и ещё – как душой ни криви –
по законам расстрельной зоны
По уставам тифозных бараков
и обычаям бардаков,
протоколам полночных страхов
И протухшим священным книгам.
И припухшим в кармане фигам.
И приказам царя Гороха.
Небывалый, как древний миф.
Не жалея волшебной краски,
крови, пороха и свинца,
мир живёт по законам сказки,
не придумав её конца.
Местность прекрасней библейского рая.
В розовой дымке от края до края
В жаркие печи подбросив поленья,
слуги читают Томаса Манна.
С неба высокого, как вдохновенье,
По выходным в городском зоосаде,
путь на фургоне проделав неблизкий,
мирно из общей питаются миски
как краснощёкий палач на центральной
площади – чучело тащит для казни
на эшафот,
ибо нет в нас боязни
Сентенции и максимы
тут эхо трудится и отдыхает глаз,
напившись крови, цепенеют маки,
щекочут ноздри афродизиаки,
и облако минуты три подряд
Почто, судьба, нас нынче занесло
в сей вертоград? и сломано крыло,
и нет руки свободной – почесаться
иль срам прикрыть, ремня – подпоясаться,
подруги, чтобы ложе разделить,
Постылый мир! Он тем уже постыл,
что я к нему порядком поостыл,
приняв причастье тысячи затрещин,
и агнец мой с голодным волком скрещен.
А в остальном – здесь чистый парадиз,
О, времена! О, нравы! О, страна –
венец терновый проволоки ржавой!
Молчания китайская стена
вокруг меня воздвигнута державой.
И жаворонок в звонкой тишине
И выбор страшный дан… Засим – ступай
по водам, аки по суху. Поверят –
распнут. А, часом, не поверят, –
по новой к испытанью приступай.
Не верь, не спорь, не бойся, не проси,
А посему – ступай. В руках – свеча
и томик Пушкина, в душе – поползновенье
остановить то самое мгновенье,
что изглодать готова саранча.
И швец, и жнец, и на дуде игрец, –
Блажен любой, кому сей скорбный мир –
что туалетный мягонький папир…
А что до тех, кому не довелось
у очага домашнего согреться –
не всё ль равно, на что нам опереться:
* * *
запах, как будто под снегом оттаяв, трупы
первопроходцев Шамбалы требуют: пусть протрубят на бис
Вместо безликой тени за Цезарем бродит Брут.
Дырка от бублика кроет целинных земель гектары.
Длинную линию жизни ручки авоськи рвут
А нынче кремлёвские снова решили, что быть резне,
и в тишине пенат, невзначай пропустив стаканчик,
Алексей Максимович, примеряющий чеховское пенсне,
Пролетающей над Парижем фанерой закончен труд
братьев Люмьер и другого, рогатого корифея.
В ежевечерних сводках смакует страна иуд
И каждый дешёвый фраер с коронной кликухой Шарль
жадно желает знать, где шныряет шлюха.
Лишь бедолага Ван-Гог все ещё приезжает в Арль,
Посвящается Лермонтову
И в каждой руке, как в реке, медицинская утка.
И стонут бойцы в лазарете, поскольку поддать
И хочется руку подать, но не хочет рука
расти из плеча, и чеченцы совсем озверели.
И Тереком диким и злобным зовётся река
А дома на полке пылятся Тацит и Марцелл,
что также любили Кавказ. А в окопах гоплиты,
с холодным вниманьем взирая вокруг сквозь прицел,
поручик! Любить, – говоришь ты, – не стоит труда?
А если припёрло? А если в Казани невеста?
А сам-то, голубчик, зачем ты приехал сюда?
в пылу бородинских сражений дуэль затевать...
Недаром Москва отдана Генеральному штабу!
А если за что-то кого на дуэль вызывать,
* * *
от вазелина слипшись, сраки,
и вспыхнет, точно антрацит,
когда, в азарте и восторге,
объединяться в наши морги
сползутся трупы разных стран,
над чёрной оспою заката,
над хлороформом медсанбата,
над лепрозориями лжи
А что для счастья людям нужно –
про то сортиры крикнут дружно,
кастрат в подушку промычит,
С тех пор как брат прикончил брата,
когда поймали Герострата,
когда замучили Христа,
Нам всем Создатель наш опальный
дал срок пожизненный кандальный –
вертясь в астральной кутерьме,
найти жемчужинку в дерьме.
то латаем дырки, то ломаем целки,
мы живём у Бога на всём готовом,
Мы лакаем водку, мы лакаем пиво,
политуру с клеем в одеколоне,
мы хотим торчать и кончать красиво,
Убивать беззлобно, согрешать безгрешно,
и с бесовской силой шутя якшаться…
А продав Россию, мы плывём неспешно
То руками машем после каждой драки,
то поём и пляшем на костях соседа, –
мы живём, как греки в своей Итаке,
Песня без нот
Из неправды родится правда.
Из вериг и дерюги – шуба.
Наша жизнь состоит из смерти
наших близких, родных. И много
в ней такого, что в полной мере
Выпадает повторно карта
с каждым разом всё неохотней.
Невозможно вчера и завтра,
Оттого эти злые строки
из лобзающих уст родятся,
что юродивые пророки
Мы добиться сумеем цели,
потому что играем в куклы.
Мир покоится на плаценте,
Ты – интальо, а я – камея.
Вместе мы – безликая масса...
Совершенствуя Птолемея,