Феликс Хармац

Феликс Хармац

Четвёртое измерение № 21 (81) от 21 июля 2008 года

Ближневосточным февралём


Открытие сезона


утренней мизансценой осень сезон открыла

на помутневших лицах город изображён

врут господа актёры подано кушать в гриле

и на стене картонной молча висит ружьё


ах константин сергеич веря не веря в действо

можно свихнуться вовсе и не попасть в антракт

мы ведь познали буйство мы ведь купили средство

мы ведь набрали кряду самых нелепых карт


в плоскости констатаций судьбами правят стрессы

вот и летит пролётка знай не жалей рессор

небо висит всё там же будто его подвесил

к некому основанью съехавший режиссёр


Старуха


Сквозь утро в жакетике сером,

Укором расхожей молве,

Старуха-процентщица сквером

Бредёт с топором в голове.


Горька чужеродная ноша,

Тревожно глядит вороньё

И северный ветер ерошит

Остатки причёски её.


Деревья стоят по уставу,

Последней листвою дрожа;

И старчески ноют суставы,

И обух подёрнула ржа.


К чему все земные проценты

И знаки монетных дворов?

Планида её абстинентна

И тонус не очень здоров.


Зачем, негодяи и вруши,

Обёртками снов шебурша,

Мы ставим в заклад наши души

И бьёмся в плену барыша?


Ужель, чтобы после с досады,

О бедной душе отскорбев,

Махнуть топором по глиссаде,

Угробив старушку в себе?


Чтоб после вот так же вдоль сквера

Веками бродила она –

Прибитая нами химера,

Топорная наша вина.


Не лучше ль, сюжету переча,

Прервать опостылевший спор:

Шагнуть старушонке навстречу

И выдернуть гадкий топор?


Общественность нас не осудит

И вызовет даже «ноль три»…

Ведь что-то хорошее в людях

Ещё сохранилось внутри!


Метеосводка


Живя ближневосточным февралём,

Не ощущаешь русские морозы.

Гидрометцентр выверяет позы,

Позывы к прозе мучают творцов

Вполне созревших. Глянцево пунцов

Свет лиц, колец, зарниц, гробниц, аллюзий;

Шары летят по изначальным лузам

И пешки гордо смотрят королём.

Общественность волнуется у касс,

Пространствам паствы наставленье «фас»

Рекут карикатурные пророки,

Шарманщики корежат караоке;

Мелодия проста – плюс-минус «до».

И ветрено в районе Мегидо.


Сашка-барабанщик


Кто – с судьбой играет в ящик,

Кто – с матёрою тоской…

Здравствуй, Сашка-барабанщик,

Сумасшедший городской.

Бог бутылочного ада,

Вино-водочный злодей,

Ты морочил канонадой

Аскетизм очередей.

В пустолетье нахуй-похуй,

Прогоняемый взашей,

Ты расцвечивал эпоху

Стукачей и алкашей.

Не повязанный уставом,

В озарении своём

Ты не знал, что быть неправым

Не положено зверьём.

Мусора, ГБ, охрана…

Можешь спать спокойно, строй,

Где изъятье барабана –

Идеалов торжество.

Где беспамятство – награда,

Где свобода – немота, –

Барабанная бравада –

Оправдание шута.


Неимущий да обрящет,

Боль становится светлей.

Здравствуй, Сашка-барабанщик,

Сполох памяти моей.


хармский funk-3


один завзятый ланцелот взрастил своих фантазий плод на почве алкоголя

он был небрит не брут не брат и отзывался невпопад хоть назывался коля

его трагической жены портреты не отражены на главной части тела

она была не дрянь не блядь но факт себя изображать она на ней хотела

татуировка на груди поди не вёртка бигуди тут надобен художник

и он пришёл неся мольберт и он представился альберт семёныч бездорожник

распита сладкая чашма молитву произносит шма художник в предвкушеньи

и ланцелот покрыт уже от головы до самой жэ мадам прошу прощенья

андрей иванович фасоль глядел в армейскую буссоль на эти переделки

прицел сто тридцать буркнул он а доворот ядрён батон добавим при пристрелке

заряд под номером один из гаубицы д-один забавнейшая штука

и пролетев двенадцать вёрст снаряд разнёс гаишный пост фасоль был пьян как сука

на месте оного поста образовалась неспроста воронка номер восемь

к чему сомнения big deal землянку в ней соорудил известный бомж амвросим

он был помят побит поэт а в детстве был легкоатлет и посещал артеки

но алкоголь и никотин виной и дважды не войти в одни и те же реки

а что же хню так много дней никто не слыхивал о ней все войны да войнушки

а вот поди ж торгует хню на кромке пятой авеню фалафели да сушки

зимой не избежать простуд в тележке теплится fast food кофтёночка ангорка

и дуют ветры всех морей сквозь ряд разбитых фонарей на улицах нью-йорка

мир чистогана и менад приятней чем склоняться над парашею на зоне

и жжет для хню свои огни как бы заметил о’генри подземка-на-гудзоне

альберт семёныч между тем осуществив с десяток тем на бедном ланцелоте

отбросив кисти и гуашь спросил хозяйка чаю дашь вы чай-то кстати пьёте

и вот как лошадь боливар запыхал пыхом самовар мотивчик просим просим

и самым первым из гостей быстрей последних новостей примчался бомж амвросим

андрей иванович фасоль таки армейскую буссоль припёр списав с бюджета

а также соль консоль персоль ассоль и даже антресоль для пиршества сюжета

из разбомблённого поста пришла занять свои места гаишников бригада

и ланцелотова жена сказала что поражена и чрезвычайно рада

затем пришли егор кузьмич иван фомич сергей лукич и михаил абрамыч

и этот список завершил небезызвестный гавриил по прозвищу портяныч

был месяц май цвела сирень филологическая хрень спускалась на мытищи

текла беседа за столом и расходиться было в лом от сей духовной пищи

читатель не сочти за труд и потерпи ещё минут две-три а может девять

сюжет не нов ни тайных снов ни сокрушения основ но лучше мне не сделать

был месяц май а мы сидим и самовара сладкий дым парит над головами

и время больше не бежит и рифмы сочные коржи вибрируют словами

за стол читатели за стол забыв про буднишний рассол нас ждут на чаепитьи

и вот выносит ланцелот не всуе выпеченный торт эклектик и наитий

нарежем торт на сто частей любовей глупостей страстей на боль и на удачу

займите граждане места нам даниил смеясь со ста раздаривает сдачу.


Ожидание


Инфузории-ботинки размножаются в неволе

Словно лопасти латаний формируя ДНК

Развесёлые картинки где вселенские пароли

Вылетают из гортани от малейшего пинка

То ли думал над страницей изнываючи от скуки

То ль в пылу естествознанья куковал перепелом

Заходили проводницы всякий раз четыре штуки

Их жестокие лобзанья предвещали перелом

Жёлтый месяц окна чёрны неприкаянные души

Из соседнего созвездья кто-то дырочку сверлит

Это кто такой проворный поливали соей суши

А из дырочки всё лезет а из дырочки свербит

Приползал сантехник пьяный предлагал шикарный вантус

Рассыпались зубочистки по поверхностям миров

Пороняли фортепьяны а за плинтусом Ювентус

Абсолютно по-марксистски был командой мастеров

Позади фонарь с аптекой в отупении простата

Пропускает ток повсюду обезумевший диод

Сутки стоики ацтеки стайкой цокают стакатто

Хлещет хванчкару Гертруда. И Машиах не идёт.


Исход


Багажного ада броженье и люди –

Владельцы тюков, чемоданов, баулов,

Корзинок, картинок, котомок и судеб,

Намазанных густо на перхоть пилонов.


Субъекты таможен, добро не дающих,

Поди – объясни, – Ваше, блядь, Превосходство! –

Про личные вещи, про райские кущи,

Про ложечки с вензелем с самого детства.


Орущие отпрыски, – Папа, на ручки! –

Глаза провожающих из-за кордона,

Нервозные жёны – предвестницы взбучки

И снова баулы, тюки, чемоданы,


В которых немало полезных предметов:

Отвертки, иголки к вертушке «Аллегро»,

Трусы, распашонки, штаны из вельвета

И – шурин сказал «Надо брать!» – осциллограф.


Потом будут пальмы, потом будет манна

Небесная – всхлюпом в тарелку на ужин,

Любови, разводы, теракты, бананы,

А также, ленивый песок побережья…


А нынче – Прощайте, родные! Поверьте –

Мы будем писать и звонить Вам оттуда.


А нынче мы плачем, как малые дети

Последнего в этом столетье Исхода.


Давай пройдёмся по Ташкенту...


Давай пройдёмся по Ташкенту

Пятнадцать лет тому назад.

Давай подымем общий зад

И окунёмся с головою.

– Ты плачешь, милая? – Я вою!

Как рай тот дынный жил без дат.


Но удаляют пациенту

Ненужных органов плаценту.


Давай пойдём к реке Анхор

И неспеша напьёмся пива

И на трамвае прокатнёмся

От Бешагача до «железки»

(Чудесен летний день в трамвае!)

Ещё неплохо съесть сосиски,

Или пойти искать берёзки,

Хоть знает всякий идиот,

Что там берёза не растёт.


Давай зайдём на «Пахтакор»,

Давай по полю пробежимся;

Ты будешь Федоров, я – Ан

И нам в Днепропетровск не нужно.

Иль, подкрепившись в «Шодлике»,

В кинотеатр панорамный

Пойдём смотреть индийский фильм

Про Зиту с Гитой. Что за прелесть!

Потом поедем на Сагбан.

Там продаётся водки жбан.


Под сень Алайского базара

Давай заглянем хоть на миг,

Дабы вдохнуть его даров –

Арбузов, дынь, чимчи, лепешек;

Блеснуть узбекским: «Брат, неч пуль?»

Глядь – улыбается дехканин.


И в этом славном состояньи,

Вдоль парка Тельмана пройдя,

Затем минуя Переушку,

Мы до вокзала добредём,

Там разбежимся по путям

И улетим ко всем чертям.


Утипутия


«…глядь – страна Хала-Бала…»

Юрий Визбор

 

есть такая страна утипутия

в утипутии есть констипутия

и её соблюдают и дважды не

констипутиционные граждане

им не нужно и трети хорватии

в утипутии пути путятее

и путя протирая в подпитии

претворяют они накось-выпяти

утипутии суть не испортили

достижения в прыти ли в спорте ли

а успехи по части плутония

не могу обсуждать в полутоне я

а живут там одни утипутинцы

да еще утипутинцев спутницы

и врагам никогда не свернуть ея

вот такая она утипутия


А всё-таки. Жаль.


«...ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет».

Булат Окуджава

 

у каждой эпохи свои фраера и преемники

считай не считай расставляй их на нечет и чёт

конечно же жаль что нельзя предположим коперника

спросить о вращеньи земли дескать как там да чё


конечно же жаль фраерам бытие не проплачено

нельзя применить к фраерам бухгалтерий двойных

и вот оттого их эпохами так раскорячивает

и пряников сладких пекарни пекут не для них


куда как приятней не выпив ни яду ни уксуса

пейзаж обустроить своим посеревшим еблом

вдыхая отчизну под накося выкуси юкоса

и думая думы о самом простите былом


да что там былое сквозь эти восторги и запахи

но вдруг промелькнет не поверишь зажмуришь глаза

акакий акакич тревожно шинельку запахивает

ах завтра наверное… завтра наверное… за…


Йом Кипур*


когда приходит судный день постись и пестуй

пока отбрасываешь тень впадай в сиесту

в реестр вин своих вотще что проку с нищих

коль всё накроется общественной винищей

у нас жара в москве пора в сиднее слякоть

когда приходят опера достать и плакать

когда попутаешь февраль с порою этой

чернила могут стать кристальнее сюжета

когда попутает барыш с разноебашем

когда сорвёт остатки крыш с лоскутных башен

когда природа ощетинится паскудно

не верь что будем прощены мы в этот судный

не верь не бойся не проси не пей с козлами

не на руси и на руси плетут узлами

плетут узорами взаправду нарезными

плетут земные опера и неземные

когда нагрянет судный счет и судный пламень

когда по авелю всплакнет озябший каин

повиснет робкое прости лапшой из теста

длиною в жизнь длиною в стих длиной в сиесту

 
---

*Йом Кипур – Судный день, иврит


Ода хирургу


разольют огни софиты ассистент тампон зажим

чтобы не было финиты хорошо больной лежим

и не двигаемся даже потому как хлороформ

и кружит и будоражит и дрожит в пределах форм

вот хирург больное тело хирургическим ножом

и надёжно и умело разрезает с куражом

и вникает в поврежденье ассистент зажим тампон

для неверного движенья нет причин и нет препон

вот он весь сосредоточен нукась нукась говорит

в этом теле между прочим у больного не плеврит

у него другая фишка у него другой конфуз

мы отрежем только лишку так сказать житейский груз

и отрезав то что надо вытрет руки о халат

ассистенты крайне рады и ему кричат виват

но чужда хирургу слава и виваты нипочём

он взгрустнёт у автоклава перекурит с главврачом

и на раковую клетку ту что скальпелем соскрёб

любознательно и метко бросит взоры в микроскоп

а больной пойдёт в покои потому что стал здоров

и хирургу три левкоя вышлет в качестве даров

слава слава всем хирургам и различным докторам

а продажным драматургам стыд и срам стыд и срам


Колыбельное


Буба спит и спит Муму,

Спи и ты, моя дочурка.

Булькает в машине стирка,

За окном темным темно.

Все евреи спят давно.

А которые не спят –

На иврите говорят.


Спи, мой ангел. Баю-бай.

Деда кормит попугая.

Птица стонет и кричит,

Ничего не понимая:

Неурочный, вроде, час –

Пополнять еды запас.


Я в бутылочку твою

Со шкалою мили-мерной

Неизбывную «Матерну»

Двести сорок единиц

Приготовлю. «Молодец!» -

Мама скажет. Это верно.

Хорошо идёт «Матерна»!


Баю-бай. Затих Хулон.

На ветвях умолкли птицы,

Спать пошёл разносчик пиццы,

Не трезвонит телефон…

Спи. И пусть тебе приснится

Самый главный в мире сон.

А затем уснёт и он.


© Феликс Хармац, 2005-2008.
© 45-я параллель, 2008.