то тягучим,
замедленной съёмкой стоит на ютубе.
Здесь тёплая осень, но чёрные тучи
и чёрные мысли, которые губят...
* * *
Будем жить! И в любую погоду
сочинять и придумывать жизнь.
И использовать главную квоту
на любую безумную мысль,
на любое безумное действо,
на слезу, на тоску, на каприз.
Я спасу тебя от фарисейства.
Ты меня – от падения вниз!
Женщины
Нам такие тайны ведомы,
мы всегда рождались ведьмами,
наши травы приворотные,
наши песни беззаботные,
(рок, судьбину, одиночество –
вот что вспоминать не хочется.)
Пусть припомнится красивое!
Ах, зачем была спесивою,
расставаньями не маялась,
и в грехах своих не каялась.
Глаз моих тревожный омут!
Сотни лет в нём кто-то тонет.
Губ тяжёлое похмелье –
пьют веками это зелье.
Вечным таинством помечены,
Мы – колдуньи, ведьмы, женщины!
Жизнь мужчин мы пьём в рассрочку
до последнего глоточка!
Бессонница
Ночь сгустилась чёрной тучею,
перейти бы пропасть адову,
снова слушаю Ахматову
и бессонницею мучаюсь.
И плывут слова отважные
по густой реке словесности,
мимолётные и важные,
и в мгновении, и в вечности.
Не грусти, моя бессонница!
Мало ли, что мне покажется,
С «белой стаей», гордой вольницей
улететь мечта отважится.
Читая Бродского…
1
Я вновь с тобой. Наш грустный диалог
Ты не прервёшь ни вздохом и ни криком.
Здесь только я вздыхаю между строк
О языке прекрасном и великом.
Я слышу, как скрипучие мосты
Расходятся и сходятся обратно
И мысли, что идут из пустоты
Становятся лишь только им понятны.
О, этот город был тобой любим,
Обласкан и метафорой и звуком,
Ты – был ничей, а город был твоим
До шороха, до шёпота, до стука…
Вокзалы принимали поезда
И разделяли города и страны,
Тогда не понимал ты, что звезда
Гореть ещё века не перестанет.
И этот свет, который над тобой,
Он до сих пор по улицам струится,
Луну качает вечности прибой
И время замирает на страницах…
2
Чужие мысли как объятья спрута –
Тебя сжимают в огненных тисках,
И вечное значенье абсолюта
Ты умножаешь на обычный страх
Непонимания. И этот опыт странный
Тебе в который раз мешает жить.
Зализывай отравленные раны!
Назло всему – пытайся полюбить
Отраву дней, божественный напиток,
Горячий кофе и холодный чай
И белый лист – твоё виденье пыток,
Которые тебя уносят в рай.
Пусть я давно живу в другом пространстве,
Трёхмерный мир так тесен для души.
Лети, душа! Надейся, веруй, странствуй,
Но главное – огня не потуши!
Впитай, душа, чужую боль и мудрость,
Гармонию, неповторимость строк,
Пусть жизнь прожить тебе большая трудность,
Но это твой кармический урок…
* * *
Слёзы осени, слёзы осени –
россыпь жемчуга в жёлтой кроне,
умывалась я раньше росами
и беспечно жила на воле.
Паутинками свяжет руки
осень, что постучалась в двери,
говорят, что она к разлуке –
я погоде давно не верю.
Континенты, сезоны, годы
разделяют чужие души.
У любви нет плохой погоды,
каждый день – только самый лучший...
* * *
Ты, конечно, устал с дороги? Пойди, приляг!
Я сама разведу огонь, приготовлю ужин.
Мы похожи с тобой на старых больших собак,
мы стареем рядом, нам мир, что вокруг, не нужен.
Ты, конечно, устал так долго идти ко мне!
Опадают листья, меняя вокруг пейзажи.
Мы два ангела белых на чёрной от зла земле,
мы покинем её, не взяв никакой поклажи.
Но пока мы вместе греемся у камина,
и пока тепло заполняет пространство комнат,
нам не надо знать, что время неумолимо,
и что завтра о нас никто никогда не вспомнит.
© Инна Костяковская, 2015 – 2016.
© 45-я параллель, 2016.