Георгий
Панкратов

* * *

Все девушки уходят в осень.

Мы видим в этом что-то печальное,

Дорогое и очень дальнее.

Разбор полётов – случайно ли

Все девушки уходят в осень?

Быть непохожей на всех? Теперь это писк моды.

Мусорные корзины полнятся словами её любви.

Но лишь одиночество – способ найти свободу.

Она понимает: свобода уже в крови.

Все девушки уходят в осень – как жаль, но

Морщинами их лица она будто листы красит.

Когда в зеркала они смотрят, улыбаясь печально:

«Да нет же, всё лишь начинается», – напрасно...

Мне не нравится, что все девушки уходят в осень.

Мне нравятся красивые картины и мыльные пузыри.

Мне нравится запах трав, шелест колосьев

И скрип закрываемой мной двери.

Грешные земли

Товарищ поехал на грешные земли

Лечиться от боли в душе.

Он взял с собой карту звёздного неба

И карту секретных траншей.

Он видел такое, что видел не каждый

На самом далёком пути,

Но он собирался хотя бы однажды

До грешных земель дойти.

Ему говорили, что это занятье

Опасностью полнит мир,

Но он всё смеялся: вернусь и вам, суки,

Ещё привезу сувенир.

Его провожали тайком от народа,

Тайком от всевидящих глаз.

Пугливо шептали: вернись только с Богом

И не отвернись от нас.

Товарищ уехал на грешные земли –

Такого не скажешь друзьям.

И робко молчали, когда вспоминали

Товарища по вечерам.

Пыталась родиться истина в споре –

Мол, грешных земель и нет.

Должно быть, товарищ уехал на море

И скоро пришлёт привет.

Но дни проходили, и годы летели,

И праведный мир процветал.

Вот только товарища не было рядом,

Товарищ совсем пропал.

И в парках фонтаны взмывали до неба

И благоухали цветы,

И вроде любили, и в гости ходили,

И не разводились мосты.

Но люди кругом собирали пожитки

И скромный свой провиант.

– Куда же ты едешь? – На грешные земли, –

Любой был ответить рад.

На грешные земли одни за другими

Пошли экспедиции в путь.

И перестали шептать на прощанье:

Вернуться домой не забудь.

Фонтаны закрылись, цветы иссыхали,

Оставленные позади,

Но мало кто думал о брошенном счастье

На этом великом пути.

Брели караваны, и крейсеры плыли,

И тысячи просто шли:

Мечтали открыть эти грешные земли,

Мерцающие вдали.

И тех было много, что уходили,

Оставив свои города.

А тот, кто остался, тот выжить пытался,

Но понимал – беда.

И вот уходили уже те, кто раньше

Совсем не желал уходить.

Искали, где выжить, хоть где-нибудь выжить,

Хоть как-нибудь да прожить.

Но кто вышел позже, отстал безнадёжно,

Пока шёл до цели своей,

А грешные земли ворота закрыли

И не пропускали гостей.

Пришедшие раньше построили крепость

И правили грешный бал,

А первый из тех, кто стоял перед нею,

Мёртвый в песок упал.

И падали замертво перед стеною

Без сил на обратный путь

Те, кто не хотел видеть грешные земли,

Но смог до них дотянуть.

Давно та легенда живёт, обрастая

Новою сорной травой,

Совсем как те земли, что бросили люди

В погоне за грешной землей.

Заткнись и пой

Вот и кефир прокис. Гаснет первый фонарь.

Утренний дым. Так близко

Горизонта край.

Первая пыль взметается в лица

Первых прохожих дня.

Жалобно просит птица дождя.

Ты повернешь рукой не проснувшейся

Красный и синий кран.

В углу замерцает пожухлый и выцветший старый телеэкран.

Лёгким движеньем руки у двери ты опишешь прощальный жест.

Я улыбаюсь, вдыхаю последние эти слова твои

И подбираю с пола часы:

Шесть.

Неумолимо плывёт сохранённое в книге времён

Присутствие в этих местах тебя, всё дальше оно.

Я улыбаюсь, я слышу трамвайный за поворотом звон:

Ты уже там –

Я открываю окно.

«Что бы ни стало с тобой,

Заткнись и пой,

Что бы тебе ни сулила в книге судеб повестка дня.

Что бы ни стало с тобой,

Заткнись и пой,

Если ты хочешь ещё

Увидеть меня».

Утро взрывается горсткой мокрой листвы из окна

В жадно раскрытые небу

Мои глаза.

Всё, что я мог узнать, я – давно узнал.

Всё, что я мог рассказать, – я рассказал.

«В каких бы волнах ты ни плыл –

Заткнись и пой.

Делай как я – это просто, –

Заткнись и пой.

Это твой новый день,

Заткнись и пой.

Единственный дом твой.

Заткнись и пой.

Сколько б кругов ни осталось

Отмотать часам твоих лет,

Просто заткнись и пой –

Единственно верный совет.

Жадно тянись ввысь,

Заткнись!

Небо с тобой,

Солнце с тобой –

Пой!

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись и пой,

Заткнись и пой,

Просто заткнись

И пой,

Заткнись

И пой,

Просто заткнись

И пой,

Заткнись

И пой,

Просто заткнись

И пой,

Заткнись

И пой,

Просто заткнись

И пой,

Заткнись

И пой,

Просто заткнись

И пой,

Пой».

Интеллигент рэп

Возвращаться ночью от станции Керамик

До своей точки между мирами,

До книг на столе, пожелтевших от истин

И полной луны – сон сегодня немыслим.

Сегодня вся ночь в откровениях жизни

О страсти земной и небесной отчизне.

Под крики «Ура!» и под окрики «Слышь ты!»

Взлетать над землею всё выше и выше,

Чтоб утром уснуть, осознав, где спасенье,

И тут же услышать будильник соседей.

Да и самому пора пробуждаться –

Бежать, продавать, покупать, наслаждаться.

Я так хотел бы пить по ночам вино,

Но я работаю в одном ООО.

Я когда-то мечтал трудиться в НИИ,

Но пока что продаю кофе и чаи,

И мне платят мало, платят с натугой,

И, как объясняют, вполне по заслугам.

И нет времени на молодые дарованья,

Режиссёров театра, печатные изданья.

А то, что встречается редко и не к месту,

Вызывает одно лишь чувство протеста.

Я не слышу журчанья современных течений –

В этих водах темно от трупов и извращений.

Там то же самое, в их мира панораме,

Как и у меня на станции Керамик.

И вообще, в нулевые слово не важно,

Если только это не слово «распродажа».

Да и те, с кем меня свел милостивый Боже,

Ничего не понимают и не хотят, похоже.

И я читаю, как молитву, по привычке

Себе под нос в ожиданье электрички:

– Быть убитым в хлам

Ничего не стоит,

Быть влюбленным в дам –

Это дело простое.

Улыбаться вам –

Ах, это пустое.

Всё, что мне нужно, – это Лев Толстой.

Уваженье также моё Солженицыну:

Я провел полжизни за его страницами.

Почёт Бердяеву за русскую идею

И Розанову тоже, пусть и не любил евреев,

Алексею Пешкову за ранние вещи

И Николаю Гоголю за образы помещиков.

Великому писателю Джеймсу Джойсу

Я, не стесняясь, кланяюсь до пояса,

Андрею Платонову как просто человеку,

Ну и всем поэтам Серебряного века.

Это нашего небесного района жители.

Когда-нибудь и я буду в их обители.

Там меня встретит он, возле райских врат:

«Лев Николаевич. Очень рад!»

* * *

Куда уходят поезда метро

После конечной?

О том ты знала, друг сердечный.

В небесной линии сверкали купола,

Дожди смывали позитив с Малой Садовой.

Вопрос обыкновенный – Как дела? –

Звучал – обыкновенно – в полвторого.

Там было Солнце, где сейчас моток

Колючей проволоки с острыми узлами.

Та же река, сменился лишь исток.

Деревья те же – с новыми стволами.

Тот же пожар, выходишь в мир когда:

Плюёт и чавкает всё – радуется свету.

Пройдешь Галерною, от площади Труда,

А там – глядишь – уж ничего и нету.

Нева в дыму, и светофоров свет

Повсюду только жёлтый, жёлтый, жёлтый.

И за рукав хватаешь – где здесь след

Её? – прохожего, и шёпот: да пошёл ты.

Так верил в снег, что ляжет на ладонь,

Что будет в волосах её искриться;

И вот весь город пред тобой – дотронься:

Лёд! – а ваши не видны и вовсе лица.

Разбей фотообои на стекле

И выйди в мир вне времени, где, вечный,

Ты позабудешь страсти этих лет

И, может быть, узнаешь... или нет?

Куда уходят поезда метро

После конечной.

Полномасштабный реверс времен

Бумажные птицы года,

Самолётики, не долетевшие к аэродрому.

Промокли… сгорели… сбились с пути… поломались.

Я, помнится, думал тогда:

Скорей бы построили

Новую ветку метро,

Мы чтобы уж точно с тобой

Никогда не расстались.

А теперь я – как ржавый гвоздь,

Пролежавший под снегом не самые теплые зимы.

И всё кажется – раньше ведь звёзд

Было больше, да на такие

Немыслимые величины.

Я пересчитываю на бухло

Время встречи с былыми друзьями,

Чтобы вычислить интерес и силу общенья.

А казалось, что будет светло,

Несомненно, не одну вечность от их свеченья,

И я, может, умру на губах

С их именами.

Слепой спелеолог – вот кто такая смерть.

Мы диггеры: вся жизнь в копаньях – откуда пришли.

Я, помнится, верил: всегда под ногами

Будет эта земная твердь,

Но остался один песок, и небо в пыли.

Пролежим под столом ещё несколько зимних дней.

Обними меня… Нет, так ещё холодней.

* * *

Я был в атласах звёздных пород не силён.

Я жил, как только мог, как хватало сил.

И мне всё говорил один – приземлён,

А другой – в облаках паришь – голосил.

Но я не был любителем слушать ни тех, ни других:

Людская молва – мне претит сочетанье слов,

Только выбор сторон неизбежен – «друзья-враги»,

И его ты обязан сделать, готов – не готов.

К ослам или свиньям, волкам или муравьям –

Ну а что человек? Собирательный образ зверей. –

И, однажды решив за себя, остаешься там

Навсегда, где, казалось, счастлив станешь скорей.

Кто-то в сладкую плоть вгрызётся – кровь сосать.

Кто-то в гнёзда чужие вселится – сладко жить.

Кто-то должен об этом потом – рассказать.

Кто-то должен рассказанное – доложить.

Кто-то хочет стать гончим псом – загонять.

Кто-то будет котом у ног – из блюдца пить.

Кто-то должен быть и свиньёй – лежать и ждать.

Кто-то должен быть и змеёй – шипеть и злить.

Кто-то будет о стёкла домов биться бабочкой.

Кто-то будет бежать от волков с шеей порванной.

Кто-то должен над этим лететь ласточкой,

Кто-то должен об этом кричать вороном.

И одна тебе будет лисой путать след,

А другая лебедью белой навстречу плыть.

Но одна тебе скажет «да», а другая – «нет»,

Только третья будет молчать и просто быть.

И мне атласы звёздных пород ни к чему,

Сколько я ни живу – наблюдаю животный мир.

Только время бежит, а я всё никак не пойму,

Почему в нём нельзя быть собой – самим.