* * *
Они уйдут. Кто – жить. Кто – умирать,
Кто – продавать всю душу за гроши,
Кто – петь и пить, кто – пыль с любви стирать…
А ты – пиши.
Они смеются. Над добром и злом,
Над грустью, над порывами души,
Над холодом, над снегом за окном…
А ты – пиши.
Они ночами спят. Кто одинок,
Кто счастлив, кто устал, а кто – спешит,
Кто – километры меряет дорог…
А ты – пиши.
Они не плачут. Кофе пьют с утра.
Кто сам ест хлеб, кто – воробьям крошит;
И закрывают дверь, им всем – пора.
А ты – пиши.
Они не ждут. Кого, зачем, куда?
Их всех тоска вокзальная спешит, –
Кого – толпа, кого-то – поезда…
А ты – пиши.
Они не верят в сказки, оттого –
Кто – просто так, а кто – со зла, – грешит,
Гордясь, что не боятся никого…
А ты – пиши.
Они – стареют. С каждым новым днём,
Кто – телом лишь, кто – струнами души,
Кто – сердцем, забывающимся сном…
А ты – пиши.
…Они вернутся. Много лет спустя,
И станут пить взахлеб, так жаждя жить,
Твоих стихов чудотворящий яд…
…А ты – пиши.
* * *
Иногда обувается прошлое
В чёрно-красные туфли с застёжками
И стучит каблуками по улицам,
Нагоняя невнятную боль,
И звенит золотыми серёжками,
И на солнце болезненно щурится,
И по тропкам, доселе нехоженым,
Рассыпает промокшую соль.
А, когда вечереет над городом,
Возвращается в комнатку тёмную,
Чёрно-красные туфли с застёжками
Прячет в пыльный ореховый шкаф,
Зажигает все лампочки сонные,
И большими столовыми ложками
Месит тесто, чуть ежась от холода,
Чтобы спечь себе два пирожка.
Если вдруг что-то грустное вспомнится –
Напевает под нос колыбельную,
И окно открывает скрипучее
(Там, за ним – проплывает река);
Ест свои пирожки самодельные,
И, чтоб глупые мысли не мучили,
Предлагает старушке-бессоннице
Выпить на ночь стакан молока.
* * *
Когда я стану умирать,
Сядь рядом. Помолчи немного.
Гляди не грустно и не строго,
Боясь хоть раз меня обнять.
Напомни мне, что ты сказал
Тогда на набережной тихой,
Где пахли губы облепихой
И спал стареющий причал…
Напомни мне ту дрожь руки,
Когда, повенчаны пред Богом,
Из церкви вышли на дорогу
У той же киевской реки…
Напомни всё. И грусть, и смех,
И комнату с окном на небо,
И запах праздничного хлеба,
И Рождеством умытый снег…
Не плачь, немного подожди.
Твои глаза остались те же,
Но ты теперь смеёшься реже…
Скажи мне, что там впереди?..
Что ждёт меня? Какая даль?
Какой я грех не отмолила?
Напомни мне, как я любила
Корицы запах и миндаль…
Как я боялась высоты
И как нежнее стать хотела…
И как рвалась душа и тело
Всю жизнь мою – туда, где ты.
Когда я стану умирать,
Будь рядом – ведь на этом свете
Мы лишь испуганные дети,
Которых некому обнять.
* * *
…а потом я меняла стихи на прозу.
собирала в охапку листья, как розы.
вынимала из горла слова, как занозы,
чтобы бросить на землю, в грязь.
…я хотела молчать. обо всём. непременно.
потому что сказать невозможно, наверно,
когда время опять раздаёт перемены,
не спросив, конечно, у нас.
…я по капле, по крохе себя собирала,
из того, что мне небо под ноги бросало,
только этого было отчаянно мало.
и никто не мог бы помочь.
…а все строчки скатывались комками,
превращаясь в самый тяжёлый камень,
и своими собственными руками
я выбрасывала их в ночь.
* * *
Что ж ты ходишь и ходишь по рёбрам бессонных улиц
И сжимаешь в руке надежду «а вдруг, а вдруг»,
Ту, что держит в запасе свои холостые пули,
От которых печаль меняется на испуг?
Что ж ты ходишь и ходишь кругами, как чья-то старость,
Или молодость чья-то, хранящаяся в пыли?..
А наградой за то, что ты снова черствее стала –
Понимание: не дано – значит, не моли.
Что ж ты ходишь и ходишь, если ты знаешь точно –
Никогда не случится – хоть на весь мир кричи –
То, что сделает сердце хоть чуточку более прочным
И немного счастливым – без выдуманных причин?..
Что ж ты ходишь и ходишь? Ждёшь ли случайной встречи?..
Ей, увы, не бывать – и никто не придёт за тобой.
Возвращайся домой.
Время даже бессонницу лечит.
И молчи.
И молчи.
И молчи.
Так проходит боль.
* * *
…и зажгутся опять тридцать восемь седых фонарей
(кроме двух, не сосчитанных мною, пожавших плечами)
где-то между замерзшим «дождись» и неслышным «согрей»,
изо всех ноябрей выплывающим горстью печали.
…и не станет легко: не бывает легко от любви.
только ближе рассвет – тот, что мудростью все называли.
в парке пахнет дождём: он насквозь им, как пулей, пробит,
и целуются пары под взглядом столетних развалин.
…и, конечно же, снег: без него не обходится ночь,
раздающая горечь вины всем случайным прохожим,
а её подсластить –
даже ты мне не сможешь помочь,
оттого, что для горечи этой –
ты слишком хороший.
…и плечами пожмут равнодушные два фонаря,
где-то между несказанным «мой»
и неслышным «моя».
* * *
Ты знаешь, ведь кроме тебя у меня никого и нет:
Отец ищет лучшей жизни, а мама сходит с ума.
Друзья так живут, как будто бы – им по шестнадцать лет,
А в том, что вокруг чужие – видать, и моя вина.
Я строю свой дом, уютный, шалашик для нас двоих.
Его рисовала в детстве я на тетрадных полях.
И он мне – дороже любого из сотен стихов моих.
И дышится легче. Слаще. И раны не так болят.
Не важно, на запад окна выходят, или на юг.
Не важно, что слишком много у нас незваных гостей –
От них никуда не деться в том мире, где враг и друг
Бок о бок придут, желая распять тебя на кресте.
Мне часто бывает страшно, что я в ответе за тех,
Кого понять не сумею – дай Бог хотя бы простить.
Вокруг говорят, мол, выбрать одну из земных утех –
Нужнее, умнее, лучше, чем счастье своё блюсти.
Не спрятаться нам: и это, возможно, всё же к добру:
Гордыне не даст прорваться обуза тоски чужой,
А если все лгут – не верю, что есть среди лгущих Брут.
Потерпим ещё. Потерпим – одной на двоих душой.
Потерпим – и станет легче. Не завтра, так через год.
А может, и через тридцать – неважно. Не в этом суть.
Я знаю, что кроме тебя, ко мне никто не придёт,
Когда упаду на землю, не в силах продолжить путь.
* * *
Мне страшно.
С востока – ветер,
А с запада – пустота.
Под окнами плачут дети
От холода и стыда.
Идти, не свернув, – опасно,
Идти напролом – легко.
Мне страшно,
Что боль – напрасна,
И ложь
Продиктует ход.
Туман заползает в щели –
Засовами не спастись.
Не этого ли хотели,
Взглянуть побоявшись ввысь?..
Горит, не сгорая, город, –
Безумием подожжён.
И путь – перед нами – вспорот
Сомнением,
Как ножом.
Мне страшно.
Но мы – в ответе,
И падает время ниц…
…Под окнами плачут дети
И кормят голодных птиц.
* * *
Я напоследок тебя попрошу:
Больше не смейся над чьей-то печалью.
Будет в конце то, что было в начале,
Зря о любви все вы громко кричали,
Если не ею теперь отвечали
Мне на мольбу, ту, которой дышу.
Я не умею бороться, увы –
Можешь меня презирать, забывая,
Что за миры для тебя открывали
Сотни стихов моих. В них я – права ли?..
Враг наш, бесспорно, хитер и коварен,
Мы – теперь жертвы жестокой молвы.
Мне всё равно. Но запомни одно:
Страхом не лечат, теплом же – спасают.
В сердце моём так безумно плясали
Чувства, измученными голосами
Звали на помощь – и в миг исчезали…
Душу тянули на самое дно.
Жизнь я отмеряю боем часов…
Раньше всё было понятно и просто.
Не упрекай, не смотри же так грозно!..
Небо, как в детстве: не прячутся звёзды…
Только бы не было, не было поздно…
Чем напоследок ответишь на зов?..
* * *
Ломается почерк.
И шпили, что небо щекочут –
Надломлены тоже:
В руках бы держала –
Скрепила бы скотчем,
Как локоть пластмассовой куклы.
Но город стреножен
Избытком пространства и смога,
И хлипкую жалость
Хранит в отражениях тусклых
Витринного чрева –
На площади круглой,
Где пахнет тревогой
Всегда накануне апреля,
И хочется веры,
В которую больше не верят.
Ломается ветер,
Углы по пути не заметив,
И падает навзничь:
Пусть топчут – за счастьем
Бегущие дети
С зелёнкой на острых коленках.
Лениво и праздно
Спускается время на город –
И режет на части;
Снимает брезгливо, как пенку
С какао –
Всю память:
Веков пересменка…
Дух прошлого вспорот.
Столица разорвана в клочья
Чужими зубами.
Мне больно.
Ломается почерк.
* * *
Мой Дом сгорел.
Тот Дом, который я
В порыве счастья в мыслях создавала.
И страшно мне, и воздуха так мало,
И у души обожжены края.
Ты знаешь, что такое пустота? –
Обманчивая копия покоя!
И я её впущу – своей рукою…
И будет, верно, мной она сыта.
Я не смогу остаться,
Не смогу.
Прости. Прости. Ты мне помочь не хочешь.
Мой Дом сгорел весенней тёплой ночью,
Я – вместе с ним.
Ни другу, ни врагу
Не пожелать…
И сил бороться нет.
Встречай рассвет.
Забудь.
Встречай рассвет.
* * *
Мой город растерзан, измучен и выжат,
Ему уже нечем дышать.
И люди чужие, что песен не слышат,
Поставлены судьбы решать.
И мне – прямо в сердце – кричат о свободе,
От злобы всем телом дрожа,
А город – уходит, уходит, уходит,
Как будто из тела – душа.
Прощается небо – дождём – напоследок.
Потеряна главная нить,
И падает истина, – листьями с веток, –
К весне ей положено сгнить.
На каждом углу – авангардные песни
На выдуманном языке,
И город уже превращается в плесень,
Сползая к огромной реке.
Отобраны храмы, забыты истоки
И прошлое втоптано в грязь.
К пустым идеалам ведут все дороги,
На стенах закрашена вязь.
Чужие герои – убийцы и воры –
Гранитные, молча стоят,
И плачет, и плачет в удушье мой город,
И птицы над ним не летят.
Он больше не пахнет любовью и грустью,
И скошенной майской травой.
А мне бы – на север…
…Но память – не пустит,
Пока этот город – живой.
И долго ещё мне бродить вечерами
Да от одиночества выть…
Мой город изранен
Моими врагами.
А мне их – придется простить.
* * *
Всегда есть – жертва, охотник, доктор.
Один пытается падать в пропасть,
Второй ему подстилает камни.
А третий их терпеливо лечит.
И первый плачет тогда: «Как мог ты?!»,
Второй за шуткой хранит жестокость.
Обоим – больно, смешно и странно.
А третий вновь зажигает свечи.
Но если кто-то один исчезнет,
Нарушив ритмы всей процедуры,
Его не станут искать те двое,
Забыв о чувстве своей вины.
И, сочиняя стихи и песни,
Два добрых, сильных и мудрых гуру
Отпустят жертву свою на волю
(А жертвы волей всегда больны).
Она, конечно, без них погибнет,
Упав на камни, когда не видят,
Охотник будет смеяться долго,
А доктор просто опустит взгляд.
И станет, может, чуть-чуть обидно,
Что удержать не сумел все нити –
Связав не сердцем, а чувством долга.
Такие чувства – в огне горят.
* * *
С самой древней колокольни
Звон сползал, как зыбь.
Если сердцу стало больно –
Сахаром присыпь.
В одинокие минуты,
Когда город спит,
Выжми сок из горьких шуток
И своих обид.
Грустно – это если руки
Мёрзнут на ветру.
Ты печаль свою баюкай –
Пусть уснёт к утру.
И не мучайся истомой,
Не сжимай виски,
А горячий чай с лимоном
Выпей – от тоски.
Боль свою ты в очень прочный
Узел завяжи,
И пойми, что можно проще
И любить, и жить.
* * *
Уютный дворик. Старый дом.
Тропинка от дверей по снегу…
…И я приду.
И гулкий звон
Колоколов
Застынет негой
Над нами, жившими в бреду
Неизъяснимого «прощаю»…
Весной, наверно,
Я приду,
Когда невмоготу печали, –
Гонцом давно уставших тайн
И из родного мира гостем, –
Пока снега стирают грань,
Колоколов целуя грозди.
© Елизавета Радванская, 2012–2014.
© 45 параллель, 2014.