В списках значился: R128
«45-й калибр» – конкурсная подборка
Знаки
Живут, как демоны в раю.
Привычка, что ли, виновата,
ты знаешь, что уж нет возврата
с тропы у бездны на краю,
и знаки тянут за собою
клише, обрывки снов и книг,
цитаты, с коих в тот же миг
слетают новые гурьбою.
На страшной высоте... Не так?
Я помню, там огонь мерцает
во тьме, там город умирает...
Да! Чей-то брат! Недобрый знак.
Ладонь судьбы испещрена
пунктиром, как морская карта,
и ты тасуешь многократно
краплённых знаков имена,
пока не ступишь в колею,
тебе начертанную строго,
на в пыль разбитую дорогу,
прямую, страшную, свою.
Перемена мест
Сборы. Запах запустенья,
я один тут, что ли, храбрый?
Как нездешние растенья,
увядали канделябры.
Ветер тряс ладонь балкона.
Бровь оконного карниза
нависала над колонной,
искорёженною снизу.
В тесноте немилосердной,
в чреве ниши обветшалой,
синий зверь велосипедный
тёрся лбом о полушалок.
Ныли рёбра батареи.
Принимая всё на веру,
как прислуга, жались к двери
полумёртвые торшеры.
Наполнялись птичьим гвалтом
гнёзда кухонь, клетки комнат,
словно яд, мы пили залпом
расставанья полушёпот.
Скрип намокшего паркета,
почерк осени корявый,
неужели было это,
неужели? Боже правый...
Орёл и решка
В небе тесно от шпилей и низко летящих орлов,
ощущение полной нирваны,
и едва не касаются задранных к небу голов
мусульманских серпов ятаганы.
Мир так жалок и тесен,
его ли гербом не объять?
Что ж, начнём –
на монетке внасмешку
на орле пишем лёгким пером слово крест через ять,
а серпы переносим на решку.
Нервы на пределе
За оконцем весна,
время года обманное,
шкура лютого зверя лежит на столе
по соседству с владельцем, и сыпется манна и,
свившись в узел, дороги плутают во мгле.
Под сурдинку рассвет метит списки нетленные,
варианты считать, что оракула бред
заносить в протокол, и путаны, как пленные,
вереницей идут в теневой кабинет.
То ли скрепы скрипят, то ль перила вцепились в ладонь
и стучит о ступни одуревший от скуки булыжник,
всё идёт как идёт и, воде предоставив огонь,
над пропавшей строкой не заснёт до утра чернокнижник.
Опьянившись мечтой, свод законов предтеч
в пух и прах разнесёт,
что, конечно, труда не составит.
Неповинную голову тоже придётся отсечь,
только это потом, пусть покамест ещё покартавит.
Вид из окна
Тень легла на лицо. Красиво,
филигранно, легко на диво,
перерезало вену вкось.
Полумрак, развалившись на стуле,
смотрит, как пешеход, сутулясь,
ловит брошенную ему кость.
Разобидевшись на полсвета,
птах двуглавый, взлетев с монеты,
поднимает вороний грай,
и качается свод державы,
но, кто первым ударит справа,
тот, считай, попадает в рай.
Ничего не видать за гранью
подоконника, кроме бранью,
словно снегом, покрытых лип,
человеков, лишённых рода,
тех, кому, пожалев, природа,
ни имён не дала, ни лиц.
Свободное падение
Наполнен гелием арбуз
и трётся о гондолу тело.
Презрев квадрат гипотенуз,
судьба по катету летела.
Свистел космический сквозняк
в ушах по всей длине маршрута,
но, слившись с капсулой, смельчак,
спешил к земле без парашюта.
Ворочался в гробу Ньютон,
что верил в силу тяготенья,
хоть в ней, бывало, даже он
порой испытывал сомненье.
А дайвер, тяжесть бытия
постигнув, мчал быстрее звука,
за ним, дыханье затая,
следила точная наука.
Сознаться будет нелегко,
что жизнь, быть может, стоит риска,
но что до неба далеко,
зато от смерти очень близко.
Ностальгия
Итог был страшен в простоте,
как тайный приговор,
как ввергнутый в небытие
немеренный простор,
как вдовья чёрная вуаль,
как три богатыря,
что, хмуро вглядываясь в даль,
теряют время зря,
как сельских кладбищ перегной,
как посох и сума,
как тот ковчег, что строил Ной,
к концу сойдя с ума,
как души падших изнутри,
как полная луна,
как посланная на все три
чужая сторона.
Ненорматив
Натура ль в этом виновата?
Бывает стыдно пред людьми,
но я ни дня прожить без мата
не в силах, чёрт меня возьми!
Сидишь себе, кропаешь прозу,
винишко пьёшь, как сибарит,
а он, подлец, в тебе занозой,
как гвоздь, под ребрами свербит.
Шальные мысли колобродят,
поёт с похмелья голова,
но, как назло, на ум приходят
одни обсценные слова.
Что делать? С горя утопиться,
вверх брюхом всплыть в Москва-реке?
В амбаре тёмном удавиться,
мешком повиснув на крюке?
Иль, может, сам себе Сальери,
в бокал подсыпать порошок
и быстро выпить в той манере,
в которой пьют на посошок?
Нет! Я такой как есть, хоть тресни,
нас вместе целая страна,
какая жизнь – такие песни,
не нравится – идите на!
Слова
1.
Простор заснул, куранты бьют баклуши,
двуглавый хищник в герб, как в землю, врос
и ангелов загубленные души
уже не принимаются всерьёз.
Писатель пишет, публика хохочет,
она легко ведётся на обман.
вития хорохорится, как кочет,
и ловко лезет Гоголю в карман.
2.
Блажен, кто верит. Так нарцисс
в рябое верит отраженье
своё в пруду и, глядя вниз,
испытывает отвращенье.
Он верит зренью, как лиса,
решившая, что плод – незрелый.
Он попадёт на небеса,
уйдя за зримые пределы.
Блажен, кто слышит звука зов,
но дважды – тот, кто, впав в сомненье,
сумел постигнуть душу слов,
их сокровенное значенье.
© Григорий Якобсон, 2013
© 45-я параллель, 2013