* * *
Был у матери сын один,
Один был, всегда один.
У старой матери сын.
Потом она отошла –
Такие бывают дела,
Мама совсем ушла…
Дальше был только один:
Уже не сын – гражданин.
Сам по себе гражданин –
Один…
вечный огонь
мальчики и девочки в форме,
что застыли прижав к груди
муляжи карабинов,
вечером сдают пост
компаниям с пивом.
те ведут разговоры,
лезут в пламя,
хохоча и толкаясь.
к ним подходят бродяги
погреться и попросить закурить.
это вечный костёр,
ему не нужна забота.
* * *
мы шли с ней сцепившись локтями
мы возвращались
мы болтали о чём-то
о таблетках
о справке из вендиспансера
было темно
она не давала мне становиться на люки
время от времени мы доставали
из сумки бутылку
мы возвращались
люди смотрели куда-то
в одном направленье
там была смята ограда
осколки стекла и ворох металла
человек лежал спиной на асфальте
она сказала не смотри
ты же не хочешь чтоб
на тебя так смотрели
и мы пошли дальше
не наступая на люки
сцепившись локтями
к утру уже уберут
осколки стекла и ворох металла
* * *
Божья коровка из леса
Помирала в душной квартире
Вместо крыльев у божьей –
Будто пудовые гири.
Боже, их она распускала,
высыхая!
* * *
Оставленный хозяином собачонок.
Но кто-нибудь слышал, как воет,
Брошенный папой ребёнок?..
Нет, вы могли только видеть…
Ведь он не кричит,
А сидит и молчит.
Автограф Пилигрима
«Я искал такую…
Такую же, но другую:
что осушит море слёз,
рассыпав пшеницу
своих волос
на моё лицо…
В каждой женщине
находил я твои черты,
пока, наконец, не понял,
что все женщины это –
разделённая ты…
Стало ясно, что
дальнейшие поиски
бесполезны:
я стоял на грани, –
на краю бездны…
А Ветер – мой спутник –
всегда облегчавший путь,
в этот раз почему-то
толкал меня в грудь…»
Жмурки
Мой ребёнок сидит где-то
В глазах маминых,
Что мимо прошла
или живёт на окраинах.
А может, он у меня
В углу пустом прячется,
Потихоньку играется
красным мячиком.
Мой ребёнок ждёт где-то.
Моего ребёнка ещё нету.
Методика стихосложения
Слова это – пушистые зайцы, -
сами прыгают в лодку,
будто к деду Мазаю.
Но иногда поэту
приходится притягивать их
за уши.
Paradis
И.Г.
Старый дом был трёхэтажным,
вытянутым в длину,
с осыпающейся розовой штукатуркой и
деревянными балконами. Вокруг –
пустырь и разбросанные строения,
заросшие сухим ковылём, и кое-где
кусты винограда плелись по голым
плитам известняка.
И солнце было кроваво, и садилось,
бельё висело от окон до окон,
звенели стаканы, пели цикады, и мы
сидели с ней на остывающем камне,
в её руках – книга, заложенная
сухой былинкой, колени поджаты к острому
подбородку, глаза – тёмно-карие,
пронзительные,
смотрят… – Куда?
Соломенные волосы чуть ласкает
ветер.
Падали мёртвые вороны, пока я
говорил всю правду
о розах.
И мы поднялись на край
полуразрушенной стены, к нам
присоединилась компания из горбуньи
необычайной красоты, мальчика
с повязкой на глазу и старого
влюблённого кастрата, остальные
разбрелись кто – куда.
Мы шли, взявшись за кончики пальцев,
и она положила голову мне на плечо.
были покрыты красным плющом, а рядом –
по бокам – крепкие дома горожан и
лавочников.
Навстречу мчался пёс
на трёх лапах.
Торговля шла бойко и люди
двигались плотно, меня прижал
какой-то Силач. Она
взглянула на него с игривой
улыбкой.
Он ответил – уверенной.
Её понесло куда-то, где орудовали
локтями. Я постоял... тут
заиграла музыка и все закричали.
Я повернул в тёмные переулки
с тополями, там было пусто, лишь
кружки фонарей и лай собак, и в луже
лежал человек
и хрипел.
Вдали глухо стучало: Бум-Бум-Бум.
Опять на асфальте попались
пятна бурого сока.
Я пробрался через пустырь, мимо
руин, и открыл
дверь
с огромными запорами.
Заскрипела пружина, и грохнуло,
как всегда, как в прежние
десять тысяч раз,
милые десять тысяч…
Сточенные ступени винтообразно
вели на тёмную мансарду с высоким
потолком.
Чёрный кот – желтоглазик –
давно спящий в корнях сирени –
явился вдруг:
изящно выгнул спину
и рявкнул басом.
Коту надо задать корму, и, не зажигая
лампу, с ногами сесть
на широкий мраморный подоконник,
к цветам кактуса, и смотреть
через пустырь и крыши
домов
в темноту: Где ты? –
С весёлой компанией, с Шутом и
Силачом, и шестью
самыми красивыми
девами.
Сенестопатия
А недавно,
я иду по улице.
Жарко.
Ковыляю себе,
и за мной собачка какая-то
увязалась,
маленькая.
Я по звуку понял, –
еле слышно шуршала по земле.
Думаю: «Чего она за мной бежит?», –
иду дальше, а она не отстаёт, –
«Понравился я ей что-ли?»
Оборачиваюсь слегка, –
а это листок сохлый
следом ветер катит.
Презентация
К нам пожаловали молодые гости –
Предлагать панацею от всех болезней
старикам.
Бабушки медленно потянулись
в затылок друг другу –
под дудку энергичных господ…
И с ними моя мама
уходила.
У стариков всегда что-то отложено,
Так, на случай…
(Вор хотя бы
не смотрит вам в глаза)
Мне хотелось кричать им
в спины-затылки,
чтобы они возвращались.
Но у меня нет голоса.
Нет! Ничего не сделать!
Я наблюдал, как медленно
уплывают наши денежки.
Потом мне хотелось им верить.
Успешные предприниматели
задумчиво
смотрели сквозь меня, –
им открывались
другие горизонты.
* * *
Ровно раз в неделю
С вечера до утра,
Девушки ищут
Своего жениха.
В остальное время
На мужчин не глядят:
Они очень заняты –
На лекциях сидят.
Потом в кафе модном
Хорошую пищу едят.
Еще – много пишут,
Потом – мало спят…
И только раз в неделю
С вечера до утра,
Девушки ищут
Своего жениха.
* * *
Я был октябрёнком
Я был пионером
Меня везде принимали
А в комсомол не позвали
Не было золотой медали
Путёвку в жизнь дали
Работать на стройке
Работать конвейером
* * *
Я знаю: меня погубит автобус
маршрута № 15.
Я всегда смотрю в окна проходящего мимо
маршрута № 15.
Но всегда там чужие люди.
Чужие равнодушные люди.
И они не так красивы как ты.
Я знаю: однажды я взгляну в окно
автобуса № 15
Я посмотрю в окно № 15
через много-много лет.
Я посмотрю туда по привычке,
и увижу твой царственный силуэт.
И автобус пронесётся дальше.
А я останусь на этом асфальте.
Или я погибну от запаха.
Такого же, как в твоём кабинете.
У всех он вызывает дрожь,
но для меня он слаще
самых лучших духов.
Я знаю: я буду проходить
мимо открытого окна –
чужого открытого окна,
вдохну этот запах,
и забуду выдохнуть.
Чудак
Он был старый,
но выглядел, как панк, –
красил волосы в радикальный
жёлтый цвет.
Читал газеты
и всё подряд.
Я узнавал его спиной –
по колокольчикам:
вот он осматривает стеллажи,
вот позвенел к выходу.
Он носил коричневую бейсболку,
наверное,
чтобы на улице
так не бросался в глаза
этот жёлтый радикализм.
Да ещё эти колокольчики…
* * *
сегодня ко мне прилетали серые птицы
четыре птицы с траурными хохолками
широко открывали глаза и свои некрасивые клювы
и из них вырывался взволнованный сдержанный
скрежет
а в тусклых глазах их были смиренье и ужас
может дом их сгорел и птенцы и жены
может дерево где было гнездо их срубили
может они меня предупреждали
о том что не будет покоя и надвигается что-то
но хватит все это блажь и неправда
и сказка и миф и все это мне показалось
Инопланетянка
В первый день,
я заметил краем глаза
мелькание чего-то
смутного,
чёрно-белого.
Эти быстрые перемещения
в пространстве
слегка взволновали меня.
Кроме того –
я почувствовал
какой-то неясный
посторонний интерес.
Но я устал от неожиданностей, –
всякий раз волноваться,
да и вообще…
И я продолжал заниматься
своими делами.
На второй день
резкие движения возобновились
на прежнем месте
Но цвет как будто
был другим.
Я поднял глаза:
Что-то тонкое, слегка нескладное
голопупое,
со своими распахнутыми
голубыми,
шло на меня и идентифицировало.
Ой-Ой-Ой! – это контакт!
Я немедленно опустил глаза, –
существо успокоилось.
Я изредка бросал взгляд вокруг:
Оно – она! деловито хлопотала,
появляясь почти одновременно
в разных местах.
Самодостаточна.
Абсолютно автономный объект.
Третий день. Так естественны
её повадки и маскировка:
джинсы в обтяжку, тонкая курточка
с оранжевым капюшоном.
Пальчики сжимают папочки.
Чёрная голова
наклонена –
никаких контактов,
ограничить всё лишнее.
Пишет доклады о нас
своим братьям – сородичам…
А четвёртого дня не было.
* * *
Что такое жизнь?!
Это когда при поминовении
имена постепенно
перемещаются
из графы «О Здравии»
в графу «О Упокоении».
Муха
Она появилась внезапно
и летала весь день.
Я её видел то тут,
то там.
А ночью
я читал при свете ночника, и она
появилась из темноты
Она жужжала и билась о лампу.
Её большое, отливающее синим блеском,
панцирное тело
с рёвом проносилось мимо моего лица,
и уши противно закладывало.
Однако я уже был не один:
я читал, а муха жужжала,
я жужжал, а муха летала,
я летал, а муха читала.
Так мы проводили с ней
это время.
успокоиться.
Мне-то что:
я вскоре лёг спать,
и мой яркий кружок света
пропал.
А муха где-то затихла.
На следующий день её уже
не было.