Елизавета Стюарт

Елизавета Стюарт

Четвёртое измерение № 1 (349) от 1 января 2016 года

Любовь бессмертна, помни это…

* * *

 

Чужой не завидую славе,

Читая чужие стихи,

Но знаю я добрую зависть

К искусству добротной строки.

 

Мне любо мгновение это,

Когда, утолиться спеша,

В волненье другого поэта

Моя заглядится душа.

 

Как будто в колючую вьюгу

Жилища я вижу огонь,

Как будто бы лучшему другу

Я руку кладу на ладонь.

 

И чувствам становится тесно,

И дали сияют светло,

А в сердце ответная песня

Уже расправляет крыло.

 

Высокий дождь

 

Высокий дождь – от неба до земли –

Стоял в окне, стараясь объясниться.

Была весна. Подснежники цвели.

Была весна –

и он не мог не литься!

 

Он землю с небом связывать привык,

Он всё вмещал – людей, дома и зелень,

Он знал свой первый и последний миг

И понимал свои простые цели.

 

Всё лишнее он зачеркнуть спешил,

Лишь главного желая в день весенний:

Он землю влагой досыта поил,

Даря себя для будущих свершений.

 

Он знал, что по себе оставит след,

Но не хотел ни славы, ни богатства…

И всё, что мне мутило белый свет,

Вдруг показалось просто святотатством:

 

Сомнения, земных забот печаль,

И горечь знанья, и незнанья горечь…

Но было жаль,

но было очень жаль,

Что мне с его прозрачностью не спорить…

 

А он весь день стоял в моём окне

И, помогая развернуться листьям,

Не мог понять, что недоступно мне

Его космическое бескорыстье!..

 

1957

 

* * *

 

Бывает – рощи, золотые словно,

А на заре – в холодном серебре,

Но, как весной, опять цветет шиповник,

Опять цветет шиповник в сентябре!

Пусть те цветы бесплодны и напрасны,

Пусть их морозы первые убьют, –

Они прекрасны! Так они прекрасны,

Что пусть цветут, пусть в сентябре цветут!

Есть женщины, что, выдав замуж дочку,

Полны и сами строгой красоты,

Какой-то хрупкой прелести, точь-в-точь, как

Вот эти запоздалые цветы.

Кто скажет им: та красота напрасна,

Её погубит иней на заре…

 

Они прекрасны! Так они прекрасны,

Что пусть цветет шиповник в сентябре!..

 

* * *

 

Гонят стадо утром ранним

Через сонное село.

На окне цветут герани,

Бьётся бабочка в стекло.

 

Ходят ходики хромая,

А из рамки на меня

Смотрит важная, немая

Деревенская родня.

 

Всё как прежде, всё как прежде.

Только места нет надежде –

Одиноко и светло.

Бьётся бабочка в стекло...

 

1958

 

* * *

 

Опасаться не нужно

Зим холодных и вьюжных,

Солнца летнего ярости,

Наступающей старости.

Бойся ханжеской речи,

Да с предательством встречи,

Да братанья с тоскою,

Да желанья покоя.

 

* * *

 

Любовь бессмертна, помни это.

Умру я – жить ей и тогда,

Пока есть песня у поэта,

А в небе ломкая звезда.

Пока в апреле тополиный

Весна разматывает дождь,

Пока от трели соловьиной

Сердца охватывает дрожь.

 

* * *

 

Бессонница – нелёгкая наука…

В душе ни звука, за окном ни звука.

Там, за окном, тяжёлые снега.

Но начинает оживать позёмка –

Прозрачная, она шуршит негромко,

Кружится балериною Дега.

А ветер загудит, рассвирепев,

И враз помчатся белые виденья.

Увижу я их взлеты и паденья

Под яростный полуночный напев.

Быть может, и душа рванётся вслед

Безудержному этому движенью,

И в ней начнутся взлёты и паденья,

Пока она не вырвется на свет!

 

* * *

 

Бессонница. Твержу стихи на память.

Одно, другое, третье – без конца…

Ночь прижимается к оконной раме

И глаз не сводит с моего лица.

Чего ты хочешь, ночь?

Чего ты хочешь,

Заглядывая в глубину квартир?..

Клокочет мир.

И войны вновь пророча,

Грохочет растревоженный эфир…

Не спится.

Я твержу стихи на память.

Одно…

Другое…

Третье…

Всё тесней

Ночь прижимается к оконной раме.

Пугает мраком…

Я не верю ей!

 

Замарашка

 

Из кухни, где я девочкой жила,

Меня позвали в пышные хоромы.

Я фартучек застиранный сняла

И на порог ступила незнакомый.

 

Мне драгоценных кукол принесли:

«Играй, – сказали, – мы пока не тронем…»

Меж кукол были даже короли

В бумажной, но сверкающей короне!

 

Я незаметно увлеклась игрой.

Король?..

     Полцарства за любовь сулил он.

Но юный принц казался мне порой

Совсем живым – так я его любила!

 

На короля не подняла я глаз,

А принц мне о любви шептал невнятно…

Но пробил час.

     Конечно – пробил час,

И мне сказали: «Всё верни обратно».

 

Была на кухне темнота и тишь,

Лишь в печке перемигивались угли,

Под полом, осмелев, шуршала мышь,

А на полу устало спали слуги.

 

Я плакала. Мне было не до сна.

Казалась непосильной мне кручина…

Но помогла бессонная луна.

Сказала: «Встань и наколи лучину.

 

Трудись весь день не покладая рук,

А после, средь молчания ночного,

Я научу

     привычный мир вокруг

Преображать волшебной силой слова».

 

Тот добрый дар спасал меня не раз,

Вдруг облекая властью непонятной…

Но пробил час!

     Конечно, пробил час,

И жизнь сказала: «Всё верни обратно».

 

На кухне снова темнота и тишь,

Лишь в печке тускло догорают угли.

Забота осмелела, словно мышь,

И спят слова, усталые, как слуги…

 

Но и сейчас есть радость у меня,

Скупая радость, если мне случится

Озябшему дать место у огня,

А голоден –

     и хлебом поделиться.

 

1966

 

* * *

 

А вот теперь сразил покой –

Всё то, что пело, что болело,

Вдруг обернулось слепотой,

И глухотой, и немотой,

Сковало душу мне и тело…

А травы за окном растут,

И дождь порой стучит о крышу,

И с криком ласточки снуют…

А я не вижу! Я не слышу!

 

Утренняя звезда

 

Зима. Рассвет. Открою штору –
Над голым тополем звезда.
Та – утренняя. Та, с которой
Веду беседу иногда.

О чём? Ответить не сумею.
Но после разговора с ней
Я дальше вижу, больше смею,
И чувства смутные ясней.

 

Времена года

 

У зимы особый счёт:

Время медленно течёт –

От метели до метели

Семь метелей на неделе.

 

Счёт особый у весны:

В нём предчувствия и сны.

За окошком два сугроба

Ручейками стали оба.

 

А у лета счёт иной:

Щебетание и зной.

И цветенье. И смятенье.

Свет и тени.

Свет и тени.

 

Счёт у осени такой:

Говорят, она – покой…

Но покоя нет на свете.

Листья падают.

                        И ветер.

 

1971

 

Чёрный ворон

 

Жаркий полдень. И пахнет сосной.

Облачка проплывают мимо.

Чёрный ворон на вышке лесной

Говорит со своей любимой.

Боже мой, как же он говорит,

Осеняя её крылами!

В чёрном вороне, мрачном на вид,

Разгорается нежное пламя.

То свирельный, то флейтовый звук,

Бормотанье, беспамятство, трели...

Удивлённо толпятся вокруг

Присмиревшие сосны и ели.

И подруга предчувствует власть

Этой песни и крыл колыханье,

А у ворона нежность и страсть

Перехватывают дыханье.

Он глядит на далёкий простор,

Чуть прикрыв синеватые веки...

Чёрный ворон, взамен «Nevermore»,

В этот раз обещает:

«Навеки»!..

 

1983

 

Романс

 

Взрывная сила писем старых…
Табак цветущий под окном…
Негромкий пеpебор гитары
С его старинным языком…
Какую власть они имеют
Над потрясённою душой!
Bдpуг зaмиpаeт, и немeет,
И зaтихает мир большой.
Он уступает место этой
Мгновенной власти –
всё вернуть,
Когда лучом внезапным светa,
Kак бы мечом, разъята грудь.
И, словно молнии ударом,
Твоя душа опалена…
А ведь всего-то
звук гитары.
Слова забытых писем старых,
Табак, расцветший у окна.