Елена Зимовец

Елена Зимовец

Четвёртое измерение № 17 (221) от 11 июня 2012 года

Чёрно-белые сны

  

Письмо в тишину
 
…Самое время опомниться и забыть. 
Полночь бесшумно близится, без пяти. 
Прежних дорог быстроногих иссякла прыть, 
Нынче твои путешествия взаперти. 

Можешь сюжеты считывать с потолка, 
Звёздные тропы разглядывать за окном, 
Переписать себя заново, а пока
Всё, что «во имя» и «ради» пусти на слом. 

Между словами и смыслом двойное дно. 
Сколько незримых поводов промолчать. 
Эту немую сцену в немом кино 
С первого дубля едва ли удастся снять. 

В сердце, искавшем награду, ночует мрак, 
Ведь у любви ни причины, ни цели нет. 
Всё, что от Света, является просто так, 
Как ежедневное солнце на белый свет. 

P.S. 
Полночь. В душе смятение, в мыслях спам. 
Поздно гадать, что в тебе по сценарию, что всерьёз – 
Я отложила тебя на ноябрь, а там... 
Осень всегда мудренее весенних грёз.
 
Война без героев
 
Война самолюбий не знает героев, 
Наград не вручает за взятие Трои – 
В ней выигрыш суетный, сиюминутный 
Троянским конём обернётся под утро… 
В ней нет победителей – только подранки, –
Клинки аргументов вострят спозаранку. 
Огонь пустословия в эгосраженье – 
И вновь автогол, и опять пораженье… 
А нужно – всего-только – выйти из боя, 
Понять – это битва с самими собою. 
Наш истинный враг в голове или ниже –
Искатель почёта, поборник престижа. 
Нет истины в спорах, а страсти рапира – 
Лишь тренье души о поверхности мира. 
В ком мудрости тихий светильник пылает – 
Не спорит об истине – в ней пребывает. 
Она – вне удушливой мелочной схватки, 
Когда оппонентов кладут на лопатки. 
И тот «со щитом», кто, уйдя от сражений, 
Не стал инвалидом войны самомнений.
 
Песочные часы
 
Забываю… Всё в прошлом, а значит – в нигде… 
Только память штормит, и до суши сто тысяч парсек. 
Мне пространство ко времени не одолеть, но воде 
наплевать, что короче дороги мой век, 

наплевать, что короче дороги вовек не найти, 
что на всех перекрёстках стоит бесконечности знак. 
По прямой только в школьных задачках короче, в пути 
этой азбучной истины мне не осилить никак. 

Кто устроил, что боли, не помнящей края и дна, 
нужно быть моей Музой, попутчицей и визави?.. 
Я – всего лишь попытка забыть… А она  –
словно формула жизни во мне или глубже – в крови… 

Мне бы нужно по капле её из себя... И не в счёт, 
что рабыней из рабства себя у неё выкупать. 
Может это она – а не я – постепенно пройдёт 
по дороге, не знавшей пути и движения вспять. 

Забываю… Всё в прошлом. А значит – в сейчас. 
Так в песочных часах – есть период, а времени нет. 
Забываю. Всё просто. Я делала это не раз, 
с той поры, когда время ещё не родилось на свет. 
 
* * *
 
Ну, выпал день! – 
подобного расклада 
в кошмарном сне представить не могла – 
на месте входа выросла скала, 
а за спиною пропасть водопада. 
И не благодаря, а вопреки 
карабкаюсь на каменную стену, 
чтоб не снесло течением реки, 
покуда ожидаю перемены. 

Ну, выпал путь! – 
за шагом шаг ступать, 
срываться, начинать опять с начала, 
жить без страховки и не размышлять, 
что ждёт меня за этим перевалом... 

А может, будь всё проще – без затей, 
мне б не узнать, в чём суть преодоленья, 
когда вдвойне становишься сильней, 
и жизнь – тропа по острию мгновенья. 
 
Еретическое
 

Удивленья достойны поступки творца! 
Переполнены горечью наши сердца: 
Мы уходим из этого мира, не зная 
Ни начала, ни смысла его, ни конца...

Омар Хайям (Перевод Г. Плисецкого)

 
Каждый – известно – получит по вере. 
Тот, кто не верует, – тоже получит. 
Нет справедливости. В поисках двери 
И не пытайся уверовать в случай. 
…Веры не хватит. Будет надежда 
кариатидою, вместе с любовью, 
стойко поддерживать то, что небрежно 
было оставлено нам как условье 
в виде канонов. Мы до онеменья 
можем роптать – но не греет нисколько. 
Список претензий и недоумений 
вечен как мир, – переписывай. Только… 
Сайту Всевышнего форум заказан – 
кликай, не кликай – ни мейла, ни поста 
там не оставишь. Стандартная фраза 
встретит тебя: для прочтения. Просто 
думай, вникай… И, глядишь, за усердье
выход укажут, но будет он прежним: 
нет справедливости, – есть милосердье, 
то есть любовь ни за что… безнадежно... 
 
Ночной визитёр
 
Вдохновения призрак – 
ночной визитёр, 
то исчадье каприза, 
то всенощный дозор. 
Он приходит бесшумно, 
за полуночь, во тьме, 
по штакетине лунной 
подбираясь ко мне. 
Он, ноктюрновый гений, 
древний дух серенад, 
так безжалостен с теми, 
кто всегда ему рад. 
Он приходит без спроса, 
он стучится в виски, 
саднеет, как заноза, 
до последней строки... 
Исчезает беспечно, 
по-английски... Вот плут! 
И уверен, конечно, 
что опять его ждут. 
 
По случаю неотвратимой даты
 
Нет круглой даты – кругом голова – 
Не возраст, а отметка нулевая. 
Мне ровно на год больше, чем вчера, 
А сколько – я уже не уточняю. 

Здесь, за спиной, – ухабы, боль, мечты. 
Там, впереди, – седая неизвестность, 
И то, что нахожусь я у черты, 
Дорожный столб мне подтвердил и местность. 

Я очутилась, как в чужом саду: 
Аллеи, грот, развилка за рекою – 
Всё это не моё. Но я найду 
Свой путь с ещё не хоженой тропою. 

Без багажа отправлюсь, налегке, – 
Что делать, если жизнь не баловала? 
Скарб путника – в дорожном узелке, 
И мне Судьбе перечить не пристало. 

К чему мне чей-то вымощенный тракт? 
Мне, без рыдвана и в моих ботинках! 
Пусть мерно бьётся сердце, шагу в такт, 
Когда в глуши ступаю по старинке. 

Найду плющом поросшую тропу – 
Укажет направленье птичья стая. 
Лишь прошлое бредёт на поводу 
Желаний, ни на шаг не отступая. 

Но я великодушна и добра 
(По случаю неотвратимой даты) – 
Что не сложилось, отпущу с утра, 
Чтоб к вечеру не чувствовать утраты. 

Накрою стол и соберу друзей – 
Перед дорогой нет надёжней средства. 
– Мой визави, шампанского налей 
На посошок, чтоб мне не засидеться!
 
Евам не спится
 

Не женой была, не женой, – 
стороной прошла, стороной… 
Никогда не придёт Лилит, 
а забыть себя не велит…

Вадим Шефнер, «Лилит»

 
Рай умещался в уютном пространстве 
между проёмом оконным 
и дверью. 
Мастер-Адам не грешил постоянством, 
титул утратил нескромный, 
стал подмастерьем. 

Я не была Маргаритой – 
взяла амплуа не по моде: 
как многие Евы – 
в вечном транзите 
между супружеством и преисподней, 
в праве на «лево». 

Где-то на стыке любви и порога 
пространство сомкнулось 
до точки отсчёта – 
тень-недотрога 
знакомою болью коснулась… 
– Милая, кто ты?.. 

Рай стал двоиться – 
то запредельное нечто, то что-то земное… 
…Евам не спится: 
прелесть Лилит уже в том, что не стала женою…
 
Лики осени
 
дождик осенний вкрадчивый, кропотливый 
так не похож на отчаянный ливень майский. 
ветер играет ветвями уснувшей ивы 
и напевает ей блюз на мотив синайский. 

осень, такая тихая и нагая, 
с запахом терпкой листвы, повидавшей виды, 
ты существуешь, нисколько не замечая
суетный ритм городов, маету, обиды. 

мы к тебе приспособились как сумели, 
кротко усвоив осеннюю неизбежность. 
наши сезонные срывы, на самом деле, 
только попытка вписаться в твою неспешность. 

осень, такая поздняя, как прозренье,
лики твоей отрешённости не случайны. 
ты повенчала предчувствие и сомнение, 
но никому не открыла их вечной тайны. 
 
Опять...
 
Я выболтала все твои духи. 
Пустой флакон на столике пылится. 
В нём запах тонкий всё ещё томится, 
Как джинн, приговорённый за грехи 
К моей любви... вдохнёшь – и повторится… 

Пусть он уже не всемогущ, но верь – 
И чудо, что случилось между нами, 
Появится из прошлого в теперь, 
На цыпочках, неслышными шагами, 
Пройдёт, и за тобою скрипнет дверь… 

Нет, я не брежу. Просто ты – страница, 
Которую мне нужно повторять… 
Искусство жить, любить и умирать 
Мы познаём с листа – без репетиций, 
И в азбуке с пометкой «нужно знать» 
Нет слова «навсегда», но есть – «опять». 

Ты – праздник, что останется со мной 
По воле сердца, по капризу джинна. 
Я не умею жить наполовину 
И не хочу учиться забывать – 
Любовь не знает прошлого… 
Постой… А ты… ты помнишь запах мой?.. 
 
Чёрно-белые сны
 
Тебе не давали покоя цветные сны 
И тот, чёрно-белый, в котором ты был один. 
Когда пережил надежду – не жди весны, 
А то, что тебе остаётся, – хандра и сплин. 

Любовь приходила трижды, но только раз 
Смела оборону, над бездной войдя в пике. 
Но день озарился сиянием серых глаз, 
А ночь согревала ладонью в твоей руке. 

Тебе не давали покоя её слова. 
Ты мысленно их теребил, возведя в фетиш. 
Как трудно бывает порой предъявить права 
На то, чему сам без остатка принадлежишь. 

Теперь ты остался один в непроглядном сне, 
Он был до отчаянья вещим и, в общем, – злым. 
Когда ты оставил сердце в чужой стране, 
Ты, в сущности, знал, что никто не придёт за ним.