Игорь Николаев

Игорь Николаев

Четвёртое измерение № 1 (385) от 1 января 2017 года

Перебирая дней минувших чётки

* * *

 

Деревенская осень. Тебе и не снилось

Собираться домой, закрывать чемодан.

Ты ещё по привычке, как летнюю милость,

Продолжаешь с соседкою глупый роман.

 

И кропаешь в тетрадку стихи о природе,

Ловишь рыбу, гоняешь до вечера чай,

Замечая, как время нарочно обходит

Этот Богом навеки заброшенный край.

 

И как все, начинаешь о всех кривотолки,

Возле дома несвязные речи плетя.

А как только уедешь, и в этом посёлке

Через день или два позабудут тебя.

 

Лишь хозяйка потом как-нибудь ради смеха

Всё ж припомнит о том, что ты некогда был.

Жил, мол, месяц-другой, да но осени съехал,

Всё писал да с подругою лясы точил...

 

А покуда тебе это даже не снится,

Не дописаны строки и пуст чемодан.

А в природе, как прежде, всё длится и длится

Деревенская осень и глупый роман.

 

* * *

 

Черничный вечер, спелая роса.

Алеет небосвод из изгородью леса.

Ещё звенят на даче голоса,

Ещё туманов бледная завеса

Не спущена. Дыханием травы

И мошкарой наполнен воздух влажный,

И меж деревьями пока ещё видны

Тропинки скользкие, и слышен шорох каждый.

Росу сбивая с листьев на ходу,

Ты возвращаешься, где сумрак бродит слепо,

Пытаясь отыскать свою звезду,

Упавшую с темнеющего неба.

 

* * *

 

Расскажи мне о деревне,

Деревенский человек.

Пусть под вечер мирно дремлет

За стеной двадцатый век.

Расскажи мне, как живёте,

Как встречаете зарю?

Много ль клюквы на болоте

В вашем северном краю?

Расскажи о том, как годы

Тают меж лесов глухих.

Много ль нынче к вам на отдых

Приезжает городских?

Расскажи мне о деревне.

Я бы слушал сколько мог

Твой негромкий и напевный

Деревенский говорок.

 

* * *

 

День угас. Упали тени.

Вечер нежно-голубой.

Вот теперь, в наплыве лени,

Хорошо среди растений

Побродить часок-другой.

 

Вдалеке от всех знакомых,

От селений и дорог

Хорошо в полях зелёных,

Разгоняя насекомых,

Пробираться, словно бог.

 

Одиноким великаном,

Нарушая быт земной,

Гордо шествуя по травам,

Обрывать тяжелым шагом

«Мир, придуманный не мной».

 

И в природном наважденье

Отрешиться от всего,

Чтобы видеть на мгновенье

Час величья своего.

 

* * *

 

Снег завалил все выходы и входы.

Из города теперь не убежишь.

И город – тайной волею природы –

Похож на дом с нагроможденьем крыш

Других домов. И если бы не птицы,

Парящие за городской чертой,

Вполне бы можно было усомниться

Вообще в существовании земной

Разумной жизни. Будто пепел снежный

Небесного Везувия укрыл

Холодным сном и праведных, и грешных.

И в городе подобие могил

Создав из крыш, под коими движенье –

Необратимый, длительный процесс

Природного земного превращения,

Которым и венчается прогресс.

 

* * *

 

Теперь всё чаще о зиме.

И мыслей нет других. О стуже,

О том, что больше суток кружит

Колючая метель. В письме

Находишь слабый след тепла,

Стихи с намёками на чувство.

И понимаешь, что искусство

Сродни любви, что ты была

Когда-то рядом. Что меж струй

Метельных, рано или поздно,

Уловишь в воздухе морозном

Весны несмелый поцелуй.

Но вновь пугает чернотой

Лед стёкол. И о стуже снова

Все мысли. Скован, околдован

И одиночеством, и мглой.

 

Четыре строфы о Бунине

 

Всю ночь лил дождь. Всю ночь стучали ставни.

Под утро стихло. Посмотрел в окно.

Пред ним Париж сырой, бульварный, ранний

Лежал, расстрелянный огнями казино.

 

Припомнив то, о чём вчера мечталось,

Отбросил книгу, быстро вышел прочь

На улицу – немного снять усталость,

Сухой, высокий, хмурый, словно ночь.

 

Он помнил всё в заморской хмари синей,

Заложник времени, писатель и поэт, –

И лёгкое дыхание России,

Холодной осени рябиновый рассвет...

 

Он помнил тех, что навсегда остались

Там, за чертой в туманной стороне.

Изгнанник родины, чужбинник и скиталец,

Избранник мрачных окаянных дней...

 

* * *

 

Природа, изменяя пёстрый лик,

Безмолвствует торжественно и строго.

Как хорошо, что тянется дорога,

К которой я однажды так привык.

Как хорошо, что в ней наверняка

Ты обретёшь хотя бы призрак веры,

Что можно просто жить ещё, пока

Не ведаешь отмеренной ей меры.

 

Как хорошо, что можно, не тая,

Пред алтарём сентябрьской палитры

Склонить главу, как будто для молитвы,

И, сознавая бренность бытия,

Ответствовать за каждый новый миг,

За каждый шаг не пройденной дороги,

И видеть сей, торжественный и строгий,

Изменчивой природы пёстрый лик.

 

* * *

 

Дух не тронут ни сном, ни тревогой.

Душный день отзвенел, как струна.

Посидим перед дальней дорогой,

Помолчим или выпьем вина.

 

Только, слышишь, далёко-далёко

Будто снова младенцы кричат.

Помнишь, сказано где-то у Блока,

Что никто не вернётся назад?

 

Вот и мне доведётся едва ли

Воротиться в назначенный час.

Отчего ж без тоски и печали

Я прощаюсь с тобою сейчас?

 

Отчего мне не жаль этот вечер,

Отчего он так мрачен и пуст?

Мне впервые, наверное, нечем

Распалить этот жертвенник чувств.

 

Я впервые не маюсь тревогой,

Мне впервые она не нужна.

Так давай перед дальней дорогой

Помолчим или выпьем вина.

 

Письмо на Кавказ

 

И. Вавилову

 

Июльский вечер. День давно истёк.

Пишу не для того, чтобы услышал,

Скорее для того, чтоб между строк

Сказать тебе, чем сердце нынче дышит.

 

У нас всё лето холод и дожди.

У вас в горах, наверное, иначе...

А, впрочем, климат ничего не значит,

Коль есть надежда жизни впереди...

 

А смысл всей жизни в том, чтоб просто жить,

Но годы облетают, как соцветья.

Стареем раньше, чем могло бы быть,

Становимся лишь опытом столетья.

 

И если ходим в многолюдный храм,

То для того, чтоб не казаться ниже,

Чем Истина. Но нам сложней, чем вам:

У вас в горах до Бога все же ближе.

 

Но это не меняет ничего,

Когда в твой дом влетает разрушенье.

И чем пышней эпохи торжество,

Тем тяжелей покажется прозренье.

 

Письмо с Кавказа

 

Собираясь на юг, милый друг,

Не забудь

Взять с собою в дорогу

Немного терпенья.

Потому что,

Сказать с твоего позволенья,

Поезда непременно

Исследуют путь

Мимо станции

С диким названьем «Тоска».

А тоска, нам известно,

Страшнее, чем пьянство.

Впрочем, то и другое

Не есть постоянство,

Так как в жизни вообще

Постоянного нет.

Приезжай,

Ты увидишь слиянье эпох:

3аповедную клинопись

Звёздного неба,

И грохочущий город,

Чей сдавленный вздох

Оглушает округу,

А огненный невод

Подле гор

Погружается в южные ночи.

Приезжай,

Ты увидишь всё это, а впрочем,

Что касается гор,

То они не для нас.

А до Бога хоть ближе,

А всё-таки тянет

Как-то больше к земле.

И поэтому час

Разрушения мира,

Наверно, настанет

Здесь быстрее,

Чем где-то в отсталой стране...

Приезжай, кроме прочего

Можно вполне

Забавляться вином,

Подавляя волну

Набежавшей тоски,

И взирать на луну.

 

* * *

 

Я уеду от вас

Ненадолго в глухую обитель,

Обменяв суету

На монашеский скромный уют.

Я уеду от вас –

Городской затерявшийся житель

В сладкий ладана дым,

Благодатный и древний приют.

 

Там, в дремучих лесах,

Далеко-далеко от селений,

Я найду монастырь,

Подойду и в окно постучу,

Попрошусь на ночлег.

Отворят невысокие двери,

Строго глянут в лицо

И ответят мне:

– С Богом, ночуй!

 

Заколдует закат

Над высоким заветным забором.

И едва покачнётся огромная тёмная ель,

Я услышу, как вечер

Окликнет малиновым звоном

За лохматые ветви

Скатившийся солнечный день.

 

А потом будет свет

Пробиваться сквозь мутные стёкла.

Запах воска – томить,

И под сводами – тихо витать

Осторожные тени,

И кто-то невидимый долго

За тесовой стеной

Еле слышно молитву читать.

 

* * *

 

За окошком тяжело и глухо,

Снег идёт, и вся земля бела...

В нашем доме померла старуха,

Тихо, незаметно померла.

 

Помолилась и свечу задула.

Может, ангел душу посетил,

И она безропотно уснула

Под защитой непонятных сил?

 

Вот лежит, как будто бы приснилась,

Белая, укрытая тряпьём.

Что она в последний миг просила

И ответ услышала о чём?

 

Скрипнет потихоньку половица,

И кольнет нечаянно испуг.

Где ты, наша нищая царица?

Кто ты? Кто же мы теперь вокруг?

 

За окошком снег февральский вьётся,

Холодно и тягостно во мгле...

Не напрасно смерть легко даётся

Нищим и беззлобным на земле...

 

Дни

 

Перебирая дней минувших чётки,

Гоняя мысли, как бильярдный шар,

Читая жизни временные сводки,

Превозмогая века гиблый жар,

Я жаждал откровенного ответа

На всё прошедшее... В отличье от других,

Я думал, никакое чудо света

Теперь не может отодвинуть их...

Но вновь пространство, сорванное веком,

Сворачивало время в новый вал.

И я, невольно уносимый следом,

За ходом дней уже не успевал.