* * *
Подождите, дожди! Подождите дожди! Подождите.
Пощадите мой город, прохожих его пощадите.
Этот город греха для кого-то ещё и обитель.
Не спешите судить и рядить или просто обидеть.
Я не строил Ковчега: мне не было Голоса свыше.
Я всего лишь поэт, я живу в лабиринте созвучий.
Под гребёнку одну вы стрижёте банкиров и выжиг,
Я о душах заблудших скорблю, хоть ничем их не лучше.
Пусть для всех я чужой, но свой город не дам на расправу
Ни дождям разрушительным, ни огнедышащим лавам;
Мир с орбиты сошёл, часовой механизм неисправен.
Мы ещё поживём, Божье имя в веках мы прославим.
Не чудите, дожди! Не зудите, дожди! Не гудите.
Не бродите за окнами, раны мне не бередите.
Не спешите судить, свой губительный пыл остудите;
Подождите, дожди! Вы мой город греха пощадите.
* * *
Что-то не так с этим городом, что-то не так.
Он не улыбчив, раздавлен тоской и смятеньем.
Небо накрыло меня, как большой саркофаг,
Люди-фантомы проходят подобно виденьям.
Что-то не так с этим городом, с этой страной;
Здесь не осталось поэтов – их всех затравили.
Небо – как бездна. Дрожу над последней струной.
Если порвётся – меня засмеют простофили.
Что-то не так с этим миром, а значит, со мной.
Все здесь чужие. Но нет, это я – посторонний.
Я здесь никто, лишь прохожий, а может, связной.
Ветер здесь ссорится с сором и с граем вороньим.
Что-то не так с моей песней. С ней что-то не так.
Ей не по силам разрушить стену отчужденья.
Голос добра – лишь метафора, тусклый маяк.
Голос вселенной запутался средь заграждений.
Дождь очищенья – он снова прошёл стороной.
Мне неуютно – здесь души меняют на деньги.
Что-то не так с этим городом, с этой страной.
Пропасть внизу, я стою на последней ступеньке…
* * *
Мы в этой жизни славно побузили;
Нам есть что вспомнить, есть над чем смеяться,
И есть над чем поплакать что есть силы:
Мы жили не для премий и оваций.
Земная жизнь не очень-то сложилась,
А неземная – что о ней мы знаем?
Для нас лишенья – тоже Божья милость,
И мы по ним шагаем, как по сваям.
Мы в этой жизни мало преуспели;
Дороги наши были бездорожьем.
Но что с того? – ведь даже наши кельи
Для нас всех благ и всех дворцов дороже.
Всю жизнь свою искали пониманья,
Но так и не нашли – мы разминулись
Со здравым смыслом и преуспеяньем;
Устои – развороченные ульи.
Мы в этой жизни славно побузили;
Нам есть что вспомнить, есть над чем смеяться,
И есть над чем поплакать что есть силы:
Мы жили не для премий и оваций.
* * *
До начала начал было что-то ещё – не иначе.
Что-то было до Альфы, но что – никогда не узнать.
Морща лбы толоконные, гении просто судачат;
Вся исписана цифрами жуткими фототетрадь.
Горизонты уходят – другие встают горизонты.
За последней чертою возникнет другая черта.
В атмосфере гуляют воздушные шарики-зонды,
Они тоже не знают о мире моём ни черта.
Было Слово вначале, но что-то ведь было до Слова,
Слово было у Бога, но Бог его не уберёг.
Кто откроет завесу над заумью первоосновы?
Кто шагнёт за таинственный, мраком сокрытый порог?
И узнает ли кто-то, что кроется там, за Омегой?
За чертой Ойкумены откроется новая даль.
Свет и мысль соревнуются, тащится свет на телеге,
Но и мысли ещё предстоит поднажать на педаль.
До начала начал было что-то ещё – не иначе.
Что-то было до Альфы, но что – никогда не узнать.
Морща лбы толоконные, гении просто судачат;
Вся исписана цифрами жуткими фототетрадь.
* * *
Время от времени жизнь превращается в сказку:
Золушки принцев находят, выходят в ферзи;
В царских дворцах примеряются новые маски,
Всё, что нескромно, скрывают от глаз жалюзи.
Время от времени в жизни добро побеждает;
Редко, конечно, – тем слаще победы добра.
К свету идём, по кромешному мраку блуждая;
Мы повоюем – сдаваться ещё не пора.
Время от времени списки знакомых редеют.
Город разросся и нас уже не узнаёт.
Как он кичлив, самовластен и самонадеян!
Я задыхаюсь – он мне перекрыл кислород.
Время от времени мы вспоминаем о Боге.
В дни испытаний о ком нам ещё вспоминать?
Те, кто не помнят, забыли уроки дороги,
Их – легионы, страною рулящая рать.
Время от времени нам изменяет удача;
Это нормально, но мы не прощаем судьбе.
Воля тушуется, мы беззастенчиво плачем;
Вновь обращаемся к Богу, замкнувшись в себе.
* * *
Осеннее солнце массирует спину земли,
Легонько касаясь руками лоснящихся улиц.
Разнежившись, здания томный покой обрели.
Все колобродят, прищуриваясь и сутулясь.
Осеннее солнце взъерошило волосы ив
И тёплыми, мягкими пальцами треплет им кудри;
Ручей в лесопарке зануден, несносно болтлив,
Он вас уболтает, попутно мозги вам запудрив.
Осеннее солнце мурлычет мне песню свою.
Я знаю её: эту песню я слушаю с детства.
Стою перед солнцем, и значит, ещё я в строю,
Я на мир и на солнце ещё не успел наглядеться.
* * *
Я ближе к Богу, чем любой банкир.
Банкиру не пролезть в ушко иголки.
А я – друг Слова. Я чуть-чуть факир,
Хоть для банкиров – шут и балаболка.
Я ближе к правде, чем любой премьер.
Премьеры врут и даже не краснеют.
А я на ложь натаскан, как терьер;
Я просто не умею ладить с нею.
Я ближе к свету, чем любой магнат,
Финансовый король и воротила.
Магнаты – молодцы среди ягнят;
Пришли, ушли – и только наследили.
Я ближе к солнцу, чем любой из них:
Банкиров, олигархов и премьеров;
Мне светят Слово, солнце и мой стих;
Душе тепло с надеждою и верой.
* * *
Бреду тропой, ведущей прямо в небо;
Извилиста тропа и крут подъём.
Как треволненья суетно-нелепы,
Как мелочны раздумья о былом.
Вся наша жизнь – лишь опыт выживанья.
Нет шансов без локтей и кулаков.
Зовёт мираж земли обетованной,
Я до неё добраться не готов.
Я выдыхаюсь, а подъём всё круче.
Меж двух миров растерянно стою.
Кричу, зову: внизу, в песках зыбучих,
Оставил я земную жизнь свою.
А впереди – лишь бездна голубая;
Я в невесомости, блуждаю меж комет.
Руками неуклюже загребаю,
Вдали – родной планеты силуэт.
Бреду тропой, ведущей прямо в небо;
Извилиста тропа и крут подъём.
Как треволненья суетно-нелепы,
Как мелочны раздумья о былом.
* * *
Дни недели бегут, как лошадки.
Моя жизнь – этот круглый манеж.
А лошадки бегут без оглядки,
И всё ближе последний рубеж…
* * *
Мы встретились – десятки лет спустя.
Конечно же, мы оба изменились.
Я отшутился: «Милое дитя!
Ты просто прелесть. Ты – как Божья милость».
С иронией взглянула на меня,
Измерила оценочным прищуром,
А взгляд – непроницаем, как броня:
«Ого! И где же наша шевелюра?»
Ты мне сказала: «Как ты постарел!
Как над тобой поизмывалось время!»
Спросила кстати, как бы между дел,
Нет ли проблем со слухом и со зреньем.
Я всё смотрел, как изгалялась ты.
Давай же, смейся! Язычком поцокай.
Тебе не объясню я всей тщеты
Твоих стараний выглядеть жестокой.
Тебе я подыграю от души;
Что нам делить? Мы оба жизнью биты.
Нам жить осталось жалкие гроши,
Так выплесни же старые обиды.
Я этой мести женской только рад.
Злорадствуй и юродствуй на здоровье.
Из предисловья сорок лет назад
Жизнь подошла, как книга, к послесловью.
* * *
Стихи – моя келья, молельня,
Мой дом, моя крепость, мой панцирь.
Душа моя – в списке расстрельном,
Как агнец средь гнид и поганцев…
Стихи мои, вы – катакомбы,
Надёжнейшее из убежищ.
Вы – словно маяк или компас,
Гармония мира и свежесть…
* * *
Не хочу отвечать за семь бед.
Разве мало одной беды?
Всё равно ведь невнятен ответ.
За побитые градом сады,
За разрушенный дом и уклад
Не ответил никто до сих пор,
Кто здесь враг, кто здесь друг,
Кто здесь брат?
И о чём вообще разговор?
Град прошёлся по сердцу – вот след.
Смерть растёт на деревьях вражды.
Не хочу отвечать за семь бед:
Мне довольно одной беды.
* * *
У Музы я не требую признанья,
С глупцом не спорю – ни к чему мне это.
Слова и рифмы – вот моё призванье.
Живу в созвучьях, вытканных из света.
* * *
Мы потеряли счёт своим потерям:
Слезам, страданьям, ранам, нашим бедам;
Отец небесный! Я вконец растерян,
Ну что сказать мне этим непоседам?
Нет, чтоб дрожать над каждой каплей крови,
Так нет же – даже войны не считаем.
Живём себе, смеясь и сквернословя,
Ревнуя небо к перелётным стаям.
Беспечность наша нам выходит боком.
Поэты – голодранцы и изгои.
Мы забываем, что живём под Богом.
А Бог давно махнул на нас рукою.
Мы дальше носа своего не видим,
Мы превратили в норму извращенья.
Отец небесный! Как мне объяснить им,
Что жизнь одна и что она – священна?
Как долог этот путь самообмана!
Ещё длинней дорога очищенья.
Когда же осенит нас пониманье,
Что жизнь одна и что она – священна?
* * *
Колокол уже вот-вот осипнет,
Кто аукнется? Ведь ждет святая рать.
…Я ещё не видел Миссисипи,
Значит, мне не время умирать.
Гуд струится бархатный и звонкий;
Вот ещё кому-то вышел срок…
…Я ещё не видел Амазонки,
Значит, рано подводить итог.
Жизнь прошла. Закончилась фиеста.
Есть конец у каждого пути.
…Я ещё не видел Эвереста:
Мне никак нельзя сейчас уйти.
Колокол настырно и упрямо
Всё звонит, кого-то всё зовет.
Я ещё не видел Фудзияму,
Колокол! Ещё не мой черед…
Звон струится, звон-напоминанье:
Близится последний поворот…
Мы же повторяем, как шаманы:
Колокол! Ещё не мой черед…
* * *
Пчёлы исчезли:
Плачу по пчёлам.
Птицы исчезли:
Плачу по птицам.
Берегите поэтов!
Если поэты исчезнут,
Будет некому плакать
По пчёлам, по птицам...
© Гурген Баренц, 2010 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.