Надежда
Синева надо мной купола притянула.
Только это обман, и на месте стоят купола.
Из небесных витрин сквозь поток колокольного гула
Благодать показалась на миг, – и тот час уплыла.
– Обокрали, – кричим, – неофиты проклятые, право,
Время сбора камней никогда не наступит для нас.
Нам бы сразу за горло, на счастье устроить облаву
И потом, соревнуясь, свинчатку влепить между глаз.
И брести нам весь век в грушевидной тени как в одежде.
Вправо-влево – расстрел. Разом синь растворит купола.
Та одежда – надежда, надежда… Кусочек крыла…
Лишь кусочек крыла Благодати увидеть надежда.
Медлительность
Волна пришла, но отдохнуть забыла.
И побежала белая кобыла
Куда-то вдаль, и уж потерян след.
А нас толкает детская отвага
На поиски чарующего блага
И солью укрывает мягкий плед.
Навстречу солнце. Здравствуй, солнце, я –
Твой младший брат, ведь вся моя семья
На берегу, а я плыву с тобою.
Рассудок впал в болезненный недуг.
Водоворот бесформенен, а круг –
В сиянье диадем над головою.
Как медленны, как вязки облака.
И струйками парного молока
Ослепнуть просит мягкое свеченье.
Проплыло мимо старое бревно,
(Уж странствует, наверное, давно),
У каждого свое предназначенье.
Рельеф воды – снотворное уму.
Глаза закрыв, вмещаешь пустоту
И лакомишься далью неизвестной.
Исход один. Конца не увидать.
Ах, Господи, какая благодать!
А дно влечёт. И награждает бездной.
* * *
Бумагу достал, карандаш. – И точка.
Ожидание длится. Уснула дочка.
Мысли катятся, катятся темным валом.
Сердцевина тоски в бесконечно малом
Пространстве тела укоренилась.
Господи, что это? – Гнев иль милость?
Та чернота за окошком – диво
Нам в назидание, нет мотива
Ни в чистоте, ни в похабной грязи,
Нет в благодетели, в низкой связи.
Пусто вокруг. Но сознанью по фиг.
Ну-ка, ребята, потверже почерк.
Действие вкупе с мышленьем уродским
Речь омертвляют, но новый Выготский
Что-то нейдёт. Там где свято – пусто.
Как нам говаривал Заратустра? –
– Сверхчеловек? – До чего красиво...
Но и у имени нет мотива.
Не допустить до листа подранка
Духа и тела – не та огранка.
Звук прорастёт чешуею в память
Только тогда, когда есть, что плавить
Мозгу горящему, но, однако,
Мысли на свет не спешат из мрака.
Может, порвать разветвленье это? –
И в темноту, что наложит вето
На неприкаянность, на потери,
Тайный соблазн оступиться в Вере,
Липкий озноб, поцелуй прощальный,
Кожи прозрачность, друзей печальных,
Запах хвои, толчею в парадных,
Крестик в руках, гул речей невнятных,
Чётные розы и водку в кружках,
Вой по ночам да в крови подушку.
Господи Боже...
Сестре
От января до января ни строчки.
Ни камушка с души, ни струйки звука
Не пролито, а мысли – на кусочки.
Разлука.
Опять метель как опыт снегопада,
В почёт возведены её одежды.
И в лихорадке тайною усладой –
Надежда.
Чтоб время расплескалось на бумаге,
Не надо ни абсента, ни Овера.
В душе моей поддерживает лаги
глупышка Вера.
Уже ль сойдутся мысль и озаренье,
И сей пейзаж наполнится воочью
Любовию? Но пауза. Терпенье.
Знак многоточья.
* * *
Пять сыновей ушли и не вернулись.
И старшенький ушёл – и канул в Лету.
И нерождённых четверо, и Улисс
Не тот уже, и не разрубит ленту
погибели ни славный меч героя,
Ни сонь, ни явь, ни жизнь-самоубийца.
Виска коснётся ветка аналоя, –
И канет всё, лишь время будет длиться.
Да и того изменчиво движенье,
Объятия изменчивы, однако,
За истину приняв воображенье,
Есть шанс в Значеньи не увидеть Знака.
Но Смысл, чьё дыханье бесконечно,
К Значению зрачок не допускает.
Чертёж не территория, конечно,
И снова строю замки из песка я.
А сыновья опять уходят в Лету.
Зачем? К чему? – Да кто ж там разберётся!
Лишь времени затасканная лента
Всё тянется, а сердце рвётся, рвётся…
Сердцем по миру
(сонетные вариации)
1
Мучительно пускаться ныне в путь:
Дорогу застят старые вершины.
А некто в чёрном шепчет мне: «Забудь
Про камнепады, вихри да лавины».
И как себя заставить не уснуть? –
Воображенья мягкая перина
Всегда поможет без валокордина
К такой уютной вечности прильнуть.
Как убедить таинственного «друга», –
Наполненность не есть синоним круга!
«Verweile doch, du bist so schцn!?»* – Нет- нет…
Бежит по венам яд благополучья,
Но длительность… Она – быстротекуща.
К ней антидота действенного нет.
_____
* Остановись, мгновенье, ты прекрасно» (нем.)
России
Россия васильковостью чиста.
Я с ней водой колодезною болен.
И светлый лик воздушных колоколен,
Как чистота бумажного листа.
А под порошей стелется верста.
Кровавый блеск и сумрак ей дозволен.
Здесь кто-то православьем обездолен
И шествует, не ведая креста.
Не прислониться к кружеву ветвей,
И не гонять почтовых голубей,
Лишь ветер пить, во серебро одетый.
Мир обнимать чарующей тоской,
Покуда не засыпали землей,
И не ушел ты, женщиной отпетый.
«Тихому концерту» Ю. Михеевой
в клубе «Высоцкий» 30.05.2007
«Я виноват, не написал ещё,
Хотя уж Цельсий приближает к шубам.
Снега придут, надеюсь, напишу Вам, –
Вот только лун у нас наперечёт». –
Давно как это… И уже снега
Сундук воспоминаний на две трети
Заполнили. Сегодня ж на рассвете
К письму я сел, доверие стиха
испытывать. Мне нынче не спалось,
А ночь была легка, как танцовщица.
И бабочкой, задевшею ресницы,
Обратным кругом время пронеслось.
Вы помните, я Вас когда-то звал
Смотреть, как время шлёпает по лужам? –
Признаться, делал это неуклюже
И в яблочко, конечно, не попал.
Теперь вот – катарсис. Я обомлел
В «Высоцком»* сидя в тихом обалденье.
Сам ВВС**, казалось, с изумленьем
На сцену исподлобия глядел
со стен фотографических, но тут
Обиделись котлеты на тарелке,
Часы безбожно вскачь погнали стрелки,
Нещадно ускоряя мой маршрут.
Потом болтали мы наперебой
(С. Багин только был немногословен).
А я смеялся, плача нал собой,
За то, что ныне волею неволен.
Нет, всё не то. Не то хотел я – Вам.
Хотел повиснуть меж звездой и степью,
Но выбором закован, словно цепью,
И эти звенья мне не по зубам.
Хотел придумать молодость, но как?!
Хотел забыть про седину на чубе!
Молился о свершенье как о чуде! –
Смешной, самоуверенный дурак.
Опять взорвались мысли в голове.
Долой одежды! К морю!! На свободу!
К морским чудовищам! На дно морское! В воду! –
Смывать проклятье – знанье о себе.
Порвать на клочья дорогой пиджак,
Пить из горсти в отсутствие посуды!
Хрусталь побить, обрушить пересуды,
Ни капельки собой не дорожа.
И ненависть стараться утопить
В котле событий. Из Мессины – в Мекку.
И научиться просто, просто – жить,
А не петлять, как заяц, вслед за веком…
Мечты-мечты. Я правилен и сух
В эмоциях своих, и жутко скучен.
Мне монотонность выровняла слух,
И только тень действительности – случай
колышется, тихонечко маня.
Но это сон, «неправильная радость».
И как согреть, сберечь такую малость –
Надежды лучик на исходе дня?
_____
* Клуб в Москве
** Высоцкий Владимир Семенович
Памяти Арсения Тарковского
Из каждой строчки веет глубиной,
Пучиною морскою и небесной.
Она пленит, как странника порой
Пленит судьба зияющею бездной.
Ход времени изменчив, но опять
В нём неразлучны радости и слёзы.
Как часто боль венчает благодать,
Поэзия гуляет в царстве прозы.
Когда Словарь безбрежен и открыт
Для Вечности, – лукавство прочь уходит,
Лишь мудрости божественный магнит
Над стрелкою рассудка верховодит.
Лишь мудрость, зная бытия исход,
Постигнуть смысл недвижности движеньем
Пытается! – Но снова Дон Кихот
От глупых мельниц терпит пораженье.
Так век за веком. Море перемен
Ещё далёко плещет, но, однако,
Сквозь пустоту и череду измен
Словарь Поэта светит нам из мрака.
Аэропортное
Аэропорт – дремотный сон,
Гробница тлеющей печали.
Души и памяти скрижали
Не плачут скрипкой в унисон.
Аэропорт – моя беда.
Ломает время ожиданьем.
Но стих не падает мечтаньем
Из огрубевшего пера.
Бессонниц каменный приют,
Как лайнер межнациональный.
Собою не взорвёт уют,
Здесь мысли экзистенциальны.
Но боль венчается исходом.
И мир опять на Вы с Вселенной.
Души ж молоденькие всходы
Печальны и уединённы.
* * *
Вам дождь неспешно руки целовал
И гладил Ваши волосы слезами.
Вы ж убегали в прошлое, следами
Невольно путь украсив, ликовал
Тот дуралей в беспамятстве. Тревожно
Его прикосновенье к ласке дня, –
Сгорит он, неразумный, без огня,
В огне многоголосицы безбожной.
Разбился, в степень возведя азарт,
не осознав конечности паденья.
Мелькнула лишь надломленность оленья,
И тихо плакал сгорбившийся март.
* * *
Мечта погибла в раковине снов.
Спасатели опять промчались мимо.
И утро за окошком нелюдимо,
И дом молчит, и в горле нет уж слов.
Когда один, то можно долго пить
И женщин звать, суля златые горы.
Кто не поддастся вмиг на уговоры,
Того прогнать и сей же час забыть.
Когда большая тёплая рука
Стихов моих – кочевников раздумий,
Плеснёт водицы в тлеющий Везувий,
В себе я потеряю дурака.
Надсадный крик рванётся в пустоту,
Но даймоны ко мне зачем-то строги,
А лабиринт просёлочной дороги
Дорогу указует, да не ту.
Ты знаешь, до чего болит душа!
(По временам, когда я Бога слышу).
Но суета влечёт меня под крышу
Сует земных, предательство верша.
Как не порвать всепониманья нить?
Как выжить в этой скачке оглашенной,
До отвратительного современной,
И всепрощения не погубить?!
Вот с пальца безымянного кольцо.
Скатилось в ноябре, под День рожденья.
Разрыв кольца не есть освобожденье,
Хотя свобода, вроде, налицо.
Бывает так, что впору заорать
И по стеклу шарахнуть кирпичами!
Но мозг возьмёт за жабры вопль печали
И не позволит нервы разорвать.
Стихи теперь как аусвайс судьбы.
Проклятая, доверчивая слабость!
И ты вольна сказать: «Какая гадость»,
Я волен согласиться, до гульбы ль
Теперь по закоулкам колдовства,
Кудесником в пространство дней пролитом,
Сверкающим пурпурным аксамитом
Для страждущих незримого родства.
Я – страждущий. Дай руку. Не спеши
В чужие дали благости туманной,
Овьюженной печалию нежданной,
Ты лучше мир к себе приворожи.
Хорошая моя! Не надо слёз!
Безмолвия проклятого – не надо!
Плечо подставлю. – Высшая награда,
Коль обопрёшься. И спаси Христос.
* * *
Петербурга Вы не помните, явно.
Ленинграда Вы не знаете вовсе.
Не кружил он Вас, блаженную, плавно,
Не выплёскивал на улицу Росси.
В лёгком трепете овьюженных линий
Вы не маялись с Поэтом на Пряжке.
С матроснёй не кидались на Зимний
И не рвали в полубреде тельняшки.
Вас за горло не брала осень
И Васильевым не била до стона.
Здесь слезы печальна боль, унесло синь
Из потрескавшегося небосклона.
Но когда придет черёд уходить Вам,
Всё ж слетит и тронет Ваши ресницы,
Да тихонько прочитает молитву
Белый ангел, что на шпиле томится.
* * *
Ах, Господи, и это Петербург…
Повсюду грязь, сверкает только стержень
Адмиралтейства, да и тот несдержан,
Как молодой и глупый Демиург.
Фонтанка, расколовшись пополам
На лёд и чёрный омут заунывный,
Несёт свой плащ, и выводок утиный
На том плаще – как пуговичный хлам.
Совсем устали кони над рекой
И рвутся ныне просто по привычке.
А городу пора уж взять в кавычки
Название и тихо на покой
Отправиться, от всех этих невежд,
От их гордыни злой, провинциальной,
От пошлости лихой, негоциантной,
Чтоб позолоту с былых снять одежд.
«Тойота», «Линкольн», толстозадый «Форд»
Подошвами Садовую истопчут,
Но где найти воды святой источник,
Когда заплёван голубой фиорд?
Усталость накопилась и висит.
Ату её, ей в памяти не место.
Но молодежь одета не в джерси,
Попытка откровенья неуместна.
И снова киснет, слюни распустив,
Опрелость неба в нашем Цинциннати,
А имярек сей мутный эксклюзив
С собой везёт, как искру благодати.
© Игорь Родневич, 2011 – 2016.
© 45-я параллель, 2016.