Из первых рук № 19 (223) от 1 июля 2012 года

Есть гипотеза, согласно которой в определённые эпохи учёные и художники практически одновременно приходят к сходным идеям, хотя и выражают их разными способами. Так, в эпоху Высокого Возрождения (с конца XV до середины XVI века) в науке доминировала корпускулярная теория света. В это же время Тициан пишет свою «Данаю». Зевс на картине проникает к соблазняемой им девушке потоком золотых монет (корпускул).

 

 

А вот у Рембрандта в его «Данае», написанной на сто лет позже, монеты заменяет волна света.

 

 

Можно говорить, что тогда на смену эпохе Возрождения пришло барокко с его более сложными идеями, скрытым драматизмом, причудливой и даже вычурной формой. А можно вспомнить, что как раз в это время Гюйгенс разрабатывал волновую теорию света. 

Неисповедимы пути господни, по которым бредут, набредая на схожие открытия, художники и учёные! И кто из них на кого влияет? 

Импрессионисты и постимпрессионисты, так же как и Тициан с Рембрандтом, вряд ли были знакомы с современными им физическими теориями. Слышал ли что-нибудь Ван Гаг о кризисе в естествознании, связанном с невозможностью подтвердить существование эфира, в котором распространяются электромагнитные волны? Конечно же, нет. Ведь опыт Майкельсона-Морли был проведён всего за три года до его смерти. Что же касается теории относительности, то она была разработана Эйнштейном в начале ХХ столетия через 18-20 лет после ухода гениального голландца. Представление о пространственно-временном континууме, понимание пространства как формы существования материи, а не пустоты, в которой размещаются материальные объекты, – всё это было ещё впереди. Эйнштейн в общей теории относительности предсказал, в частности, что массивные объекты искривляют окружающее их пространство. Это было экспериментально подтверждено при наблюдении солнечного затмения в середине 1930-х годов. Но Ван Гог предвосхитил все эти открытия. На его картинах нет ровного нейтрального фона. Неевклидова геометрия вангоговского пространства подчиняется законам, которые в скором времени предстояло открыть учёным.

 

 

Сейчас спорят о приоритете Лоренца, Пуанкаре или Эйнштейна в разработке современной физической картины мира. Но, по справедливости, эти физики должны уступить пальму первенства художникам Ван Гогу и Сезанну (о нём отдельный разговор). 

А теперь история, которая вроде бы произошла со мной двадцать три года назад, хотя теперь я уже в ней не совсем уверен. Меня тогда послали в командировку в Москву. Дело было летом, и я взял с собой свою двенадцатилетнюю дочь Инну. Ребёнка я сбросил на московских родственников, а сам торчал круглые сутки в разных библиотеках, собирая материалы для новой исследовательской работы в области гидроупругости, к которой приступала наша лаборатория в НИИ механики и прикладной математики ростовского госуниверситета. Свободное время удалось выкроить только в последний день перед отъездом, и мы решили посвятить его посещению Пушкинского музея. Там в это время проходила выставка живописи французских мастеров из коллекций американских музеев Вашингтона, Нью-Йорка и Чикаго. Меня на этой выставке потрясла картина Ван Гога «Хризантемы». 

С этого момента начинается полоса сомнений. Дело в том, что впоследствии мне дважды довелось побывать в США. Я много времени провел в Национальной галерее искусств Вашингтона, музеях Метрополитен и Фрик-коллекшн в Нью-Йорке, наконец, в чикагском Институте искусств. Картины Ван Гога «Хризантемы» в них нет. Не нашёл я упоминаний об этой картине и в Интернете. Может быть, я путаю название? Не знаю. Я очень хорошо помню эту картину. Она невелика по размеру. На ней изображён букет белых хризантем в вазе на столе на сером фоне. Вроде бы, тривиальный натюрморт. Но ничего тривиального в нём нет. Лепестки хризантем изображены мощными мазками чуть ли не в палец толщиной. Мне они напомнили щупальца гигантского осьминога или, скорее, взрыв сверхновой звезды. Как бы подтверждая это моё предположение, серый фон (воздух, стена, пространство?), также выписанный мощными скульптурными мазками, повторял движение взрывающихся белых цветов. Я тогда сразу же подумал, что это не изображение букета, а рассказ о космической катастрофе. 

Меня можно обвинить в субъективизме и околонаучных спекуляциях. Искусствоведы, биографы и психологи объяснят, почему гениальное и больное воображение художника порождало подобные образы. И главное, никак не удаётся найти репродукцию картины, чтобы привести её в подтверждение моих смелых предположений. С другой стороны, никакая репродукция всё равно не в состоянии заменить подлинник. Остаётся только понять, существует ли он на самом деле… 

Спрашиваю у дочки. Она отвечает, что помнит всю эту историю больше по моим рассказам и сама ни в чем не уверена. Все же стихи об этом ярчайшем эстетическом впечатлении в моей жизни я написал. Хотя и с опозданием на двадцать три года.

 

 

P.S. За неимением «Хризантем» прилагаю репродукцию вангоговских «Ирисов», если только по репродукции можно хоть что-то понять...

 

 

Борис Вольфсон родился 8 февраля 1952 года в Ростове-на-Дону.

После окончания школы поступил на механико-математический факультет Ростовского госуниверситета, диплом которого получил в 1974 году. Затем, в 1977-м, он там же окончил аспирантуру при кафедре теории упругости. В 1977–1992 годах работал научным сотрудником НИИ механики и прикладной математики РГУ, с 1992-го по 1996-й – учителем математики и руководителем Опытно-экспериментальной площадки РГУ на базе ростовской школы № 39.

С 1996 года Б. И. Вольфсон – учитель математики и заместитель директора ростовской школы «Финист».

В 2009 году в ростовском издательстве «Старые русские» вышла первая книга его стихов и эссе «Дискретная жизнь», а также книга юмористических миниатюр «Разговоры накоротке», в 2010 году таганрогское издательство «Нюанс» выпустило его поэтический сборник «Оксюморон», а издательство «Старые русские» – сборник стихов «Шесть соток».

В 2010-м Борис Вольфсон принят в Союз российских писателей как поэт.

Предпочтения в его литературном творчестве – философская, социальная лирика, юмор и сатира, стихи для детей, эссеистика, афоризмы и миниатюры в прозе.

В 2007-м Борис Вольфсон стал лауреатом премии ростовского литературно-художественного журнала «Ковчег».

Живёт в Ростове-на-Дону.